"Готэню тайер, их бэйт дих шенк дэйм шлемазл абисэлэ моех - Боже, одари мозгами этого шлемазла. Вэй из мир – боже мой, за что мне это наказание стыдом?” Семья жила в старой покосившейся на бок хибаре, напоминающего пьяного казака во время погрома. Её крыша была испещрена дырами, на покрывающей её трещинами черепице. По всем канонам строительной механики, здание давно должно было лежать в руинах, если бы не гигантский шкаф, разделяющий поперёк хибару. Было совсем не понятно, как этот шкаф оказался внутри хибары. Скорее всего, в начале, шкаф был установлен на своём месте, а уже потом была возведена хибара, в которой сам шкаф представлял собой центральную несущую конструкцию здания. С одной стороны жила семья, в прегражденном фанерными досками пространстве на три комнаты. В другой находилось святая святых, главная кормилица семьи, подпольный цех по изготовлению самопальных папирос. К делу была приобщена вся семья. Вульф разрезал заготовки и вставляя фильтр передавал их отцу, который закладывал в них табак перемешанный дешёвым чаем, помещал заготовку в приспособление и готовые закрутки передавал Арону, который упаковывал их, в приготовленные Ханой и Чарной, пачки. Пачка папирос "Зефир," в Российской империи, стоила 10 копеек. Дед реализовывал пачку за 7 копеек и имел заработок 4 копейки за пачку. В месяц выручка составляла 35 рублей, что было внушительным дополнением к 25 рублям, зарабатываемыми меламедом в начальной школе. Вульф, также, работал на кожевенном заводе, основанном аж, в 1870-м году, и по иронии судьбы стал его директором, проработав на этой должности до 1935-го года, то есть до ареста. Его расстреляли в 1938-м году. Но тогда, по редким свободным вечерам, Вульф посещал кружок социал-демократической партии, постигая азы марксизма, и мечтая о жизни в самом справедливом в мире обществе, без погромов, без черты оседлости и без нищеты. В 1919 году в вертепе революционных событий, группа пьяных и разъярённых петлюровцев убивают Боруха. Хана остаётся одна с двумя детьми на руках: Ароном и Чарной. Вульф находился на фронтах гражданской войны в рядах первой конной товарища Буденного. Для Арона и Чарны, детство было уничтожено горем и голодом, и 8-ми летний мальчик пошёл в ученики к печнику, а Чарна подалась в нянечки в больницу. Бедная Хана за скудный кусок хлеба жарила и торговала семечками на базаре. В 1929-м году, советская власть, с помощью своих еврейских прихожан, превращают центральную синагогу города в клуб атеизма. В этом клубе, Арон – весельчак, хулиган и большой почитатель женских прелестей, повстречал дочь парикмахера Шая Шапира, скромницу Хаю-Двору. Они полюбили друг друга, и пронесли эту любовь через всю жизнь, не мешая моему деду занимать почётное место в клубе знатоков и любителей женских прелестей. Как часто, эти прелести играли с ним злые шутки. Уже на фронте, когда отступающая воинская часть, где служил мой дед, стояла под Бобруйском, в медсанбате, он познакомился с пышкой Машей, представившись ей Арнольдом. Её привлекли подарки в виде пайков, а странный, не привычный акцент, вызывал у неё подозрение. Подозрение усилились, когда в минуту страсти он простонал: "Эс из гивейн азой зис - Как же это было сладко". Его взяли прямо с окопа, по доносу, что он немецкий шпион, и на фронт он вернулся уже пулеметчиком в составе подразделения штрафного батальона. То, что не касалось женщин, приносило ему удачу. И здесь, на Курской мясорубке ему очень повезло, так как он был ранен в самом начале боя и его раненного, наспех перевязанного эвакуировали в тыл, в ближайший госпиталь. Да, война решила его руки, но не лишила любви к жизни, к Хае, детям в частности, и женским прелестям вообще. Он каким-то чудом нашёл Хаю в городе Заинске, где она похоронила двоих старших детей Шая-Александра в 1941-м и Иду в 1942-м годах. По счастливому стечению обстоятельств, остался в живых мой папа.
Я закончил рассказ, все седели задумчиво, у Лизыного отца были влажные глаза, а Лизына мама протирала глаза платком. "Какая тяжёлая еврейская судьба" сказала Лизына мама. "А ты хороший мальчик, из настояшей еврейской семьи, только слишком молод!", многозначительно заключила она. "Я надеюсь, что моя молодость не будет долгим обременительным фактором", парировал я. На этом закончился ещё одна встреча с возлюбленной.
6. Эпилог
Наши встречи с Лизой происходили в оснавном по редким выходным дням, так как я был занят учёбой, осуществляя намеченные цели. Обычно, погуляв, мы ходили в кино, где на заднем ряду, я наслождался ароматным вкусом её губ. Я как никогда, ждал летних коникул, чтобы чаще видется с возлюбленной. Но моим желаниям не суждено было реолизоваться, так как семья Лизы уехала на отдых, на пляжи Чёрного моря. Когда семья Лизы вернулась, к Балтийскому морю, устремилась наша семья. По нашему возвращению в Вильнюс, начался выпускной учебный год. Всё это время, мне не удалось встретиться с Лизой, а поговорить с ней я не мог из-за отсутствия у нее телефона. На октябрьские праздники, мы несколько раз заходили в гости к Лизе, но Лизу мы не застали. Hам, каждый раз, говорили, что Лиза ушла с друзьями. В зимние каникулы, я попоросил Марка, опять навестить Лизу. Марк, помявшись, сказал, "Шурик, я не хочу тебя огорчать, однако обязан тебя предупредить, что моя предприимчивая тётушка начала процесс сватанья и завликания перспективных, еврейских самцов, как потенциальных женихов для Лизы". Меня обдало жаром, как женщину во время климакса. Я не мог поверить услышенному, и решил сам всё проверить. В очередную пятницу, я посетил дом Лизы и застал семью за столом, в обществе молодого человека. Я был убит увиденным, однако отступать было нельзя. Я зашёл, улыбнувшись всем, деланной, улыбкой и сконфуженные хозяева, пригласили меня к столу. Лизина мама, заискивала перед потенциальным жинихом, который с некоторым высокомерием, смотрел на окружающих. В мою сторону, он не смотрел вообще. Разговор не клеился, создавалось впечатление, что ревизор-аудитор посетил предприятие, для облечения финансовых махинаций. Зато, его аппетиту можно было позавидовать. Он с удовольствием поглащал, накладываемые блюда Лизиной мамой в его тарелку. Он выглядел немного выше Лизы, очень худой, можно сказать, эдакий, крипыш из Бухенвальда, лысоватый, зачесаный набок, напоминающий полового в трактире, как персонаж из произведений Н.В. Гоголя. Лицо, частично, было покрыто красными пятнами, как результат бритья электрической, советской бритвой. На крючковатом носу сидели очки с толстыми стёклами, а под носом росли редкие, с раскинутыми в разные стороны усами. При этом, жених говорил в нос слегка щепелявя, и немного картавя. Боже, подумал я, как они могут променять меня, красавца, на этого шлемазла. Его счастливое приемущество, передо мной, заключается только в подходящем для женитьбы возрасте. Я посмотрел на Лизу, которая, с интересом, смотрела в сторону потенциального жениха, не обращая на меня некакого внимания. Я не как не мог понять, природы случившихся перемен в отношении Лизы ко мне. Ещё совсем недавно, она была моей, я же не чем не обидел её. Я не позволял ничего сокральнее поцелуя. Она же не лошадь на продажу, а интересно, подумал я, и с хулиганским задором, спросил у жениха: "При выборе породистых лошадей, обычно прверяют зубы, почему мы не слышем от жениха комплемента очаровательной улыбке невесты." "Как тебе не стыдно так говорить" сказала Лизина мама. Я знаю, парировал я, что сегодня, в этом доме я хуже татарина, то есть персона нон грато, однако я бы хотел напомнить пресутствующим, что можно связать на сильно людей, но нельзя на сильно полюбить или разлюбить." "Даже, животные не всегда спариваются по желанию хозяев заинтересованных в увеличении поголовья скота. Кстати, не каждого жеребца к себе подпускает уважающая себя племенная кобыла." "Посмотрите на его штаны!", сказал я, показывая в сторону жениха. "У него же там сплошное обрезание, зарплата в 120 рублей, комсомольский значок, а гонор не меньше чем у Рокфеллера". Я встал из-за стола и поплёлся в сторону выхода. "О боже, что я наделал!" с тяжестью в сердце, вгрызаясь в собственную душу, подумал я.
Через два дня, в школе грустного и осунувшегося, меня подозвал Марк. "Послушай Шурик, Лиза просила тебе передать, что она бы хотела с тобой встретиться и поговорить". "Где и когда?" спросил я. "У меня дома в шесть вечера" скандировал Марк. Без десяти шесть я стоял у двери Марка квартиры. Сердце колотилось как дробь гренадеров на Петропавловской площади. Дверь открыла Лиза с серьезным выражением лица и пригласила меня на кухню. "Послушай Сашенька", сказала Лиза, одновременно, строго и ласково. "Что ты себе возомнил? Ты еще совсем ребенок, я старше тебя на два года, мне уже девятнадцать, я взрослая женщина, я хочу замуж, хочу детей, это ведь так просто. А ты в этом году, только, заканчиваешь школу, и наверно собираешься учиться дальше. В ближайшем будущем для меня не будет места ни в твоей душе не в твоих возможностях. А годы бегут, как вода из крана, и как знать, что в скором будущем ты встретишь свою ровесницу, и забудешь меня. Я же, останусь у разбитого корыта". "Я люблю тебя, сказал я и мне не нужен никто другой. Мне нужно, чтобы ты подождала меня, каких-то, четыре года, а потом…". "Нет, Саша, через четыре года мне будет двадцать три". "Ну и что" парировал я, "если бы ты меня хоть немного любила, то для тебя бы не существовало, не времени, не пространства, только я и ты". "Ты мне тоже очень нравишься", сказала она, но на этом нам надо поставить точку.
В августе месяце, успешно сдав вступительные экзамены в институт, счастливый, я направился к дому Лизы, проверить, не сосватана ли она еще, и сообщить о своей удаче. У самого поворота в переулок, ведущего к Лизеному дому, я наткнулся на Лизу и ее маму, направляющихся в противоположенную сторону. Я пошел рядом с ними, и, не заставляя себя долго ждать, с радостью сообщил о поступлении в институт. "Наши поздравления и пожелания удачи" сказала Лизина мама. "Мне надо, чтобы Лиза подождала меня всего четыре года". "Лиза", голосом Левитана, торжественно провозгласил я. "Будь моей женой через четыре года!" Женщины, залились долгим, продолжительным смехом. Лизина мама достала платок и громко высморкалась, издав при этом звук тромбона. "Сашенька", сказала она, "ты хороший, еврейский мальчик. Я была бы счастлива, иметь такого зятя, но Лиза не может так долго ждать, ей нужен муж и кормилец в ближайшее время". Я последний раз посмотрел в глаза Лизе и попрощавшись ушел восвояси. Это была наша последняя встреча.
