Чалый подошёл к крыльцу вслед за хозяином, когда Емельянович принёс мне свои удочки.
- С приездом, – поздоровался он. – Вот тебе снасти, Виктор. Рыбачь на здоровье! Да и коня бери, когда захочешь. Поезжай-ка прямо сегодня на дальний пруд за карасями. Чего педали велосипеда крутить, когда лошадиная сила имеется?!
Ну, и времена наступили! Жизнь Чалого в Липовке, как и других лошадей, - одно удовольствие. Привезти капёшку сена на подворье или пару бидонов воды из родника – делов-то! И гуляй себе по сочному разнотравью, раздувай ноздри от медвяных запахов. На масленицу детишек на санках покатать – тоже не переломишься. А уж на свадьбе людей потешить – и вовсе прелесть. Под раскрашенной дугой колокольчик разливается. Емельянович под хмельком и в настроении:
- Э-эх, милый!
Чалый рвёт удила, гордо вскидывает голову, не скачет, а парит вдоль села с новобрачными. Куда там «Жигулям», «Волгам» и «Мерседесам»!
А то и меня, отпускника, на вечернюю зорьку подбросить…
Давно уж липовские лошади ни землю не пашут, ни брёвна из леса не вывозят. А трактора на что? У них в каждом моторе по табуну лошадей имеется. Застоялся Чалый, землю копытами роет.
- Да ну его, Матвей Емельяныч, - отказался я от коня. - Убежит ещё…
- А зачем ему убегать? Корм – под ногами, вода – под берегом.
Мы присели у крыльца на скамейку – пообщаться. Хотя я наперёд всегда знаю: о чём будет говорить свояк – о лошадях, конечно. Больше сорока лет проработал он конюхом. Каждую кобылу по кличке помнит, по окрасу и повадкам. Он, как Шехерезада, тысячу и одну историю может рассказать о них. Был бы слушатель.
- Я всё спросить, Емельяныч, хочу: зачем тебе конь в подворье, когда в хозяйстве пять кур всего да кошка?
- Сам не знаю - зачем. Для души, пожалуй… - Ты помнишь Рыжего?
- Конечно, помню!
Великан. Достопримечательность Липовки. Зато и повкалывал, бедолага, на своём веку! Воз ли где застрянет – впрягают Рыжего; машина забуксует – ведут Рыжего; в райцентр по надобности в весеннюю распутицу ехать, когда и трактор застревает, опять же – на Рыжем.
- Что человек без лошади?! – воскликнул Емельянович. - Вместе пахали и сеяли, корм свой насущный добывали.
- Корабли по суше тягали, - вдохновлялся и я. - На заводах и в шахтах, на войнах… А ведь зачастую на соломе и мякине милые, как человек, на хлебе и квасе. И вот к какой распрекрасной жизни нас вывезли лошадки! Повсюду машины, только кнопки нажимай!
- Читал я, что в «гагаринскую» ракету человек два миллиона «лошадей» заложил, - заметил Емельянович. - Вот - силище!
- А ракета, которая «Буран» в космос подняла семнадцать миллионов этих «лошадок» имела, - добавил я.
- Ой, ой! – присвистнул Емельянович. – А первыми-то, однако, его предки были, - он махнул рукой в сторону Чалого и позвал коня к себе.
Чалый послушно приблизился, ткнулся хозяину мордой в плечо – огромный, но, как котёнок, ласковый, как собака, послушный и преданный. Матвей погладил его мягкий подбородок.
- Телевизор мне хотели подарить по выходу на пенсию. А я жеребёнка попросил. Вот и живём с Чалым, поживаем, добра наживаем.
Чалый повернул голову ко мне, обнюхал, взвихрив дыханием волосы. И такое вдруг к моей душе подкатило! Невыразимой тёплой волной сама нежность из далёкого детства подступила. Будто не дыхание коня по волосам прошлось, а ласковые руки матери. Безвозвратное время!
- Я, пожалуй, возьму Чалого, Емельянович, - созрело вдруг решение. – Прокачусь до детства – туда и обратно.
Туда, где ласковые глаза и руки матери, где купание лошадей, костры ночного… и – обратно, где почему-то с годами становится неуютно, где всё меньше интересного и всё больше тревожного…
- Я же говорю: бери, - обрадовался Матвей. – Катайся весь отпуск. Чего ты?!
После обеда я уже скакал к дальнему пруду. Ощущение было ни с чем несравнимое. Прохладный ветер скорости бил в лицо. Восторг и радость переполняли сердце. Не хватало лёгких, чтобы вдохнуть разом запах множества степных трав с полынным настоем. Чалый вскидывал голову, просил свободу, пускаясь в галоп. Через полчаса я уже закинул удочки. Конь рядом хрумкал сочную траву. Картинка из детства! Спокойствие и уверенность, будто сам Конёк-Горбунок пасся рядом.
Поклёвки не было, и я позвал Чалого: угостить его хлебом с солью, поразвлечься с ним. Он подошёл и потянулся к ломтю.
- Хлебца хочешь?
Конь мотнул головой от назойливых шершней, а показалось: согласно кивнул в ответ.
- Хлеба все хотят, да не все его растят.
Чалый фыркнул и замотал головой, как бы говоря: «Ну, это не про нас, лошадей!».
«Нет, конечно! Уж лошади-то попахали землю! Всегда с людьми рядом. А с человеком, легко не бывает, - размышлял я, отщипывая хлеб коню. – Зато лошади в бессмертие с человеком въехали. Сколько всяких механизмов люди напридумывали, а мощности машин вашими лошадиными силами вечно измеряться будут».
- Ну, всё, отдыхай! – сказал я Чалому, когда он мягкими губами собрал с ладони последние крошки хлеба. - И вообще отдыхайте, лошади. Поработали – хватит! Пусть лошадиные силы работают!
