разжились?
‑ Лошади здесь есть? ‑ продолжал Ондрей. – Купить бы…
‑ Тягло? ‑ переспросил Матюха. - Это конешно. Завсегда. Только тово… дорого.
‑ Куплю все одно! ‑ упрямился странник. – Как без нее? Нельзя!
‑ Мы вот обходимся, ‑ с обидой встрял Филя, до того молчавший. – И ничего, живы покамест.
‑ Живее будем! ‑ довольно потирал руки, теперь уже соплеменник.
"Поглядим", – подумал Матюха, приступая к работе.
3
И Ондрей стал обустраивать пустующую избу. Матюха с Филей на нее давно махнули рукой: пять шагов в длину, четыре в ширину. На пятерых-то!
Два закопченных оконца под потолком, затянутые бычьими пузырями, даже в солнечный день не пропускали свет. Пол - земляной, в потолке дыра – дымоход.
"Тоска! – грустил квартирант. С другой стороны… знал, на что шёл".
С питанием, у поселенца теоретически проблем будто бы нет. Нельзя же уединяться всякий раз, когда приходит пора трапезы. Как после сытного обеда, смотреть в голодные глаза детей? У которых на роду лишения и безысходность бытия. Которую они по малолетству еще не осмыслили.
Да и что он скажет соплеменникам на немой вопрос: где был, что делал? А ежели откроется… Об этом не хотелось и думать. За такое могли не то, что прогнать - накостылять …
Прошло шесть ночей, как путешественник во времени обрел крышу, и кое-как обустроился в покосившейся избе. Следовало думать о будущем.
Как-то, матюшина ватажка решила идти на ярмарку в Междуречье, что разбита в восемнадцати верстах от выселок. Вышли вчетвером, прихватив с собой Семку, недоросль не по годам жилист, мало ли что придется нести.
В средствах Ондрея не ограничили, но рекомендовали соблюдать статус небогатого, но и не бедного странника. Лишь бы в глаза его расходы не бросались.
Легко сказать! Не все учел МЦ, отсылая своих подопечных в дальние дали, финансовый момент – одно из тонких мест проекта. Были еще…
Солнце ярилось еще в первой половине неба, а ватага уже выходила на открытое место под торжищем. Ржали лошади, скрипели телеги, щелкали кнуты. Вокруг нескончаемый гомон продавцов и покупателей: где рассудительных и деловитых, где с непотребными выражениями, истеричных. Было, за грудки хватались...
Филя, в кои-то веки, купил сыну сладость, тот увлекся лакомством, забыв обо всем на свете. Попили с дороги кисло ‑ сладкого, на меду, квасу. Стал было Матюша торговать вяленого леща и угря, Ондрей тронул его за рукав.
- Погодь.
Тот не перечил: постоялец подчинял себе исподволь.
Ондрея потянуло к тяглу. Вот где выбор! Маленькие как пони, сбитые и игривые, среднего роста как лошадь Пржевальского, упертые и надежные, добрые осанистые тяжеловесы. Долго бродила ватага среди животных, меся ногами свежий навоз, отскакивая время от времени от струй.
Выбрали мухортую четырехлетку. Осмотрели, как водится со всех сторон, Ондрей положился на жизненный опыт своих хозяев. Сторговались на шести с полтиной. Он присмотрел и раскидистую телегу с резьбой по бортам и оглоблям. Пусть из вяза и ясеня и воды боится, зато крепкая и надежная в деле. За ценой не стоял, по тем местам – щедрость небывалая.
Для мужиков событие неожиданное: не придется теперь тягать мешки на себе. Куплена упряжь, овес. Лошадь отвели на пустырь, сунули ей торбу с кормом, оставили Семку стеречь. Пошли торговать рыбу и прочее. Много раз возвращались к телеге, загружая ее всякой всячиной. Ондрей, войдя в охотку, прикупил кой ‑ чего и для себя, от настроения одарил мужиков деньгой серебряной. Но возу горой — рыба вяленая, солонина, мука, плетеная корзина с яйцами, топленое масло, конопляное - целое состояние.
Знакомые Матюши видели все его закупки, тащились следом, растерянно и пьяно вопрошая:
‑ Ты… это… Матюха… тово… значица, при деньге… откель… тово… подвалило?
Звали бражничать.
‑ От человеки! ‑ добродушно отмахивался он от них. – Вам лишь бы зелья. А там хучь трава не расти.
Все что надо по первой поре - взяли. Матя, утомленный и довольный, завалился в телегу спать. Семка, в деда расторопный, устлал ее уже квелой по времени травой - успел накосить новым серпом.
Ондрей и Филипп пошли в последний обход торжища, думая осмотреть его закоулки. Заворачивая к своей стоянке, увидели мужика лет сорока пяти. Тот сидел на траве, опёршись на руки, равнодушно поглядывая по сторонам, Перед ним на тряпице разложена кольчуга.
Короткая, без рукавов, с передним и задним разрезом, кое-где тронута ржой. Ожерелье в нескольких местах посечено, многих колец не доставало.
"Не хозяин!" - подумал о нём неласково Ондрей.
‑ Продаешь?
‑ Ну! – ответил тот нехотя, с местным многозначием.
‑ И сколько хочешь?
‑ ДеньгИ не хватит, так думаю.
‑ А ты считал мою деньгУ?
‑ Не довелось. - Вижу… За двух жеребцов отдам. Потянешь?
‑ Правду сказал - не осилю!
Ондрей и не думал покупать доспех, хотел знать цены в этих местах. Хорошая князева кольча в окрестностях Новагорода, стоила до трех деревень на сто, сто двадцать, а то и все двести мужиков. Цена настоящей брони не всякому по карману.
Оказаться в руках простого мужика она могла по разным причинам. За службу, со своего плеча мог князь одарить. Могли снять с супостата в рати, как заслуженный боевой трофей. От отца или деда в наследство достаться.
Здесь же, на земле, среди навоза, по бросовой цене… Вот она нужда человеческая!
До продавца, наконец, дошло - барыша ему не видать, как своих ушей. Потеряв интерес к праздному покупателю, он разочаровано угнездился на коленях.
‑ И много такой брони окрест?
‑ Если с городищами и дружинами князевыми, дву на десять не набрать.
‑ Ладно, прощевай! ‑ Ондрей узнал что хотел, продолжать разговор на эту тему было опасным.
‑ Как звать, ежели што?
‑ Шатуны мы. - Так и спрашивай. Знают нас окрест…
Солнце еще не село, а матюшина ватага уже на выселках. Олена прыгала как ребенок, радуясь богатству несметному. Тит, аж от радости задохнулся, увидев скотину.
Филипп, ревниво поглядывал на сыновей. Не по себе ему последнее время. Тянулись недоросли к пришлому, словно привадил он их чем‑то. Перехватывал и взгляд Олены, брошенный украдкой на гостя. Тот же, его любкой не интересовался, дурных мыслей в себе, будто бы не носил. Успокоился Филя...
Ондрей не забывал о своей миссии. Ночью, он должным образом сориентировал свой бокс. Часть мешков с шайбами и инструментом перетащил в избу, спрятал за полатями.
Наутро, Матюша и Филя недоуменно взирали, как их соплеменник ладил меж деревьев веревку, подтаскивал к ней пенек-седалище, выносил из избы какие‑то мешочки. Не в силах побороть свое любопытство подошли, глазели молча.
Ондрей тоже молчал, связывая бесконечную цепь: разрезная шайба соединяла две цельных. Стык обрезанных штамповкой сведенных концов шайб, почти не замечался. С двумя пассатижами работалось споро.
Ватажники удивленно косились, тихо переговариваясь. Вот, утомленный ремесленник, бросил свой инструмент на траву, разминая затекшие от непривычной работы руки. Матюха не вытерпел, потянулся к невиданному предмету – плоскогубцам..
Вдруг, его словно в спину толкнули, по телу прошла судорога, он чуть не упал. Спасибо Филе - поддержал.
‑ Чаво ты? – ухмылялся сын. - Сверзнулся… Быдто не хозяин себе..
‑ В голову штой-то вдарило! ‑ оправдывался Матюха. – Такого ишшо со мной не было. Потемнело враз… Стар! ‑ как сумел, пояснил он свою краткую потерю сознания.
К полудню Ондрей связал метров двадцать цепи. Поделил ее на равные отрезки, нанизал их на веревку, после чего занялся чисто механической работой - соединением колец.
У Матюши и Фили - свои дела, но все одно, выбирали время - подходили, кивали одобрительно. Видимо догадывались…
К вечеру Ондрей связал большой плат ткани. Появились малые, где-то до того пропадавшие. Измазанные малиной и земляникой рожицы, не могли скрыть их сладкого досуга. Сема и Тит без удивления смотрели на сплетенный из металлической ткани лоскут, пробовали его на разрыв. А ведь казалось бы, вещица для них диковинная…
В конце дня Ондрей протянул Матюше сработанный плат.
‑ Вот значица… - Броню хочу сработать. Как? ‑ ждал ответа.
Тот мял ее корявыми пальцами, разводил кольца. Одно, второе, третье… Скривился неодобрительно.
– Слаба! – Случись што - погибель! Утеха…, ‑ вернул Ондрею.
– Живого хоронишь! - Рано! – не согласился с ним кольчужных дел мастер.
Матюша пожал плечами.
"Чего там… Ясно как день!" Не сказал так – подумал.
Ему приходилось видеть оружейников за работой. Знал: ремесло у них тяжкое и сноровистое, не каждому по плечу. Тут же, за один день, без огня и склепки, человек связал лоскут. Не так как надо бы, как испокон веков их работали, кольца разводились без труда, такой доспех не мог защитить от секиры, палаша. Кроме того… Чюдо чюдное. Кольца плющенные, белыя… Не железо…
Не знал Матя - доспех, сработанный из плоских колец - байданой зовется. Не знал – она много прочнее проволочной кольчи, а значит - дороже. То, что белая, так то хорошо - не берет ее ржа. Мягкая? Тоже дело поправимое, на то есть закалка.
Ондрей продолжал вязать. Недоумение Матюши и Фили перерастало в недовольство.
"Нечем руки занять человеку!" - говорил красноречиво их взгляд. На отношениях с гостем, это, тем не менее, не отразилось: у них оставалась та же семейная трапеза, общие бытовые проблемы. Ссориться с Ондреем ватажники не собирались, понимая своим скудным умишком - такое себе в убыток. А ну, как плюнет постоялец на все, и уйдет со своим тяглом? А они к животине уже привыкли: то за дровами съездить, то бревно подтащить, то к соседям наведаться. Хлопот с ней никаких, травы окрест вдоволь, ешь – не хочу. Разве только овсом изредка побаловать… Пусть уж как есть…
Доспех Ондрей сработал за неделю. Оставалась закалка. Он подгадал время: мужики отлучились по своим делам, а малые на торжище за горшками отправились. Взял на плечо плетенку, корчагу с маслом подсолнуха, и в лес подался.
В получасе ходьбы от выселок развел костер. Разжигал спичками, палил долго. После чего выровнял угли, расстелил на них доспех. Когда тот раскалился, корягой сбросил его с костра, стал плескать на него горстями масло подсолнечное.
Закалка дело спешное, промедлил - начинай заново. Ондрей в нужное время уложился. Загасил горящее масло землей, скрыл следы своего пребывания, никто не должен знать о кострище. Меры предосторожности не лишние, любой мог задаться вопросом: кто и зачем его здесь палил?
Во времена Ондрея, такой вопрос никому не пришёл бы в голову, другое дело сейчас, здесь. Единственное средство для добывания огня в этих местах - кремень и трут. Дело это хлопотное, и в том должна быть великая нужда. Зимой - понятное дело, чтобы спастись, выжить на морозе, волков лишний раз пугнуть… Огонь поддерживали в жилищах круглые сутки, зима ли на дворе, лето ли, у кого – нибудь топилась печь. В порядке вещей - сходить за три версты к соседу, и в глиняном горшке принести домой горячих углей.
Кострище же летом в лесу… А если еще рядом обгоревшие спички, предмет для Времени небывалый…
И не пришло Липатову в голову: спички по своей удивительности, ничем
