Однажды, в один прекрасный вечер, когда солнце клонилось к закату, а подступающие сумерки готовы были вот-вот распавлинить свой звёздно-лиловый хвост, — язык Анфисы Павловны зажил собственной жизнью: шевельнулся, разминая затёкшие бока, встрепенулся, словно молодой воробушек по весне и, наконец, вывалился из гнезда ротовой полости — наружу: к яркому свету, к посторонним звукам, к пёстрому мельтешению, одним словом, к самой жизни потянулся он, туда, где обитали в подзвёздной реальности Анфиса Павловна и её супруг, наблюдавший с превеликим изумлением, что называется «раскрыв рот», за языковой метаморфозой дражайшей половины.
Так и стояли оба супруга друг против друга, озарённые тёплым вечерним светом, падающим из окна, — с выпученными глазами и разинутыми ртами, но если язык мужчины довольствовался своим положением и не спешил покидать уютное гнёздышко, то язык самой Анфисы Павловны продолжал расти-тянуться острым кончиком вперёд, пока окончательно не упёрся в гладкую поверхность пола (лишь тогда монстрообразный отросток прекратил свой усиленный рост).
Раскачиваясь и изгибаясь, он не долго изучал пол, переключившись на объект, с его точки осязания, гораздо более привлекательный, а именно — принялся с удовольствием ощупывать лицо супруга Анфисы Павловны (впервые он познавал его не изнутри, как обычно, а снаружи).
Вдосталь насладившись замешательством мужчины, отросток вдруг задрожал, распираемый внутренним спазмом, поднатужился, и выпустил, по бокам, маленькие аккуратные зубчики.
Решительно орудуя новообретённой формой, женский язык несколько раз прошёлся по предплечью мужчины (вперёд-назад, вперёд-назад) — и ах! — рука с глухим шлепком упала на пол.
Следом — изящно, словно бабочка, спланировало отрезанное ухо.
Вдогонку полетел, чихнувший на ходу, нос…
Зубчики безжалостно кромсали свою жертву. Жертва выдерживала пытку с героическим упорством. Анфиса Павловна, глядя на растущую гору кусочков, испытывала приятное возбуждение и, вместе с тем, гордость за искусно проделанную работу.
Наконец, когда от целостности супруга не осталось и следа, женщина свернула трубочкой язык, присела на пол и начала складывать из разрозненных кусочков буквы, а из букв — слова. Занятие в высшей степени занимательное, в меньшей — отдавательное.
На плечо легла отрезанная ладонь супруга, подсказывая выразительной жестикуляцией, какие буквы следует выбрать, однако женщина совсем не обращала внимания на её настойчивые пассы, отчего обиженная рука незамедлительно среагировала непристойным жестом.
Закончив собирать фразу, Анфиса Павловна удовлетворённо кивнула головой, попутно смахнув с плеча руку супруга, норовившую ухватить её за грудь.
Оказавшись на полу, рука бегло пробежала по словам — БОЛЬ ДАЮ ВО СВЕТ — и энергично замахала в знак отрицания указательным пальцем.
Раскидав, сочившиеся кровью буквы, рука сложила новую фразу и, пробежав по словам, в знак согласия подняла большой палец вверх.
Анфиса Павловна устало зевнула.
Сумерки царственно шагнули в комнату, окутав пространство лиловым туманом, в котором постепенно исчезали стены, предметы, фигура женщины…
Последними канули в сумеречный туман лежащие на полу слова «СОВЕТ ДА ЛЮБОВЬ».
