Spoudogeloion. История Европы в романах

признанного во всём христианском мире отца Бернарда, наша братия решила содержать записи о мессире Робере в потаённой комнате библиотеки, – там, где хранятся сочинения, нежелательные для всеобщего ознакомления, дабы не было смущения умов.
Последняя же воля мессира рыцаря была выполнена мною в точности. Блаженная девица Вивьен, находившаяся под его опекой, была принята в женскую обитель Святой Марии, мать-настоятельница которой обещала заботиться об этой девице должным образом. Распятие, содержащее часть Животворящего Креста, помещено в главном приделе нашего храма; сюда приходят сотни паломников, и есть уже случаи исцеления болящих и прочих чудес.
По мессиру Роберу была отслужена панихида; я, грешный, часто поминаю его в своих молитвах.
Упокой, Господи, душу раба твоего Робера, и даруй ему Царствие Небесное! Ибо сказано: «Душе не надо умирать вместе с телом. Нет, умереть должна душа, которая грешна!». Аминь.


Алиса


Во имя любви девушка отказалась от родных и прежней жизни. Она пошла со своим любимым на войну, она помогала ему сражаться, – а когда он погиб, страшно отомстила за него. Самое интересное в этой истории, что она не выдумана, – так она была записана в старых хрониках. Автор добавил лишь некоторые детали.


Деревня при церкви Всех Святых, Расточающих Благодать Своими Подвигами Во Имя Господа, была маленькой и грязной. Она стояла в низине, заполненной жирным влажным чернозёмом, который, будто море, накатывался на деревню тяжёлыми волнами. Эти волны затопляли крестьянские хижины по самые крыши; в сухую и жаркую погоду жители Всесвятского, как попросту называли деревню в округе, могли ещё выбраться на пригорок с тремя тополями, откуда начиналась широкая холмистая равнина, – но во время дождей безвылазно сидели дома, не имея ни возможности, ни желания дойти даже до своих соседей.
Жизнь Всесвятского была подчинена незыблемым правилам, которые не менялись от сотворения мира. Главным из них было не принимать никаких перемен, пока можно жить по-старому, потому что все знали, чего ждать от жизни по старым правилам, но что принесут перемены, не знал никто. Исходя из этого, в деревне подозрительно и враждебно относились к тем, кто пытался отойти от привычного жизненного уклада. Никакие оправдания не принимались, – пусть обитатели Всесвятского не знали ничего кроме однообразного изнуряющего труда, пусть они видели лишь одну свою чёрную вязкую низину,  пусть здесь царила скука, – но зато был покой.
Впрочем, иногда жители деревни отваживались подняться на пригорок, где росли три тополя, – более того, время от времени находились смельчаки, которые преодолев ранним утром две мили по широкой равнине, заходили в большое село. Крадучись и озираясь, они шли на базарную площадь, почти пустую на рассвете, и задёшево отдавали перекупщикам свой нехитрый товар: зерно со жмыхом, неочищенные от земли овощи, неощипанных кур, домашнее вино и кислый сыр. Вернувшись домой, они потом долго рассказывали о том, как живут люди в большом селе и эти рассказы служили богатой почвой для длительных обстоятельных пересудов, в которых участвовали все обитатели Всесвятского.
Наводнения, засухи, суровые зимы, болезни и войны не слишком тревожили Всесвятское, ибо забирая людей, они не затрагивали существующий порядок, но порой случалось нечто из ряда вон выходящее, что вызывало волнение, граничащее с ужасом. Последним таким событием был приезд в деревню графа, владельца здешних мест.  Собственно, граф ехал в большое село на равнине, но бурным вечером сбился с дороги и случайное заехал в Всесвятское. До смерти перепуганные жители все до единого выскочили на улицу под проливной дождь и столпились вокруг своей старенькой церквушки. Дряхлый кюре трясущимися руками отворил дверь, вошёл в храм и зачем-то прочитал «Salve Regina» во имя Богородицы, затем – покаяние перед Господом «Confiteor Deo omnipotent», и в заключение «Requiem aeterna dona eis, Domine» – поминовение усопших. После этого силы кюре иссякли, он без чувств опустился на приступок перед алтарём, а обитатели Всесвятского превратились в соляные столпы.
Граф, с изумлением наблюдавший эту сцену, спросил, что сельчане справляют сегодня – крестины или поминки? «Как будет угодно вашему сиятельству», – прохрипел староста. Господа из свиты графа сочли этот ответ насмешкой и хотели всыпать как следует дерзкому мужику, но его сиятельство остановил их. Внимательно посмотрев на старосту и на других жителей деревни, он сказал, что раздумал здесь ночевать, и велел во что бы то ни стало найти дорогу в большое село. С трудом поняв, чего от него хотят, староста, словно приговорённый к казни, поплёлся во главе графского отряда и скоро скрылся во тьме.
Жена старосты, его свояченица, шурин, две взрослые дочери и два зятя всю ночь оплакивали несчастного, однако утром он вернулся в деревню. Его встретили как воскресшего из мёртвых, и если бы это было не при дневном свете, то, пожалуй, и впрямь приняли бы за призрак. Он и выглядел, как призрак, – бледный, с застывшим взглядом, вздыбленными волосами, оцепенелый. Когда его стали тормошить и расспрашивать, как всё было, он замогильным голосом отвечал, что проводил графа до села, – и показал серебряную монету, зажатую в кулаке. Эту монету пустили по кругу: жители Всесвятского слыхали, что такие деньги существуют, но никогда не видели их. После жена старосты отобрала её  у любопытных и припрятала куда подальше, а мужа оттащила домой, уложила в постель, растёрла уксусной кислотой, дала выпить горячего вина, а на ноги ему надела тёплые шерстяные носки. К сожалению, старосту было уже не спасти, – невзирая на заботы жены, он скончался через неделю; жена утверждала, что он помер от горячки, но в деревне точно знали, что староста не пережил потрясения, выпавшего на его долю, – да и кто бы мог пережить эдакое происшествие! Оно было таким, что о нём вспоминали ещё много лет, раз за разом перебирая подробности и леденея при мысли, что подобный кошмар может повториться.
***
Без сомнения, приезд графа был самым ужасным событием в жизни Всесвятского, по крайней мере, за последние сто лет, – но не для всех: маленькая девочка по имени Алиса, рыжий бесёнок, была в восторге. С жадным любопытством рассматривала она графа, сопровождающих его господ и их слуг, – они были так необычно и красиво одеты, они и сами были необычными и красивыми. Стальные нагрудники, шлемы, расписные щиты, мечи в роскошных ножнах и длинные копья с вымпелами; расчёсанные бороды, длинные кудри, чистые румяные щёки и весёлые ясные глаза, – всё это пленило девочку. Когда графский кортеж покинул деревню, Алиса готова была бежать за ним без оглядки, а ночью, в полусне-полубреду, снова и снова видела этих господ и даже говорила с ними.
Со временем эти впечатления потускнели, но не ушли. Возможно, Алиса так и прожила бы свой век, храня их в тайниках души и лишь порой вспоминая то, что столь сильно поразило её в детстве, однако судьба распорядилась по-другому. Когда Алисе исполнилось семнадцать лет, её жизнь круто изменилась.
Сперва Алису захотели выдать замуж. Почти все браки в Всесвятском заключались между родственниками. Кюре давно махнул рукой на существующие ограничения и венчал не только троюродных, но и двоюродных братьев и сестёр. Очень редко девушкам и парням из Всесвятского удавалось найти себе пару на стороне, – так что Алисе крупно повезло, когда её просватали за сына мельника.
Водяная мельница стояла на болотистом ручье, на другом краю низины, и, помимо церкви, была главной достопримечательностью Всесвятского. Правда, мельница была ветхая, с полусгнившими, покрытыми слизью колесами, которые натужно, со скрипом вертелись под ленивым напором воды, вытекающей из развалившейся плотины, – тем не менее, по своему положению в деревне мельник равнялся старосте, а сам считал себя даже выше его.
Мельник приехал в Всесвятское ещё в молодости, так что одни старики помнили, откуда он взялся и почему оказался тут, но он до сих пор держался особняком и любил показать, что он не чета всякой «деревенщине». Летом, в сухую погоду он почти каждую неделю выезжал на воскресную ярмарку в большое село на равнине и привозил оттуда что-нибудь особенное: последним его приобретением была пряжка для ремня, которая отливала чистым золотом. Подпоясав ремнём кафтан, он полдня расхаживал по деревне, заводя разговор то с одним, то с другим человеком и стараясь встать так, чтобы пряжка сияла на солнце. Как бы между прочим он сообщал, что отдал за неё пять медяков, и с большим удовольствием наблюдал, как от этого сообщения у человека выкатывались глаза и перехватывало дыхание.
Жители Всесвятского и завидовали мельнику, и побаивались его. Всем известно, что на мельницах водятся русалки, кикиморы, черти и всякая прочая нечисть. Хозяева мельниц  издревле водят с ними дружбу, и оттого мельникам сопутствует удача в делах, и у них водятся деньжата. Никто из деревенских обитателей нипочем не осмелился бы заночевать на мельнице, а мельник жил там постоянно, да ещё со своей семьёй, – с женой и сыном.
Конечно, жизнь в таком нехорошем месте не могла пройти бесследно: она наложила свой отпечаток на семью мельника. Его рано высохшая жена была угрюмой и неразговорчивой, деревенские женщины за глаза называли её «Соломой». У неё был всего один ребёнок, Жак-Франсуа, которого она родила очень поздно; на удивление, он вырос сильным и здоровым, – вот только нрав у него был таким же угрюмым, как у матери. В деревне Жак-Франсуа появлялся нечасто, – по сути, он был чужаком во Всесвятском, – но считался здесь лучшим женихом; каждый отец, у которого была дочь на выданье, мечтал заполучить его в зятья. Всех обошёл, однако, отец Алисы, рыжий чёрт, – он сумел как-то уговорить мельника и вопрос о женитьбе Жака-Франсуа и Алисы был решён.
На правах жениха Жак-Франсуа стал запросто бывать в доме Алисы. Молодых охотно оставляли одних, при этом будущий тесть подмигивал Жаку-Франсуа и делал неприличные намёки. Несмотря на такую благосклонность и явное поощрение к активным действиям, Жан-Франсуа, оставшись с Алисой наедине, был таким же увальнем, как на людях. Он упорно не смотрел на неё, а когда она пыталась завязать с ним разговор, бурчал что-то нечленораздельное.
В конце концов, ей это надоело: она решила, что если их с Жаком-Франсуа сосватали, и если её отец не возражает против кое-каких вольностей в их поведении ещё до свадьбы, то глупо терять время просто так. Алиса была крепкой здоровой девушкой, в её жилах кипела молодая кровь, а что такое любовь, и как это делается, в деревне знали с пелёнок.
Когда Алису в очередной раз оставили с глазу на глаз с Жаком-Франсуа, она спросила его:
– Скажи, у вас, на мельнице случаются разные… истории?
– Что? – пробурчал он.
– Наши кумушки рассказывают, что на мельнице, хоть это и страшное место, днём можно неплохо провести время. Они говорят, что мешки с мукой – удобное ложе для кое-каких забав, а твой отец не прочь развлечься, пока идёт помол. А его жене, твоей матери, будто бы всё равно, что творится у неё под носом, – она сидит дома и на мельницу не заходит.
– Что? – просипел Жак-Франсуа, побагровев.
– Признайся, а ты любезничал