Шевчук.

Шевчук.
  Страшную зиму 14-го, Шевчук просидел на своём посёлке Октябрьском. До последней крошки хлеба, последней копейки и последней капли терпения. Жену и сына он отправил в Россию с оказией. Сам остался. Не мог позволить себе посадить за стол к двоюродному брату ещё один рот.
  Обстрелы не прекращались. Большая часть посёлка превратилась в дымящиеся развалины. Шевчук жил в подвале своего полуразрушенного дома. Не было, ни электричества, ни газа, ни воды, ни отопления. Он никогда не снимал двух спортивных костюмов, двух свитеров, двух пар пропревших носков, а также широкого пальто, шапки и валенок, оставшихся от покойного тестя. Пищу готовил на костре. По воду ходил через три двора к Гарякиным. Сами Гарякины лежали в мелких могилах у себя в огороде. До кладбища на Спартаке их не донесли, - укры отогнали миномётным огнём. От гарякинского дома устояла только одна обгорелая стена. Но колодец сохранился.
  За хлебом, «примой» и азербайджанским чаем из мешка, Шевчук продвигался 5 км, пригибаясь и оглядываясь, как бродячая собака, до рынка у ж/д-вокзала. Там тоже падала всякая взрывучая дрянь. Но куда было деваться мелким торговцам, если не продать чёрствый хлеб, пачку «примы» и стакан чая? И они падали под свои прилавки во время обстрела. Вставали не все.
  Зима кончилась. Деньги кончились. Терпение кончилось. Шевчук собрал свои жалкие пожитки в худой мешок и пошёл бомжевать в Центр. Говорили, там безопасней и можно прожить возле мусорного бака.
  В Центре его поразила уютная тишина, нарушаемая лишь шелестом шин богатых авто. Только из далёкого далека доносилась канонада, как игрушечная, ничуть не беспокоя местный люд. На бульваре Пушкина кипела жизнь в многочисленных бутиках, ресторанах, барах, кофейнях и рядом с ними. По дорожкам среди вечнозелёных растений шли, щебеча, ярко одетые мамы с колясками. На открытых верандах заведений, в пригревающих лучах весеннего солнца, сидела за столиками чистая публика, многие в камуфляже, с крутыми кольтами под мышкой и большими, светлыми лицами. Люди кушали цыплёнка табака, пили немецкое пиво или итальянское вино, курили кальян.
  Спотыкаясь и роняя голодную слюну, Шевчук прошёл мимо, со своим худым мешком. Сел на лавочку и достал из мешка сухарь.