Spoudogeloion. История Европы в романах

известии! Воистину, «старость медлительная подходит тихой стопою»… Утром я получил письмо из нашего города. Поздравляю вас, месье Готлиб, – в городе восстание, и успешное! Его преосвященство, наш милый епископ, сначала публично отрекся от сана со словами: «Да послужит мой пример укреплению подлинной веры Христовой», а потом бежал из города, переодевшись женщиной. Епископский дворец разгромлен, собор Умиления Девы Марии, в котором вы проповедовали, – тоже. Всю церковную утварь растащили, а принадлежности богослужения сожгли. Серебряные раки с мощами святых, хранившиеся в соборе, притащили на монетный двор и переплавили в слитки серебра, а кости святых выбросили на помойку.
– Боже мой! – Готлиб покачнулся и ухватился за край стола, чтобы не упасть.
– Что с вами, месье? – искренне удивился граф. – Отчего вы побледнели? Вы должны радоваться, – сбывается то, о чем вы пророчествовали. Христианство очищается от грязи, и принимает свой первозданный вид. По-моему, еще святой Афанасий утверждал, что храм Божий внутри нас, – причем тут священники и церкви, почерневшие скелеты и гнилые тряпицы от одежды!
– Не Афанасий, а апостол Павел сказал о храме Божьем внутри нас, – слабым голосом произнес Готлиб.
– Ну, пусть Павел, – согласился граф Рауль, поглаживая свою седую бороду. – Это еще весомее. И что вы так переживаете, не пойму.
– Не те способы, не те способы, – сказал Готлиб, горестно покачивая головой.
– Способы не те? – переспросил граф Рауль и от удовольствия даже стукнул кулаком по столу. – Мне это нравится! Вы не побоялись бросить вызов Риму, выступить против всей папской церкви, не побоялись костра, – но испугались сильных способов борьбы за ваши идеалы, за вашу веру, за вашу жизнь! Или вы рассчитывали, что все переменится само собой, неприметным образом? Борьба есть борьба, дорогой месье Готлиб! Вы всколыхнули и взбаламутили стоялую воду, – и вы полагаете, что она не замутится? Сперва она будет еще мутнее, чем была, уверяю вас. А дальше зависит от вашего умения: сможете очистить воду – будет прозрачной, не сможете – останется мутной. А я с величайшим интересом посмотрю, что у вас получится, даже стану помогать вам из отвращения к затхлому болоту.
Ну же, месье Готлиб, взбодритесь! Взбодритесь, и поедем в город. Завтра же поедем. Вы нужны там, месье: ваши речи, ваш авторитет смогут спасти народ от полной анархии и наладить новый порядок. Иначе – вернутся церковники, вернется его преосвященство, ваша вера будет уничтожена, ваших сторонников перебьют; вы пойдете на костер, а я, скорее всего, закончу дни в какой-нибудь тюрьме, где меня тайно удавят или уморят голодом… Завтра же едем в город, месье Готлиб!
***
В алтаре церкви, лишенном своих врат, около дымящихся головешек потухшего костра спали несколько человек. Один из спавших заерзал, закашлялся, потом потянулся, громко зевнул и высунул голову из-под дорогой парчовой ризы, которой укрывался как одеялом. Минуть пять он смотрел на тонкий дымок, поднимающийся от пепелища костра, на спящих людей и на длинную утробу собора, которая была пронизана столбами яркого утреннего света, падающего из окон. По церкви гулял сквозняк; дверь храма, сорванная с одной петли, висела криво, –  ударяясь об стену, она издавала странные, одновременно глухие и звенящие звуки. Везде были видны следы разорения: на полу валялись разноцветные осколки разбитых витражей, куски гипса и мрамора от разрушенных статуй, разломанные доски икон, ошметки церковных одеяний, растоптанные восковые свечи, – и еще много останков того, что составляло священное убранство церкви.
Укутанный ризой человек поднялся и сел. Еще раз от души зевнув, он толкнул лежащего рядом с ним другого человека, укрытого таким же парчовым одеянием, и сказал ему:
– Вставай, брат Иоганн, утро наступило. Холодно, и есть хочется.
– Отстань, Якоб, – послышался сиплый простуженный голос. – Я не хочу вставать. Я посплю еще.
– Замерзнешь, брат Иоганн. Костер совсем погас.
– Ну так разожги его снова!
– Что проку разводить огонь, когда на нем нечего готовить. Один ученый богослов говорил мне, что даже в аду разжигают огонь только в ожидании грешников. Вставай, брат Иоганн, пойдем добывать еду. Я очень хочу есть, клянусь райским блаженством!
– Да угомонись ты! – прикрикнул на Якоба кто-то из спящих. – Отправляйся в ад или рай, – но дай поспать спокойно!
– Вот видишь, брат Иоганн, люди уже сердятся, – сказал Якоб, понижая голос. – Ну же, вставай!
– Ох, будь ты проклят! – с тяжким вздохом проговорил Иоганн, поднимаясь. – И черт меня дернул связаться с тобой! Если бы ты не был таким толстым, я решил бы, что ты ангел мести, ниспосланный мне Господом за грехи.
– Это только Бог знает, кто кому за грехи послан! – возразил Якоб. – Уж как я-то намучился, брат Иоганн, с тех пор, как мы вместе с тобой таскаемся по свету!
– Замолчите вы! – зашикали на них со всех сторон. – Сумасшедшие расстриги! Идите отсюда, ради Христа, дайте поспать!
– Пошли, брат Иоганн, – зашептал ему Якоб. – Народ тут отчаянный и ничего теперь не боится. Пошли, пока нам бока не намяли.
Они вышли на улицу, обвернувшись ризами на манер римских тог. На соборной площади им повстречалась шумная компания, которая, по всей видимости, гуляла со вчерашнего дня:
– О! Глядите-ка, Якоб с Иоганном решили принять сан! Ишь, как разоделись, песьи дети! А не спросить ли нам папского благословения на то, чтобы сделать Якоба епископом? Точно, пошлем делегацию в Рим, пусть попросят за Якоба!
– Нет ли у вас что-нибудь из еды, добрые люди?  – кротко обратился к ним Якоб. – Со вчерашнего дня мы ничего не ели.
– Со вчерашнего дня? Да ведь теперь только утро! – весело закричали ему. – Хорош постник, – больше одной ночи поститься не может!
– Как неопровержимо доказал в своих проповедях отец Готлиб, пост необязателен для христианина и даже вреден для него, – возразил Якоб. – Из-за несогласия с обязанностью поститься, – также как из-за общей бесполезности монашеской жизни, – мы ушли из монастыря: я, брат Иоганн и отец Готлиб, которого тогда звали просто братом Готлибом. Мы не побоялись бросить вызов самому папе и первыми восстали против того, что давеча подняло на восстание и вас, – а вы жалеете для нас еды?
– Правда, они пришли вместе с отцом Готлибом, они – его друзья. Для друзей Готлиба – все что угодно, накормим их! Отнесем их в трактир на руках! – вся кампания подхватила толстого Якоба и худого Иоганна и с криками потащила по улицам города:
– Дорогу героям! Эй, дайте дорогу героям борьбы с ханжеством и суевериями! Дорогу борцам с папской тиранией, дорогу тем, при имени которых папа трепещет и обливается холодным потом!..
В трактире начавшие было трезветь гуляки подзаправились вином и водкой, отчего пришли в еще более веселое состояние, чем раньше.
Молодой студент залез на стол и, размахивая руками, продекламировал:

Распутница, владея светом целым,
Такой себе присвоила почет
И власть такую над душой и телом,
Как Бог, который в небесах живет!

И долго тешилась она. Но вот
Стрелу в нее какой-то враг направил,
А там и лекарь вдруг ее оставил,
Беспомощную и больную тяжко.

Плоха она, и кто-то уж расславил,
Что впала в слабоумие, бедняжка.

– Догадайтесь, о ком эти стихи? – возопил студент и свалился бы со стола, если бы не был подхвачен товарищами. Он пытался сказать еще что-то, но его никто не слушал. Студент пригорюнился, но тут его взор упал на Иоганна и Якоба:
– Эй, святые братья, расскажите о вашей жизни в монастыре! Греха в ней, поди, было целое море.
– Мы жили в горах, в маленькой обители, удаленной от селений, – ответил Якоб с набитым ртом. – А потому греха было немного. Ну, пьянство, конечно… Чревоугодие, само собой… Богохульство, – куда же без этого?.. А больше, пожалуй, ничего такого особенного. Вот брат Иоганн может много интересного рассказать: до того как его сослали к нам, он жил в большом монастыре.
– Говори, Иоганн, говори! – оживился студент. – Страсть как хочется послушать про безобразия монахов.
Иоганн неохотно начал рассказ:
– Да, я принял постриг в большом монастыре, далеко отсюда. Не буду называть вам его, это не важно, как он называется, – везде одно и то же. Монастырь тот был богатым: он получал дары от верующих, имел обширные земли и вел изрядную торговлю. Продавал иконки, крестики, лампадки, вино, хлеб, мясо, ткани (для их производства имелись собственные мастерские), свечи (также своего изготовления), – и еще много такого.
– А вы индульгенциями возмущаетесь, все просто помешались на индульгенциях, – вставил свое слово Якоб, обращаясь к студенту. – Что там доходы  от продажи индульгенций, – мелочь, пустяки по сравнению с другими доходами папской церкви.
– Мы не доходами возмущаемся, – мы против оскорбления и извращения учения Спасителя, – с трудом проговорил студент.
– Богат был монастырь, – продолжал Иоганн. – Богат и славен. В него часто приезжал сам архиепископ. Но ездил он не только по денежным делам, не только для бесед с нашим настоятелем, и уж тем более, не для общих молитв с братией! Была у него страсть к бойцовым собакам, у нас в монастыре разводили и обучали их на специально устроенной для этого псарне. Аббат благословлял братьев, имеющих склонность к собаководству, на сие послушничество. Собаки вырастали на нашей псарне жутко свирепые, их охотно покупали знатные господа для защиты своих домов и имений, но  главное, собаки те умели отчаянно драться на боях и грызлись насмерть. Когда к нам приезжал архиепископ, то для него обязательно устраивались такие бои, продолжавшиеся по несколько дней. А чтобы его преосвященству было интереснее смотреть, приглашались еще зрители из знатного сословия; иные приезжали со своими собаками и спорили на деньги, которая из них выиграет. Как-то на святках бои длились неделю, на них погибло около сотни псов, арену не успевали очищать от крови. Его преосвященство был недоволен: пес, на победу которого он рассчитывал, издох, не дожив до последней решающей схватки…                                                                                                
А у нашего настоятеля была иная страсть. Его мучил бес похоти, – и так был силен, проклятый, что бороться с ним было бесполезно. Во всяком случае, отец настоятель никогда не боролся; в какой-то книге он вычитал, что бесу надо дать волю, тогда, мол, его злые силы скорее иссякнут, и с бесом легче будет справиться. Отец настоятель так и делал: для того чтобы успешнее одолеть беса похоти, он ездил в женский монастырь Святой Агнессы, где имел связь с аббатисой, одержимой тем же бесом. Вот они и сражались вместе, – но как ни старались, черт был сильнее. К тому же,  отцу настоятелю приходилось еще исповедовать наедине молоденьких служанок и наставлять гулящих женок на путь истинный: где уж тут победить беса! В конце концов, наш аббат бежал от нас, прихватив все деньги из монастырской казны. Ходили слухи, что он уехал в Алжир, принял там магометанство и завел себе гарем.
Студент от удовольствия хлопнул себя ладонями по ляжкам и прочитал стишок:

Там, где храмы возносят башни
И гремят колокольным звоном,
Там поставили меня в аббаты,
Не знавал я заботы тяжелее!

Нет покоя мне от девок проклятых,
Нипочем им мое Приапово оружье.
Пригрожу им