Храните память

                                     Храните память

  Не дожидаясь первых тёплых весенних деньков, Павел Афанасьевич в конце февраля поехал на дачу.
  Любимая супруга Ульяна Тимофеевна на второй день новогодних праздников, как выражался в кругу друзей Павел Афанасьевич, начала предварительную прополку мозга перед весенней прополкой грядок. Поставила первоочередную задачу-минимум: возвести слева от летней кухоньки небольшой кирпичный пристрой. Двух деревянных добротных, сколоченных из досок на пятьдесят миллиметров ей явно не хватало для реализации аграрных планов. Великолепное, активное сознание искало выход и находило его в кипучей деятельности серого вещества.
  На вялое возражение мужа, неужели мало двух и с кем он будет возводить очередной эпохальный новострой, дополнила, как обычно вдвоём. Вдвоём означало, все фазы строительства лягут на его плечи. «Деревянные постройки переоборудуем, - бойко фантазировала супруга, - в кладовки для инвентаря и под ещё что-нибудь». Под «что-нибудь» подразумевалось не что-то конкретное, а нечто абстрактное, включающее в себя, если не всё существующее, то большую его часть.
  Машина упорно не захотела заводиться, считывая на молекулярно-ментальном уровне не желание хозяина ехать к чёрту на кулички. Кулички, где находилась дача четы Мазовецких, находилась в тридцати километрах от границы города в дачном посёлке Заводской, который в скором будущем, если верить слухам, будоражащим умы горожан, мог стать одним из микрорайонов быстро растущего полиса.      
  Слухи слухами, но вот цена на участки резко скаканула вверх и в риэлтерских фирмах выстроились очереди из желающих приобрести в посёлке Заводской в собственность землю.
  Наличие дачи в перспективном районе, вызывало плохо скрытую зависть у родни и друзей; при благополучном решении возвести новый микрорайон, за участки, опять-таки, курсировали слухи, будут расплачиваться по рыночной цене. Как-то Ульяна Тимофеевна заикнулась мужу об этом. Павел Афанасьевич напомнил не без раздражения в адрес завистников, что когда тридцать лет назад профком завода выделял для рабочих пресловутые «шесть соток» для ведения личного хозяйства, родня и друзья дружно отказались от щедрого дара. Заявили счастливым обладателям земельной собственности, мол. предпочтительнее отдыхать дома по выходным, чем задом кверху корячиться под знойным солнцем на грядках.
  В то далёкое время участки в самом деле располагались у чёрта на куличках – пятьдесят километров от города, куда с большим опозданием ходил всего три раза в день автобус. Но город прирастал новыми территориями, автомобиль появился почти в каждой семье и кулички как-то стали ближе к городу.
  В процессе роста город упёрся одной своей окраиной в естественную преграду речку Немыть, не широкую, метров полста, но глубокую. От названия реки произошло первое название города Немытинск в далёкие дореволюционные времена. Оба берега соединял деревянный мост, который заменили на железобетонный в годовщину сорокалетия Октябрьской социалистической революции. За двести лет существования, по историческим меркам не так уж и много, город менял название дважды. Первый раз после революции 1917 года. Прогрессивно настроенная буржуазия и торгово-промышленная группа единомышленников решили переименовать в Керенск, в честь министр-председателя Временного правительства А.Ф.Керенского; счастье именоваться одним названием с родным селом этого политического деятеля было коротким. Пришедшие к власти большевики узрели в переименовании злую иронию и историческую насмешку, и восстановили справедливость. Красно-Октябрьском бывший Немытинск просуществовал до 1991 года, когда по просьбе демократической общественности городу вернули старое название.
  Как назло, язык не поворачивается назвать везением тот факт, когда была реальная возможность вернуться домой, так под руку подвернулся сосед по гаражному кооперативу Витя Орешкин, который любезно согласился подвезти до дачи. И забрать назад, когда будет возвращаться с рыбалки.
  Душевно поблагодарил Павел Афанасьевич отзывчивого паренька Витю, вылез из салона. И пока машина не превратилась в точку, долго вслед изысканно и витиевато матерился.
  Утро начиналось погожее. Ярко, по-весеннему, светит солнце на безоблачно-синем небе. Лёгкий ветерок обозначил присутствие повизгиванием жестяного флюгера и незаметным покачиванием ветвей черёмухи и рябины.
  Первым делом Павел Афанасьевич растопил в доме печь.
  Оставленные осенью пара бутылок водки, десяток пачек «Беломора» и консервы в ассортименте отсутствовали. «Подарок для бомжей, - объяснил супруге. – Вдруг заберутся, используют по назначению, в доме безобразничать не станут». Бездомные частенько использовали для проживания  пустующие зимой дачи, которых с каждым годом становилось меньше. Хозяева строили основательные дома и перебирались на постоянное жительство за город, подальше от городской суеты и поближе к природе.
  В комнатах чистота. Павел Афанасьевич чутьём определил, что их дом на какое-то время облюбовала «семейная пара» бездомных.
  Сухие дрова весело горели, пуская свистящие струйки воздуха, наполняя остывшее пространство дома живым теплом. В который раз Павел Афанасьевич подумал, что пора по примеру соседей переехать на дачу жить. Квартиру оставить младшему сыну, решившему осенью жениться.
  На дым из трубы, как на огонёк в окне, зашёл сосед-пенсионер, Валериан Илларионович, учитель истории. Выйдя на заслуженный отдых, занялся написанием труда об истории города Немытинска.
  Выпили чаю с сушками. Поговорили о политике. Павел Афанасьевич плавно переменил тему, поинтересовался, как продвигается работа над рукописью. Валериан Илларионович горячо поддержал идею перебраться жить за город; вскользь рассказал о зимних постояльцах, чем подтвердил догадку о «семейной паре». «Несчастнейшие люди! – пафосно произнёс сосед-пенсионер. – В поисках внутренней свободы они совершают, с точки зрения социума, преступление. Бросают ему вызов, покидают общество, и оно их наказывает и они выбирают трудный тернистый путь  аскетизма и отшельничества. Иногда на этом пути встречается такая же, обеспокоенная внутренней свободой и личным одиночеством душа. В итоге, оказывается, они долгое время жили в неведении, находясь в рабстве социума, но, сбросив оковы, повстречались. Но, Павел Афанасьевич, замечу, обретая свободу и счастье, они оказываются за бортом жизни общества. И неизвестно, кто больше пострадал и потерял».
  Слушая Валериана Илларионовича, Павел Афанасьевич подумал, если он выдаёт без подготовки такие вербальные узоры на трезвую голову, то, что будет, когда пропустит рюмочку-другую рябиновой настойки на коньяке, как любит это делать истинная русская интеллигенция. Едва подумал о выпивке, как сосед многозначительно поскрёб пальцами под подбородком. «Как насчёт для вдохновения?» Павел Афанасьевич отказался решительно, делу время, потехе час. А вот вечером, милости прошу к нашему шалашу!
  В частном хозяйстве всегда работы невпроворот. Без дела не посидишь и минуты.
  Первым делом сбросил снег с крыши дома и кухни. Наполним им бочки для полива, чего зазря пропадать дармовой воде. Оставшийся перекинул на огород. Проверил кирпич, сложенный на поддоне под навесом, поправил прорезиненный брезент. Садовый инструмент, лопаты, грабли, вилы, поставил осенью в щель между забором и задней стеной кухни, сверху накрыл ветхой мешковиной, где он и стоит. А сколь было благородного возмущения драгоценной Ульяны Тимофеевны! «Ты кого собираешься обмануть? – приставала с расспросами жена. – Меня? Себя? Тех упырей, что пожалуют осенью?» «Обойдётся, - успокоил супругу Павел Афанасьевич. – Кому надо, найдут и сопрут. И замки им не помеха». «Тогда положи на чердак, - не унималась Ульяна Тимофеевна. – Всё ж сохраннее!» «Хорошо спрятанное лежит на видном месте, - аргументировал муж. – Напомнить, сколько времени ушло на поиски паспорта?»
   Павел Афанасьевич воткнул лопату в снег, облокотился на черенок. Улыбнулся, окунувшись в воспоминания. Беда с этим паспортом! Если бы не совет знакомых съездить по «горящей» путёвке в санаторий, может всё бы и обошлось. А так, небольшое, да развлечение с приключением. Свои документы и жены он держал в одном месте. Кинулась супруга, а её паспорта нет. Обыскала все шкатулки, перерыла бельё, проверила чемоданы, вдруг туда случайно положила, тот же результат. Она на грани истерики, на получение нового документа уйдёт время. Выезжать через пять дней. Получается, прощай отдых!
  На тридцатой минуте бесплодных метаний супруги по квартире, Павел Афанасьевич, подойдя к книжному шкафу, увидел паспорт. Заветная книжечка в красной обложке с государственным гербом смотрела безразлично на божий свет сквозь стекло дверцы.
  Жена упрямо игнорировала книжный шкаф даже тогда, когда Павел Афанасьевич, продолжая стоять у шкафа, несколько раз кашлянул в кулак. Жена всего лишь причитала, куда мог запропаститься паспорт, ведь она недавно брала его для оформления доверенности на машину. Минут пять посмотрев на бесплатное шапито, Павел Афанасьевич взял за руку расстроенную супругу, подвёл к шкафу и, образно говоря, ткнул носом. Реакция Ульяны Тимофеевны оказалась неожиданной. «Так ты всё это время знал, где лежит паспорт, и смотрел, как я, выбиваясь из сил…»
  Поездка в санаторий не состоялась. История с паспортом пробудила у Ульяны Тимофеевны некие предчувствия; её стали мучить неясные тревожные ощущения; пропал сон. Вдобавок ко всему на крыльце агентства она подвернула ногу. В травмпункте наложили гипс, доктор сказал. Что это не серьёзно, но если предприняли поездку, лучше отложить.
  Позже, из новостей по телевизору узнали, поезд, которым должны были следовать к месту лечения и отдыха, столкнулся с грузовым составом. Ужасные кадры катастрофы демонстрировали все каналы. Смятые, изуродованные, искореженные вагоны, деформированные неестественной силой до неузнаваемого состояния. Копошащиеся спасатели в грудах металла, медики и скрытые мутными пятнами тела пострадавших.
  Три дня Ульяна Тимофеевна пила успокоительное. Посетила церковь, поставила свечи за упокой погибших в аварии. «Отдых только на даче, - зареклась она. – В нашей поликлинике доктора не хуже».
  В сарае Павел Афанасьевич наткнулся на три фанерных ящика, в которых в прежние времена поставляли в магазины спички. Вскрыл первый ящик. Убрал лист плотной серой обёрточной бумаги. В лицо пахнуло пахнуло слежавшимися вещами. Старый двубортный костюм, купленный на первую в жизни зарплату. Белые хлопчатобумажные сорочки, чистые, выглаженные, аккуратно уложены стопочкой. Подшивка газеты «Труд» за первое полугодие восьмидесятого года. Зачем-то же подшивал, что-то хотел сохранить на память. Полистал посеревшие страницы. Почитал передовицы. Восьмидесятый… Вроде бы недавно по историческим меркам, по человеческим – очень давно. Пробежался по статьям. Вот, про родной завод. В кроссворде заполнил пустующие клетки, нашёл ответ, оказывается простой. Почему тогда не вспомнил?
  Лёгкая ностальгия кольнула сердце.