Они вошли в бункер, а когда Роланд появился там десять минут спустя,
он увидел, что Катберт играет его картами. И выигрывает.
© С. Кинг «Темная Башня»
Все началось с того, что Вигго подвернул ногу. Одновременно это и стало последней каплей. Как оно произошло в точности, Робер не знал, но раздражение по отношению к его новому соседу по «келье» в Лаик в тот момент достигло предела. Алва так ловко и видимо, почти безболезненно вправил выбившийся сустав пострадавшему жеребцу, что тот и фыркнуть не успел, и почти не дернул повод в руках рассыпавшегося в благодарностях Эмиля. Разрубленный змей! Из-за своих низких чувств Робера мутило от самого себя, но он ничего не мог с собой поделать. Алва уже выпрямился, до этого быстро наложив тугую повязку из собственного свернутого платка на поврежденную ногу коня, и широко улыбнулся, даже не Эмилю – Вигго, положил руку на бархатистую шею жеребца ласкающим успокоительным движением, а тот в ответ коротко и благодарно заржал. Предатель… Оба предатели, и Вигго, и Эмиль. Раньше с такой проблемой Эмилю не пришло бы в голову обратиться к кому-то иному, кроме Робера, тем более, находящегося рядом. Ведь не зря его прозвали Иноходцем. Прозвища здесь, в Лаик, получали не все, но Робер был совсем не против своего. Так, как он, лошадей действительно никто не чувствовал, это было, пожалуй, чем-то врожденным. Он относился к этим животным, как к своим друзьям или младшим братьям, и они это как-то понимали… Не зря ведь на фамильном гербе Эпинэ изображены два гарцующих жеребца. А у Алвы на гербе ворон… И вместе с тем излеченный Вигго разве что ухом под руку не лезет этому улыбающемуся красавцу, словно кот, а не конь.
- Робер! – позвал Эмиль, довольный тем, как быстро и ловко кэналлийский маркиз излечил его жеребца, - Ты пойдешь фехтовать? Еще успеем до отбоя. Я только Вигго в стойло отведу... Росио покажет нам пару новых выпадов.
Росио… Робер взглянул на Эмиля. Похоже, из всех учеников Лаик на данный момент он остался единственным, кто так и не перешел с Алвой на «ты». Тот не предлагал ему свою дружбу, а Робер тем более, зато все остальные словно помешались на этом новичке, и всего за какую-то неделю!
- Нет, благодарю, - отвечая, юноша как мог старался говорить доброжелательно и весело, но получалось плохо, и он снова ненавидел себя за это. – Лучше посижу до отбоя за книгами, завтра ведь опрос по истории.
- Можно совместить, - внезапно предложил кэналлиец, но не ему, а Эмилю, во всяком случае, смотрел он в этот момент не на Робера, - Я знаю заданное, расскажу, если хотите. Там не так и много, - лениво добавил он.
- Я лучше запоминаю из книги, - буркнул Робер, а вот Эмиль пришел в восторг.
- Росио, если тебе не сложно! Я тоже еще не читал…
- Мне не сложно.
Робер подумал про себя, что для «умника Росио», похоже, вообще не существует в жизни никаких сложностей. В Лаик он попал только через два месяца от начала занятий. На тот момент у Робера еще были здесь друзья… немало друзей, которые теперь постепенно признавали своим лидером Алву. Тогда он приехал с отцом, говорили, что тот долго беседовал о чем-то с капитаном Арамоной, а после того, как уехал, глава Жеребячьего Загона был не в духе еще несколько дней. Впрочем, теперь Арамона пребывал не в духе постоянно, и не смотря на то, что Робер сам считал капитана крайне недалеким и непорядочным человеком, его раздражение по поводу своего новоявленного соседа он невольно разделял. И это тоже бесило и огорчало. Потому что было неправильным и поставило его, Робера, фактически на одну ступень с человеком, которого никогда не за что было уважать. Потому что объективно Алва не заслуживал такого отношения. Он был не выскочкой, а магнитом. Причем, магнитом какой-то невероятно притягательной силы, которая действовала на всех - учеников, мэтров, даже лошадей… Не действовала только на Арамону, но у него на это были причины, и на Робера, у которого причин в общем и не было… Кроме отвратительного, мерзкого ощущения того, что появившийся в Лаик кэналлиец пусть и не специально, но в чем-то понемногу занимает его место.
- …Эпинэ, Вы что, уснули? Вас же зовут!
Громкий взволнованный шепот стоящего рядом однокорытника и рывок за рукав форменной куртки вырвали Робера из невольных воспоминаний и швырнули назад на землю, в строй. Много бы он отдал, чтобы сейчас сюда не возвращаться… Юноша поднял глаза и наткнулся на строгий подчеркнуто холодный взгляд главы менторского совета. Унары, стоявшие навытяжку в одной линии с Робером, невольно повернули головы, глядя на него. Эмиль смотрел с сочувствием, да и не только он. Осуждающих взглядов не было, но и понимания в них не было тоже, скорее недоумение или жалость. Роберу стало совсем скверно. Безучастным к нему сейчас оставался только затылок Алвы, уже сделавшего два шага из строя вперед по приказу мэтра.
- Вас подтолкнуть? – шепотом спросил тот же стоящий рядом унар. – Не стойте, Эпинэ, ведь только хуже будет.
Хуже в итоге было. Причем, гораздо хуже, чем Робер вообще мог себе предположить.
Он неопределенно мотнул головой и шагнул из строя вперед дважды, теперь остановившись на одной линии с Алвой. Тот на него не взглянул даже мельком, стоя с расправленными плечами и глядя прямо перед собой, точно по инструкции.
Глава совета начал говорить. О нарушенном уставе и запятнанной чести не только Эпинэ, но и самой Лаик. О невероятной глупости и тяжелой вине. И о решении совета, который, конечно, возглавлял Арамона. Если бы Робера отправили с позором домой после случившегося, какая-то самая слабая ничтожная часть его души даже вздохнула бы с облегчением. Но он был уверен, что его не отправят. Робер предполагал что-то вроде двух-трехдневного карцера в компании Алвы, что само по себе было бы пыткой, каждодневные недельные взыскания в виде несения внеочередных дежурств, чистки лошадей, уборки, или чего-то в этом роде… Но то, что почти раздраженно объявил мэтр в конце, заставило его глаза широко распахнуться, а сердце замереть, чтобы тут же учащенно заколотиться о ребра.
- Телесные наказания уже очень давно не использовались в Лаик, - объявил глава совета, - Однако, они прописаны в уставе. Совет во главе с капитаном Арамоной решил, что сейчас, для искупления вашей крайне серьезной вины, к ним необходимо прибегнуть, как к наказанию наивысшей степени жесткости.
Робер сглотнул. Он был готов подставиться под любые удары, раз так было надо, но Алва… Совет не мог назначить такое и ему тоже, ведь он по сути виновен был лишь тем, что являлся старшим группы, значит, совсем формально… Следующие слова мэтра, объявлявшего приговор о наказании, прозвучали словно в насмешку над этими его мыслями.
- Унар Рокэ за некоторую причастность к содеянному и как ответственный старший группы приговаривается к полусотне ударов розгой средней степени строгости и суткам карцера.
Робер не поверил собственным ушам. Такое жестокое наказание для Алвы – за что? Просто как старшему группы? Ведь на самом деле виновен только он, Робер… Хотелось выкрикнуть все это вслух, оспорить приговор, но юноша знал, что это бесполезно. И что смотреть в глаза Алве и другим своим однокорытникам он больше никогда не сможет. Особенно Эмилю, ведь теперь Рокэ, пожалуй, стал его лучшим другом. А раньше им был он, Робер… Навалила апатия. Когда мэтр объявлял размер и степень строгости его наказания, юноша вяло смотрел на него, краем уха слыша тихие перешептывания за спиной, из которых он уловил лишь два слова: «позор и несправедливость».
- Приказ подписан главой Лаик капитаном Арнольдом Арамоной за сим числом сего года и надлежит к исполнению немедля, - закончил мэтр.
- Служу Олларам, - невероятно спокойно произнес Алва, когда за последними словами мэтра воцарилась тишина.
- Служу Олларам, - повторил за ним Робер, и ему показалось, что его собственные слова вернулись к нему ударом в лицо.
К ним приблизились начальник стражи Лаик и двое теньентов.
- Унар Рокэ и унар Робер, сдайте оружие и следуйте за начальником стражи в помещение для экзекуции. Остальным – разойтись.
Отдав последнее распоряжение, мэтр ушел. Вынимая шпагу, чтобы отдать ее подошедшему теньенту, Робер подумал о том, кто будет исполнять экзекуцию. Внезапно представился нетрезвый Арамона, и из горла юноши едва не рванулся нервный смешок. На его плечо легла чья-то рука, и Робер чуть не вздрогнул от неожиданности. Он обернулся – рядом с ним стоял Эмиль и был бледнее собственных белокурых волос, которые трепал поднявшийся к вечеру на плацу порывистый ветер. Иноходец отвел взгляд, но Эмиль не обратил на это внимания.
- Робер, - быстро проговорил он, - Держись. Ты все вынесешь. И не думай… никто из наших тебя виновным не считает.
Эпинэ не ответил, просто-напросто не поверил Эмилю, его словам, руке на плече. Верить не получалось. Его лишь удивило, что бывший лучший друг, воспользовавшись моментом, подошел сейчас к нему, а не Алве. Впрочем, может, просто не успел – тот живо отдал шпагу, и его уже увели вперед. Теньент толкнул Робера в спину – надо было идти.
Комната, куда их привели, была освещена очень ярко, слепяще. Никакого Арамоны в ней не было и в помине, зато тут их ждал тот же мэтр, зачитывавший прежде приговор. Он смотрел все так же строго и холодно, но вот бледность, не хуже чем у Эмиля, выдавала его отношение к предстоящему. Высокая и широкая лавка, выставленная в центре комнаты, заставила краску броситься в лицо. Сердце снова сильно застучало. Робера никогда не наказывали таким чудовищным унижением. Наверняка, и больно будет просто… зверски. Иноходец мотнул головой и тут же отругал себя за эти низкие мысли. Он еще и не такое заслужил, причем, с того самого момента, как стал завидовать успехам Алвы. Хотя, это тоже было не так… Робер не завидовал, и дело было не в кэналлийце, появившемся в Жеребячьем загоне. Дело было в нем самом, в Эмиле и во всех остальных, потому, это была не зависть, а горечь, неправильная, постыдная, но ее невозможно было не замечать, и проглотить не получалось. Она все это время просто стояла у Робера в горле комом, мешая думать, и только теперь, в экзекуторской, вдруг немного отступила. Ведь Алва на самом деле стоял далеко в стороне от всего этого. Он был ни в чем не виноват, ни прямо, ни косвенно, ну разве что в том, что приехал в Лаик. Юноша вдруг решил это про себя, и ему неожиданно стало легче. Он понял, что здесь, стоя рядом с кэналлийцем, который казался спокойным настолько, будто его привели не в экзекуторскую, а в молельню для причастия, перед этой уродливой лавкой в ожидании не менее уродливого действа он перестал злиться на своего соседа по «келье» окончательно. И злость, и раздражение куда-то делись, даже невозмутимость Алвы перед несправедливым и тяжелым взысканием не бесила. Осознав это, Робер не то чтобы воспрял духом, но от апатии не осталось и следа. Он посмотрел на мэтра, который тихо разговаривал с вошедшим в комнату экзекутором, держащим в руках два черных узких и весьма пыльных чехла, и решил попытать удачи. Тем более, мэтр выглядел бледным и усталым, а экзекутор на вид не казался злым.
- Насилу отыскали, - негромко сказал экзекутор, стирая пыль с обоих чехлов и открывая один из них. В нем, как и
