Четвёртый подвиг Акулины, рассказанный ею самой

...И вот иду я однажды, вся такая невероятная и сексуалистическая, в глазах поволока,  серёжки – длиннющие – туда-сюда, туда-сюда, и улыбаюсь загадочно, и центр тяжести тоже туда-сюда, туда-сюда, но совсем по-другому, просто ещё одна степень свободы! а ноги, ноги...

И иду я по улице Карла Ленина... или Минина Пожарского? ну, того, что указал путь в будущее и ещё два других, запасных, на случай ремонтных дорог или проезда начальства, и завёл по ним кучу народу так, что до сих пор разводить приходится, чистыми руками.

Да, а я всё иду, иду, будто так и надо, будто вся вечность – это хорошо растянутое мгновение, звонко вибрирующее вдоль моего позвоночника, до самых глубин... или высот?... и улица сжимается и растягивается, мягко выгибаясь и оголяя свои самые удивительные тайны, в которых...

Вот так я иду, можно даже сказать – лечу, а можно этого и не говорить, и так всё ясно.  Вы ведь слышали песнь нибелунгов? Вот там, в припеве, вся я, со всеми моими страстями по Андрею, Николаю и Марику, со всеми моими надеждами, мечтами и прочими потрохами.

И тут навстречу – он. Невозможный. Словно сошедший с картины, рельсов, ума. Несущий с собой – в себе – тот самый алеф, без которого никак. И никуда. И никогда.

И идёт, гад, будто так и надо, будто вся вечность – это хорошо растянутое мгновение, звонко вибрирующее вдоль его позвоночника.

И я понимаю, что столкновение неизбежно. Необходимо. И я уже ничего не понимаю. И только вижу, как вселенная встаёт на дыбы, как  улица выворачивается наизнанку и превращается в бесконечный туннель, в котором только я и он.

...И мы проходим друг мимо друга, как две параллельные, но разнонаправленные реальности. И не потому что. И не поэтому. А всего лишь ради того, чтобы мир – и мой, и его – уцелел, чтобы птички по-прежнему пели на заброшенных могилах, коровы давали молоко, соседи ссорились и мирились, планеты крутились, галактики разбегались, а я успела в ближайший супермаркет кое за чем.