охранникам. Теньенты замерли у дверей комнаты двумя стройными статуями, скрытыми полумраком. За окном бушевал ветер. Черные волосы Алвы шевелились от его порывов, будто вороновы перья. Он стоял, склонив голову на сложенные в проеме окна руки, прижавшись к ним щекой и закрыв глаза. Робер подошел поближе, оперся о стену локтем. Ветер потрепал и его по волосам, влажным от вынужденного «купания», стер со лба испарину. Рокэ открыл глаза и посмотрел на Иноходца.
- Живы? - спросил он, не поднимая головы от рук.
- Как видите, - ответил Робер.
Кэналлиец снова прикрыл веки и замолчал. Эпинэ подставил лицо новым порывам ветра. Из окна был виден темный пустой плац.
- Алва, я прошу у вас прощения, - сказал Иноходец.
Сосед по «келье» ответил не сразу.
- За что? - его голос прозвучал приглушенно.
- За все, - ответил Робер, - от начала и до конца.
Рокэ снова молчал какое-то время, потом поднял на Иноходца глаза, наконец, выпрямился.
- Вряд ли вы можете быть в ответе за мое появление на свет, - сказал он.
- А вы предпочли бы не рождаться? – поразился Робер.
Алва провел по глазам ладонью прежде, чем ответить. Он устал и был измучен не меньше, чем Иноходец, но видно это стало только сейчас.
- Эпинэ, даровать прощение «за все, от начала и до конца» вам сможет лишь духовное лицо. Я не в сане.
- Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Этот приказ был несправедлив относительно вас, и я виноват перед вами.
- Приказы не бывают несправедливыми, - ответил Рокэ, - Именно потому они не обсуждаются, тем более после приведения в исполнение. И до того тоже. Если вы этого не понимаете, вам стоило бы поискать себя на ином поприще, чем военное дело.
- Я это решу без ваших советов, - почти вздохнул Робер. На злобу и раздражение не было сил. Не смотря на скверно получившийся разговор, Алва этих чувств у Иноходца больше не вызывал.
Мэтр с какими-то бумагами в руках, наконец, вышел из комнаты, за ним появился и экзекутор. Теньентам было отдано распоряжение препроводить унаров в карцер и отчитаться начальнику стражи.
Карцер ожидаемо встретил сыростью, холодом и темнотой. Алва шагнул туда первый, Робер чуть помедлил, прежде пытаясь всмотреться во тьму, за что получил тычок в спину и стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, взрывом которой отозвалось тело. Тихо и медленно выдохнув, Иноходец переступил порог. Свечу им не оставили, и глаза не сразу привыкли к темноте, наступившей, когда теньент запер дверь. Маленькое оконце в стене наверху впускало в камеру лунный свет. Ветер, наконец, успокоился, перестав гонять облака, и луна беспрепятственно проникала внутрь своим бледным сиянием.
Каменный пол не был совсем голым - у одной из стен валялись клочья соломы. Робер подошел и опустился туда, сперва на колени, затем оперся на руку, потихоньку лег на бок, подложив под голову собственный локоть. Закатные твари, как же нелегко это далось! Спину и зад словно сковал горячий тянущий панцирь, отдающий болью при каждом движении. Иноходец снова с трудом удержался от стонов, но когда удалось замереть без движения на боку, стало легче. Рядом послышался негромкий шорох, Рокэ тоже опустился на пол в углу, привалившись плечом к стене. Робер взглянул на очертания его темного силуэта, угадывавшегося в полутьме их камеры, и прикрыл глаза. Если не шевелиться, дергающую боль в избитом теле можно было выносить вполне сносно и даже попытаться уснуть. Иноходец старался отрешиться от всех мыслей, долго лежал с закрытыми глазами, но сон, как назло, не шел. Стало совсем тихо, и через какое-то время Робер услышал ровное размеренное дыхание Алвы. Теперь и правда в пору было бы ему позавидовать. Но вместо этого к юноше вновь пришли воспоминания.
…За стеной его кельи приглушенно раздавались веселые голоса, смех, бренчание гитары. Робер отложил книгу и завалился на нераскрытую постель прямо в одежде. У Алвы вновь веселье. Свободное время до отбоя унары могли проводить как вздумается, а Рокэ теперь еще и старший группы вместо него, Робера. И это справедливо. Кэналлиец действительно показал себя успешнее в фехтовании и в учебе за эти несколько недель, вот только в искусстве верховой езды пальму первенства они, пожалуй, делят на двоих. В какой-то момент глава совета поставил Робера перед фактом, что старшинство в группе от него будет передано Алве, в том числе из-за показателей успеваемости. Но… Как бы там ни было, главное все равно не это. Однокорытники уважали Иноходца не менее, чем раньше, но все же лидером среди них Рокэ негласно был признан окончательно. От общения с Робером никто не отказывался, но тянулись друзья к Алве. Тянули и его с собой, но только он не шел, как и теперь, предпочитая сидеть в своей келье одному, зная, что там за стенкой Эмиль и все остальные… Драться с Рокэ за лидерство, что-то кому-то доказывать Робер не собирался. Вот только постоянная горечь: во рту, в душе, в сердце, она преследовала. И нужно было как-то не дать ей захлестнуть себя с головой.
Дверь распахнули без стука, на пороге стоял Эмиль, веселый, улыбающийся.
- Робер! Пойдем со мной к Росио, - позвал он, - там все наши.
- Миль, прости, - Иноходец сел на кровати, - я не пойду.
- Почему?
- Что-то живот прихватило, - солгал он, не найдясь, что еще сказать.
Улыбка сошла с лица Эмиля.
- Ты болен? – он с тревогой взглянул на друга, - Может, к лекарю тебя проводить?
- Так пройдет, - ответил Робер, - Просто лягу раньше спать.
- Я к тебе потом еще загляну, до отбоя, - пообещал Эмиль.
Робер не успел сказать ему «не стоит», как за юношей закрылась дверь. Впрочем, Миль после и не зашел.
Иноходец тогда так и уснул, не раздеваясь, с зажженной свечой. Из-за стенки из кельи соседа раздавались веселые голоса, а потом кэналлиец запел. Песня была красивой, как и тембр голоса Рокэ в союзе с переливами гитарных струн. Робер перевернулся на спину, закинул руки за голову, какое-то время глядел в потолок, слушая, и незаметно уснул.
Ему снились лошади. Золотистый табун несся по странному полю. Робер заволновался во сне, казалось, даже закричал в попытке осадить лошадей, ибо впереди маячила чернота обрыва. Один жеребец вдруг заржал, оторвавшись от своих, взмыленный, взглянул на Иноходца бешеным взглядом будто залитого кровью зрачка. Робер узнал в жеребце Вигго. Мало того, на спине у него сидел Эмиль, он мотался в седле как привязанная безвольная кукла. От бешеной скачки его белокурые волосы беспорядочно упали на лицо, взгляд был невидящим, стеклянным. Руки его не держали поводья, отчего-то они были позади, словно связаны. Робер попытался схватить Вигго под уздцы, остановить, но что-то ему мешало. Обернувшись, он наткнулся на взгляд Рокэ. Вигго снова рванулся к обрыву, унося Эмиля. Иноходец попытался устремиться за ним, но ноги словно тонули в двух синих бездонных озерах. «Пусти же!» - крикнул Робер, собираясь оттолкнуть Алву, и проснулся.
- Эпинэ, проснитесь! У вас дурной сон.
Хриплый голос заставил окончательно вырваться из вязкого сумбурного сна и открыть глаза. Уже светало, и в камере теперь стоял серый полумрак. Роберу было холодно, колкий озноб шел изнутри, и юноша лежал, обхватив себя руками. Избитое вчера тело болело уже не так сильно. Иноходец попробовал пошевелиться. Спину и ягодицы саднило, но ощущения были совсем не те, что вчера, особенно сразу после порки.
- Воды хотите? – снова донесся голос Алвы.
Пить хотелось, еще и как.
- А здесь есть?
- Да.
Он протянул Роберу простой глиняный кувшин с водой. Юноша приподнялся на локте и сделал несколько глотков. Вода показалась очень холодной, в голове мутилось, будто с похмелья. Алва сидел возле стенки с прикрытыми глазами. Его куртка была расстегнута и наброшена на плечи сверху. Иноходец невольно поежился, его самого почти трясло. Он снова улегся на бок и прикрыл глаза, но сон больше не шел. Голова болела не только от скверного состояния, но и ото всей дурацкой ситуации. Он думал, что в карцере сможет отвернуться от Алвы, не думать и не замечать его присутствия, но сейчас понял, насколько это невозможно. Иноходца мучило не столько то, что вчера Рокэ его извинений не принял, а то, что никакие извинения уже не исправят произошедшего, отчего Робера продолжала терзать совесть. Открыв глаза, юноша перевел взгляд на Алву, невольно рассматривая кэналлийца в светлеющей от лучей восхода камере и размышляя о том, что и в своих терзаниях он тоже не до конца прав. И дело даже не в том, что стараясь спасти спину Рокэ от ударов, он лишь добыл для нее же дополнительный десяток. А в том, что его сознание от начала и до конца противилось тому, чтобы Алва получил наказание из-за него, которое получить был обязан, как старший группы. Значит, он все-таки отрицал право соседа по «келье» на это старшинство, которым до него он обладал сам. И это было низко на взгляд Робера, потому дергало его ужасно, не хуже, чем ноющие рубцы от вчерашней розги на его теле.
- Эпинэ, вы во мне дыру проглядите, - вдруг сообщил Иноходцу Алва, как показалось ему, даже не открывая глаз.
Робер едва не вздрогнул от неожиданности и отвел взгляд. Рокэ пошевелился, вовсе скинув куртку с плеч, взял кувшин с пола, который еще не был пуст до конца, и поднял его над головой, ловя губами остатки влаги, словно это было вино, а не вода.
Когда лучи вставшего солнца проникли в карцер через маленькое окно на стене вверху, в двери лязгнул засов. Появившаяся в проеме охрана сделала знак идти к выходу.
Во дворе, куда их вывели справить нужду, Робер почувствовал себя так, словно он оказался облит водой на морозе. Холод и озноб шли изнутри, тело била мелкая дрожь, а застегнутая на все пуговицы куртка и прилипшая к спине рубашка совсем не грели, будто не ощущались. Кэналлийцу напротив, похоже, было жарко. Он пошел во двор в одной рубашке, и Робер видел темные пятна засохшей крови на полотне, снова вставшие перед ним немым укором. Оросив вместе с Алвой близрастущие кусты, Иноходец с трудом доплелся под присмотром охраны назад в карцер, где снова опустился на клочок соломы, хотя вернее было бы сказать – упал.
Вскоре им принесли еду: миски с какой-то жидкой кашей, и снова наполнили водой кувшин. Робер проглотил ложку, но не ощутил вкуса, во рту словно оказались прессованные опилки, залитые теплой жидкостью. Рокэ тоже едва притронулся к своей порции, воду же они вновь разделили на двоих.
Дрожа на своем клочке соломы, Робер мельком смотрел, как Алва бродит по камере, разминая ноги. Пару раз кэналлиец бросил взгляд вверх, на единственное маленькое окно в стене. В каменной клетке с полудохлым соседом ему явно было скучно, во всяком случае, так подумалось Роберу сквозь мутную головную боль пополам с ознобом и подступающим жаром. Ветру хотелось на волю, а на волю было нельзя. Иноходец вновь прикрыл глаза, и вместе с начинающей полыхать внутри лихорадкой подступили вновь невольные воспоминания, отделаться от которых он не мог.
…Робер распахнул глаза. По потолку прыгали тени, непотушенная свеча, трепеща, догорала в растекшейся лужице воска. Чувство смутной тревоги заставило его сесть на постели и прислушаться, вместо того, что повернуться на другой бок и спать дальше. До слуха Робера донеслось ржание лошадей. Из-за окна? Но ведь загон довольно далеко от «келий», в которых ночевали унары.
