Spoudogeloion. История Европы в романах

кружки.
Сэр Джон с сомнением посмотрел на него, кашлянул и продолжил свою речь:
- Как я уже сказал, обвинительный документ против королевы был составлен на основании письма Анны к заговорщикам. Для того чтобы замаскировать свои преступные замыслы королева придала этому письму вид любовного послания и адресовала его своему кузену сэру Джорджу. Но суд обмануть ей не удалось: сэром Хью было неопровержимо доказано, что письмо Анна носило политический характер и было зашифрованным руководством к действию для заговорщиков. Сэр Хью доказал это в обвинительном заключении со всей очевидностью, не оставив никаких сомнений. Например, слова: «Я не могу без вас жить», - явно свидетельствуют о том, что королева торопит заговорщиков с осуществлением их планов. Она прямо-таки сгорает от нетерпения единолично занять престол. Об этом же говорит нам и следующая фраза Анны: «Вы можете упрекнуть меня за нескромность, но не за холодность». Как верно заключил сэр Хью, эта фраза свидетельствует о том, что королева горячо стремилась узурпировать власть, забыв о какой-либо сдержанности.  Еще одна фраза: «Забудьте о моем муже, как забыла о нем я», - тут комментарии не требуются! И, наконец, как вам такое высказывание королевы: «Я не стану мучить вас бесполезными воспоминаниями о нашей общей слабости; давайте лучше решать, как нам быть теперь?» По справедливому предположению сэра Хью, среди заговорщиков, вероятно, были сомневающиеся в успехе, поэтому осуществление заговора было отложено, но королева требовала преодолеть сомнения и приступить к решительным действиям.
Таким образом, есть неоспоримые доказательства преступления королевы, - и с точки зрения закона они вполне достаточны, чтобы осудить ее. Преступный замысел королевы, кроме того, был подтвержден и показаниями самих обвиняемых; сэр Джордж, правда, начал было нести какую-то высокопарную чушь о божественных любовных чувствах, но сэр Гуго пригрозил ему пыткой, и тогда сэр Джордж признался, что участвовал в заговоре. Что же касается сэра Арчибальда, который наряду с королевой руководил заговорщиками, то он чистосердечно раскаялся в содеянном и просил только об одном: сохранить ему жизнь. Сэр Джеймс ответил на это, что сэр Арчибальд, повинный в столь тяжком преступлении, должен был бы умолять судей не о спасении своей жизни, а о том, чтобы его казнили как можно скорее, и избавили, тем самым, от позора и мучений нечистой совести.
Другие участники заговора также признали свою вину, одна лишь королева не пожелала последовать общему примеру. Она до конца продолжала настаивать на своей непричастности к каким бы то ни было умыслам против его величества. Разумеется, подобная неуступчивость настроила судей против Анны, и сэр Джеймс потребовал приговорить ее к публичному колесованию. Однако сэр Гуго посчитал, что достаточно будет простого обезглавливания; при этом он настоял, чтобы в протокол был внесен специальный пункт о принцессе Елизавете. Там сказано, что Елизавета не виновата в грехах матери и сохраняет все свои права. Ранее сэр Гуго столь же рьяно выступил в защиту принцессы Марии, поэтому теперь его прозвали «Покровителем принцесс». Удивительную  заботу о королевских дочерях проявил сэр Гуго!
А что же государь, - спросите вы? Его величество, по слухам, вначале хотел утвердить приговор, предложенный сэром Джеймсом, но затем проявил милосердие и утвердил вердикт сэра Гуго. Таким образом, королева Анна будет без лишних мучений обезглавлена в Тауэре.
Сэр Джон замолчал. Приумолкли и его приятели за столом.
- Что вы заскучали, джентльмены? – сказал тогда сэр Джон. – Бросьте! Кому что на роду написано, то ему и будет! А королева… Что же, у нее своя судьба, она ее сама выбрала.  Давайте выпьем за судьбу, джентльмены, - за судьбу, которую мы выбираем! – воскликнул он, поднимая стакан.

Эпилог

Веселый месяц май быстро развеял все печали. Король Генрих, много пивший в последнее время, вдруг как-то встряхнулся, приободрился, и его двор ожил вместе с ним. Воспоминания о казненной королеве поблекли и перестали волновать придворную знать, тем более что покойную многие недолюбливали. Дамы шептались между собой, что несчастному Генриху не повезло, как с первой женой, так и со второй. Вообще, женщины гораздо больше жалели сэра Джорджа, чем Анну; некоторые прямо обвиняли ее в гибели прекрасного молодого человека, наделенного замечательными талантами. Рассказывали, что перед казнью сэр Джордж прочел великолепное стихотворение собственного сочинения, в котором описывался нежный цветок, сожженный извержением вулкана в тот момент, когда этот цветок тянулся к другому нежному цветку. Текст стихотворения каким-то образом был передан одной из придворных дам; она тайком зачитала его своим приятельницам, и все они плакали, говоря: «Бедный, бедный сэр Джордж!»
Что же касается сэра Арчибальда и других заговорщиков, то их забыли настолько быстро, что когда некий заезжий провинциал подал на утверждение сэру Джеймсу бумагу о приобретении прав на земельный участок, подписанную еще сэром Арчибальдом, то сэр Джеймс с недоумением посмотрел на своих помощников, как бы прося напомнить ему, - а кто такой сэр Арчибальд?..
Дела в королевстве шли всё лучше и лучше, - никогда еще общество не было так тесно сплочено вокруг государя. Если и были недовольные, то их голоса тонули в общем благодарственном хоре, прославляющем Генриха.
Любовь народа, может быть, и встряхнула короля. Он вышел из тяжкого жизненного испытания заметно постаревшим, но дух его, в конце концов, превозмог лишения, и Генрих приказал устроить пышный праздник в своем загородном дворце. На праздник выехал весь королевский двор, а также гости из числа провинциального дворянства, сумевшие получить приглашения. С неделю продолжались непрерывные пиры, танцы, игры, фейерверки, мистерии, - и все на фоне незаконченных построек, больших гор строительного мусора, в грязи будущего парка. Из-за недостатка места для ночлега пристанищем многих дворян стали комнаты слуг во дворце; большой популярностью пользовались огромные каменные ступени в недоделанном каскаде фонтанов: на этих ступенях, устелив их тюфяками и закрывшись навесами от солнца и дождя, расположилось более сотни человек,  - здесь было самое веселое место.
Генрих, морщась от приступов боли в ноге, старался поспеть повсюду: танцевал с дамами, лично запускал фейерверки, играл в мяч, составлял партию в карты, пел под лютню, вставлял реплики во время театральных представлений. Чувствуя одобрение короля, дворяне расшалились вовсю, так что к исходу третьего дня священнослужители вынуждены были покинуть праздник, прозванный ими Новыми Дионисиями. Вслед за священнослужителями уехали и наиболее благоразумные гости; но уж те, кто остались, долго потом вспоминали Новые Дионисии короля Генриха!
В предпоследний день праздника Генрих все время приглашал на танцы одну и ту же девицу. Она была ладно сложена и имела премиленькое личико с выражением то ли хитрости, то ли крайней наивности. Девица эта охотно шла танцевать с его величеством и хохотала до упада, слушая его комплименты и остроты. А Генрих, действительно, был в ударе: вспотевший, раскрасневшийся, задыхающийся от сильного сердцебиения, - он выделывал и выделывал танцевальные па, припадая на больную ногу. По странному совпадению девицу эту звали Анна. Здесь явно был виден знак судьбы: одна Анна ушла, пришла другая Анна!..
Вечером того же дня Генрих, смертельно уставший от танцев, распорядился позвать актеров, дабы те представили гостям очередное лицедейство. В соответствие с настроением публики, актеры решили показать пантомиму «Аполлон и Дафна».
Сцена для представления была устроена на нижней террасе дворца у основания каскада фонтанов;  для короля здесь поставили кресло, он приказал поставить рядом второе для Анны. Дворяне, расположившиеся на верхней террасе и на ступенях каскада, смотрели с одинаковым интересом как на игру лицедеев, так и на заигрывание короля с молодой девицей.
Пантомима началась с выхода Аполлона. В сверкающей золотисто-белой одежде, с венком на голове он прогуливался по сцене туда и обратно, демонстрируя свое божественное величие и изящество телесных форм. Публика встретила его аплодисментами.
Вслед за Аполлоном на сцену вышел златокудрый мальчик, изображающий Эрота. Он вынул стрелу из колчана, висящего на бедре, вложил ее в тетиву лука и стал целиться в зрителей. Это вызвало у них взрыв восторга и массу фривольных шуток. Король наклонился к Анне и прошептал ей что-то, отчего уши у нее покраснели; она засмеялась, закрывая рот веером.
Между тем, Эрот нацелил лук на Аполлона. Тот всем своим видом изобразил крайнее возмущение и строго погрозил мальчишке пальцем. Тогда шаловливый Эрот отбежал на край сцены и спрятался там, присев и закрыв голову руками.
Появилась Дафна. Молодой актер, играющий роль нимфы, был чрезвычайно смазлив и строен, он пикантно выглядел в женской одежде, что вновь вызвало восторг публики. Дафна принялась танцевать под чудесную мелодичную музыку, разбрасывая цветы по сцене. Аполлон, однако, равнодушно взирал на этот танец и зевал от скуки.
Тут в дело вступил озорник Эрот. Он подкрался к Аполлону и выпустил в него стрелу с надетым на нее вместо наконечника красным атласным сердцем. Аполлон охнул, томно вздохнул, провел рукой по лицу, как бы отгоняя наваждение, и устремился к Дафне.
Она, испуганная этим внезапным порывом, задрожала. Для того чтобы успокоить ее и уверить в своей любви, Аполлон закружился вокруг нимфы, стараясь прикоснуться к ней. Дафна вроде бы стала поддаваться, но снова вмешался каверзный Эрот и всё испортил. Он пустил в нимфу стрелу с наконечником из парчового сердца холодного стального цвета.
Дафна застыла на мгновение, а после с возмущением оттолкнула от себя Аполлона и попыталась ускользнуть от него. Однако Аполлон продолжал ее преследовать, они суматошно забегали по сцене на забаву смеющемуся Эроту. Наконец, Дафна пала на колени и в мольбе протянула руки к небесам.
На сцене появились три статиста. Они своими плащами загородили Дафну от зрителей; когда же открыли, то на ней оказалось буро-зеленое покрывало с пришитыми листьями лавра, и в ладонях ее трепетали ветки этого благородного растения.
Аполлон, ошеломленный произошедшей с нимфой метаморфозой, изъявил признаки глубокой печали, с которыми покинул арену представления. За ним удалился отомщенный Эрот, а Дафну статисты подняли на свои плечи и унесли со сцены.
Бурные рукоплескания зрителей наградили игру актеров. К аплодисментам присоединился и король, а Анна хлопала так сильно, что у нее слетел перстень с пальца. Генрих, с трудом нагнувшись, поднял перстень, и сам одел его Анне, задержав ее руку в своей руке. Девушка вовсе не сопротивлялась этому, а напротив, поощрительно улыбнулась королю, показав ровные ряды жемчужных зубов.
После пантомимы придворные и гости его величества были поражены необыкновенным по зрелищности и продолжительности фейерверком, а затем состоялся прощальный ужин, продолжавшийся до утра; впрочем, король ушел из-за стола еще до полуночи, Анна ушла с ним.