Возвращение. Глава 2

борьбы...

Слова Чертовского витали в воздухе, концентрируясь жужжащей массой
вокруг худрука. Наконец, выбрав удобный момент, они синхронно впились
в трагичную натуру Валерия Николаевича, уязвив её до невозможности:

— Что-о??? Пушкин — ерунда! Да вы... Да я вас... О, теперь я вижу —
ваше «извращение» ДОРОГОГО стоит. И вы сами...вы...вы...культурный извращенец,
вот вы кто! Нет, не враги извращают облик вашего...нашего вождя, а вы,
вы сами. Вы губите всё, к чему бы ни прикоснулись ваши липкие пальчики...

Вдох...Выдох...

"Отец посмотрел на сына,
Парнишку к себе привлёк.
— Иная сейчас картина
Не только в стране, сынок...".

Лицо Александра Петровича покрылось красными пятнами, а голос
охрип из-за сковавшего связки гнева:

— Вы пожалеете, слышите? Я  этого так не оставлю. Вы думаете,
если гласность, то всем всё позволено. Вот вам!!! — при этих словах
Александр Петрович показал, враз оробевшему худруку, сложенный кукишем
кулак. — Слышите? Я вам покажу такую гласность, что вы её запомните
на всю жизнь! Я вам обещаю! Сейчас, сейчас, подождите немного. Сейчас...

Чертовский резко отвернулся от сцены и похромал к выходу.

Валерий Николаевич устало сел на пол и достал из нагрудного кармана
пиджака валидол.

Над актовым залом повисла туча напряжённого ожидания: все продолжали
репетировать, словно ничего такого и не произошло, но вместе с тем
каждый потихоньку поглядывал  на сцену.

Юные актёры молча смотрели на Валерия Николаевича, ожидая его действий.

Положив под язык валидол, худрук осторожно поднялся на ноги, поправил
галстук и не спеша спустился по деревянным ступенькам вниз со сцены.
Ни на кого не глядя, и ни к кому не обращаясь, он вышел вон из зала.

Вдох...Выдох...

"Но если бы встал Ильич наш,
То сразу узнал бы нас:
Он видел страны величье
Ещё в тот далёкий час". (**)

Елена, проводив тревожным взглядом  удаляющуюся спину худрука,
повернулась к своим товарищам по театральному кружку. Все молчали.
Потоптавшись с минуту на сцене, актёры стали расходится кто куда.

Елена осталась на сцене в одиночестве.  

Поглаживая бархатную ткань занавеса, она думала о том,
что занавес разделяет мир на две части и сейчас ей нужно решить,
к какой же части принадлежит она сама.

«Я знаю», — чуть слышно прошептала она, быстро спускаясь вниз
со сцены и направляясь к выходу.

В дверях она столкнулась с одноклассницей Зойкой.

— Ой, а что, закончили уже? — затарахтела Зойка, не дав Елене
и рта раскрыть. — А я в столовке была. Такая очередь! Сегодня
вкусные котлетки были, суп был, гречка...ну, гречка так себе.
Что ж ты стоишь, беги скорее, может, и успеешь, хотя нет, поздно уже.
Ой, ну ты не расстраивайся, скоро следующая раздача будет, может,
тогда успеешь? А где наши? Опоздала, да? Я так бежала, торопилась...

— Репетицию сегодня отменили и...

— Ничего себе! Вот повезло. Только зря торопилась на эту репетицию
дурацкую. Ты идёшь?

— Нет ещё, у меня дело. Надо найти Александра Петровича...

— Чертовского? А чё его искать? В столовке сидит, суп хлебает.
Суп сегодня тоже вкусный, не то что вчера. Ты чё, Ленка? —
понизив голос, Зойка с интересом разглядывала покрасневшую вдруг Елену.

— Елена, — машинально поправила её та. — Как в столовой?

— В столовке, в столовке. Пришёл злющий такой, голодный, наверное, был.
Двойную порцию взял. Сидит теперь, хлебает... Ты куда?

— Извини, Зоя, мне идти надо. Всё, пока.

— А-а, ну иди, — обиженно протянула Зойка, жалея об упущенной
возможности лишний раз поболтать.

Спускаясь вниз по лестнице на первый этаж, Елена пыталась
сосредоточиться на своих мыслях, но мысли путались и ускользали:

«Как же так? Бедный Валерий Николаевич страдает, борется за искусство,
а ЭТОТ, сидит себе в столовой и спокойно ест суп. Репетиции помешал,
орал, грозил и вот — просто сидит и ест суп. Нет, так нельзя.
Папа всегда говорит: «Главное в человеке — это совесть». Совесть!
А у Чертовского главным что получается — суп? Правильно про него
сказал Валерий Николаевич, я, правда, не всё поняла. Что же делать?
Надо же что-то делать...».

С этими мыслями Елена приблизилась к дверям столовой.
Помедлив секунду, она решительно взялась за дверную ручку, но тут же,
словно обжёгшись, отдёрнула руку назад.

«А что я ему скажу? Не могу же я вот так ворваться и при всех...
нет, надо подождать немного, а когда он выйдет, я ему скажу,
что он...что я...Валерий Николаевич...нет, не так...
да он и слушать меня не будет».

Дверь внезапно распахнулась, выпуская толпу хохочущих старшеклассников,
резко оттеснивших Елену в сторону. Шумная толпа прошла мимо, и девочка
снова оказалась перед закрытой дверью. От волнения у неё разгорелись щёки,
поэтому она решила выйти ненадолго на улицу, чтобы освежиться и прийти в себя.

Пахло весной.
Каждое время года имеет свой запах, но весна всё-таки пахнет по-особому.
Из неведомых стран приносит ветер этот чудный запах: горький аромат
раскрывающихся почек, смешанный с терпкими нотками влажной древесины,
а ещё в воздухе чувствуется обжигающая прохлада океанского льда,
значит, где-то там, далеко — с треском обрушилась в океан глыба
ледника, взметнув к небу миллионы снежных брызг.
Подхваченные ветром, они разносятся по всему белому свету.
Вдохнёшь весенний воздух всей душой, и наполнится она неясным
томлением — предчувствием природной тайны...

Успокоившись, Елена поспешила к столовой — теперь она точно знала, что делать...