Подросток Эдик

ПОДРОСТОК ЭДИК
или 10 дней одного года.
(черновик)


Прошу читателей прислать фотку на заставку для рассказа (vasnas@ya.ru)

ЗНАКОМСТВО.
ДРУЖБА.
ЗДЕСЬ ЕСТЬ НЕ ПСИХИ!
ПО-БРАТСКИ.
НАШИ ШРАМЫ.
НОВЕНЬКИЙ.
ВЕЛИКОДУШИЕ.
РАЗНИЦА.
КРАЖА.
ЛОБ В ЛОБ, ГЛАЗА В ГЛАЗА.
БЕЗ ПРОЩАНИЯ.
СМЫСЛ ЖИЗНИ.
СТИХ.


Однажды из-за нелепейшего сотрясения попал я в травматологию. Хороших лекарств не было, и я решил «по старой памяти» перевестись  в психиатрическую больницу, чтобы хорошенько прокапаться; когда-то лечился там от депрессии. Хирург одобрил,
- Было бы неплохо!

Психушка размещается в большом старинном здании монастыря, больше похожем на дворец: с аллеей, парадным входом, широкой кованой лестницей с мраморными ступенями, высокими сводчатыми потолками, и, в довесок несколько современных многоэтажек. В ней могут разместиться пара тысяч пациентов во множестве отделений.
В приемной мне возразили, сотрясение не по профилю больницы, но «по старой памяти» взяли. Первое мужское отделение, 1МО, куда я хотел, самое лучшее, в нем когда-то работал лучший психиатр края*. Порядки у него были, чуть ли не военные; но золото-человек, трудоголик, искренне радовался, когда кого-то удавалось излечить. Все старались попасть именно сюда. Отделение на первом этаже главного корпуса, большое, на сто человек. Длинный и широкий коридор с рядом высоких двусоставных дверей палат слева и окон справа. При входе закуток в кабинеты врачей, а в конце «променада» огромная наблюдательная палата с колоннами, почти зал. Туда помещают новеньких, чтобы потом рассортировать: алкашей к алкашам, шизофреников к шизофреникам, параноиков к параноикам и т.д. … «Психи» со схожими заболеваниями льнут друг к другу, поэтому диагноз можно предугадать по принципу, «скажи мне, кто твои друзья, и я скажу кто ты» или «с кем поведешься, от того и наберешься». «Психов» просто наблюдают, и все становится ясно.

В отделении меня помнили, поэтому сразу поместили в палату №3, к алкашам, хотя я и не пью. №1 для призывников, №2 для привилегированных, №4 для шизофреников, №5 для параноиков и т.д.. По номеру палаты можно судить о тяжести диагноза, чем дальше от врачей, тем хуже. Самые психические лежат в наблюдательной, а буйные на вязках! Днем, когда врачи, жизнь здесь официозна, но вечерами в коридоре включают телевизор, на столе у розетки варят чифирь, и все отделение превращается в светское общество; выходит на променад, собирается в клубы по интересам, где можно услышать интересные истории и рассказать свои. Если свыкнуться с мыслью, что ты заперт здесь, как в тюрьме – отделение закрытое, и не бояться врачей, то чувствуешь себя сносно. Если ведешь себя хорошо, то могут выпускать в магазин и, вообще, всячески попустительствовать. Я был на хорошем счету, со «свободным выходом».


В обычных палатах справа и слева стоит по три койки. «Солдатская», квадратная большая, коек на 9 по периметру, «наблюдательная» зала коек на 12. В моей «алкашеской» лежало 3-4 человека, но я запомнил только двоих. Маменькина сыночка и скрытого интеллектуала  алкаша Колю, который коротал дни на койке у двери; и высокого предпринимателя Игоря, в белоснежном льняном свитере и синих джинсах. Из-за бабы его сильно разбил депресняк и он не знал, как жить дальше. «Белый свитер» поступил позже и разместился у окна и тумбочки, напротив меня. Им обоим было где-то по 30-35 лет. В первые же дни мне стало скучно; Коля неразговорчив,  другие вообще не в счет. Частенько бродил я под белыми монастырскими сводами, не спеша вышагивая по огромному мраморному полу, рассматривал затейливые каменные узоры и думал, о том, о сем… Капельницы и время свое дело делали, понемножку становилось легче.


ЗНАКОМСТВО.
Через несколько дней на выходные я попросился в «отпуск», когда вернулся, скучная жизнь в отделении кончилась.

Бродя по коридору, заметил подростка лет 15. Немного сутулясь,  он сидел на диване, по-детски сложив на коленках руки и, как волчонок с опаской и любопытством бросал на разнообразных «психов», неприкаянно слоняющихся по коридору, осторожные изучающие взгляды. «Что за невидаль такая?», подумал я!? «Детям во взрослое отделение нельзя! Тут такого можно насмотреться и наслушаться нехорошего! Посетитель или чей-то из персонала? Наверное, ждет кого-то?»

Вышагивал я долго и мог хорошенько рассмотреть мальчика. Одет по-домашнему, в чистое и выглаженное; рубашка с пуловером и брюки. Обычен, разве, что слишком белокож. Можно было подумать, русско-японский метис, но слишком европеоидный. Черные, как смоль глаза, вовсе не раскосые, эффектно выделялись на светлом лице. Русые волосы тонкие и длинные свободно ниспадали с высокого лба и беспорядочно немного перевивались на концах, образуя вроде шлема вокруг головы.

Когда сворачивал обратно, я поднимал глаза, чтобы ни с кем не столкнуться и невольно смотрел на него.  Мальчик заметил, и наши взгляды несколько раз встретились. Я рассматривал его, а он стал наблюдать за мной. Мне надоело вышагивать, я раздумывал, чем бы еще заняться. Решил спросить у новенького, что он делает в таком мрачном месте.
- Привет, ты навестить кого-нибудь или лечиться?
Неожиданно подошел я. Он смутился, но ответил,
- Лежу здесь, вон в той палате.
Немного исподлобья, не хмуро и вопросительно посмотрел на меня и показал на вторую палату VIP,
- А от чего лечишься?
- Я не лечусь, я на обследовании!
Запальчиво, с мрачной готовностью пресечь, у кого бы то ни было, любые сомнения на этот счет возразил он.
- Играешь в шахматы?
Покачал головой, «Нет».
- А в шашки?
- Да! Улыбнулся и кивнул.
- Пойдем, поиграем? Как тебя зовут? Поспешно добавил я.
- Эдик.
- А меня, Саша.
Я протянул руку, и он пожал. Так началось наше знакомство.


ДРУЖБА.
Оказалось, что в психушке Эдик первый раз. Сказал, мама хочет «откосить» его от армии, но я не поверил. А еще сказал, что у него проблемы в школе из-за памяти. В это я поверил охотнее. Заведующий падок на взятки, и мог взять на лечение хоть коня.

Только расставили шашки, как Эдик убежал, позвали к врачу. Потом пришла мама, и забрала его домой. Каждый день она привозила его сюда после школы. Не знаю для чего; ему давали витамины и следили, чтобы он их глотал, остальное время Эдик был предоставлен сам себе. Первые дни были для него ужасны. Абсолютный интраверт, он всех избегал, и у психов с ним не вязалось. От безделья мучился, иногда сидел на диване, иногда бродил по коридору.

На следующий день, он подошел ко мне сам, протянул руку и робко спросил.
- Привет! В шашки сыграем?
- Привет! Сыграем! Обрадовался я.
Пока он думал над ходами, я мог рассмотреть его ближе. Длинные ресницы, легкий, еще не потемневший, пушок на верхней губе. Лицо совершенно не примечательное, симметричное и приятное. Вскоре шашки ему надоели, и я научил его играть в «уголки». Это оказалось не трудно, правда, пришлось немного подсказать.  «Уголки» тоже надоели, и я показал ему «чапая»… Это когда шашки ставятся в ряд и сбиваются друг о друга щелчками. «Чапая» привели Эдика в восторг, -  азартно и не нужно много думать. К одиннадцатому уровню, который я придумал специально для него, он так разошелся, что начал дурить; нарушать правила, злить и набрасываться, как щенок. Так разошелся, что совершенно забыл, что мы в психушке и едва знакомы; как будто перенеслись к нему во двор на лавочку, где обычно тусуются после школы. Я не знал, как отвечать и застеснялся. Эдик разочарованно взглянул и отстал. Уставшие, мы откинулись к стенке и принялись непринужденно болтать. Ну, как всегда бывает при начале знакомства, нащупывали интересные темы. Время пролетело незаметно. Только разговорились, как из коридора донеслась его фамилия, и он убежал, «Мама!».


До меня Эдику приходилось здесь нелегко. Само то, что поместили сюда, чрезвычайно его угнетало. Он нервничал, когда на всё отделение кричали его фамилию; очень боялся, вдруг, кто-нибудь узнает снаружи, что он «псих», поэтому не захотел в детское отделение, чтобы оставаться инкогнито. Общаться ему было не с кем; интересы взрослых и детей мало пересекаются, к тому же, в его палате все были под сильными таблетками, сонные и угрюмые. Я тоже не мог найти себе равного собеседника. Просто болтать ни о чем скучно. Но с Эдиком было не так, его наивные суждения поражали верностью,  мне нравилось слушать его тихий «шуршащий» голосок. Хотелось посмотреть на мир глазами подростка, таким восприятием, которое когда-то было у меня. А ему нужен был кто-то, кто отнесся бы к нему всерьез и развлекал. Мы начинали с игр, дурачились, и заканчивали посиделками. Так я впал в детство.



ЗДЕСЬ ЕСТЬ НЕ ПСИХИ!
По его переменившемуся настроению я понял, какое большое облегчение для него наши дурачества и «чапая». В это время он мог не думать, «псих» он или не очень. Я старался, как можно развлекательнее провести его время, с радостью подчиняя себя его прихотям, и вскоре сам привык к нашим развлечениям. Убедил его, что половина отделения вовсе не «психи». Ну, например, я - с сотрясением головного мозга.
- Ты, правда, тут только из-за сотрясения?!
Оживился Эдик и испытывающе скосил на меня свои черные глаза.
- Правда! И в любой момент могу выписаться! Немного хвастливо, но твердо ответил я.
Он недоверчиво замолчал, и я полез в тумбочку, чтобы показать выписку из травматологии. Эдик  внимательно посмотрел на бумажку, но растерялся в каракулях хирурга.
- Вот! Ткнул я пальцем в диагноз.
Было видно, как он доволен - подружился не с «психом»! Их Эдик презирал - не могут вести себя по-человечески, слабаки! Но самого-то был здесь, и втихую страдал.
- А от чего ты раньше здесь лечился?
Докапывался он.
- От депрессии.
- А депрессия это что? Не отставал Эдик.
- Ну, это от тяжелых событий, когда их так много, что не выдерживаешь.
От переживаний не выдерживают селезенки … ну, в общем, возникает состояние, когда не можешь ни есть, ничего делать, вообще, ничего не можешь! Но меня вылечили, правда, не до конца… А сейчас только сотрясение.
То, что здесь могут «лежать» не только «психи», а вполне нормальные люди, его приободрило. Я, как мог, старался внушить ему, что здесь пол отделения не «психи», например, алкаши. Они, ведь, могут быть нормальными, когда не пьют. Эдик был очень благодарен за то, что я стал ему другом в этом отвратительном месте, не отказывал в общении неказистому подростком. По правде говоря, он мне был нужнее. Своих детей у меня не было, а шел уже четвертый десяток, и он был мне здесь, как глоток свежего воздуха в спертой тюрьме. С ним было весело, не то, что с каким-нибудь унылым взрослым. Среди сотни пациентов всегда найдется несколько настырных приставак, но отныне все знали, Эдик со мной и не лезли.

ПО-БРАТСКИ.
Как-то я зашел к нему в палату. Эдик собирался пить кофе со сникерсом и протянул мне лакомство.
- Будешшшь? По-братски! Дружелюбно сказал он со своим твердоватым «шшш».
- Нет, спасибо, я к такому не привык.
- Как хочешь! Не обиделся он.
Мама снабжала его хорошо, у него были конфеты, апельсины, сникерсы, чай и кофе в пакетиках. Всем этим он готов был делиться со мной. Я принципиально отказывался, не хотелось злоупотреблять бескорыстным радушием школоты.

Подростку было интересно все вокруг и вообще, он заваливал меня вопросами, и готов был делиться своими