Юрий Дмитриевич Цыбульский с порога заведения высмотрел свободное место у барной стойки и двинул напрямик, через наполненный посетителями зал, как ледокол через ледовое поле. Подошёл, сел на высокий табурет, положил руки на тёмно-коричневую столешницу. Присмотрелся к бармену. Крепко сбитый мужичок лет пятидесяти, короткий ёжик чёрных волос, широкое гладко выбритое лицо, цепкий взгляд карих глаз.
Юра подождал, пока бармен освободится и, когда он остановился напротив, спросил, как вбили в голову на уроках английского языка:
- Ду ю спик инглиш?
Бармен скупо улыбнулся.
- Дую, браток, и, думаю, неплохо, - сказал он по-русски. – Откедова?
- Из России.
Бармен рассмеялся.
- Ясен пень не из Армении!
- Если о чём-то говорит, из Якутии.
Глаза бармена ненадолго изобразили удивление.
- Дороба, догор! – легко произнёс он знакомые Юре слова.
- Дороба, догор! Кэпсе, - улыбнулся Юра.
Бармен потёр подбородок пятернёй.
- Гляди-ка, и впрямь из северных земель. Я в Нерюнгри отработал. Начинал путеукладчиком того, что осталось БАМа. Чуть на местной девахе, сахалярке, не женился. Экзотика, блин, чуть не ослепила. Вовремя опомнился.
- Что так?
- Оказалась она со странностями. Жутко повёрнутой на космическом предопределении народа саха перед остальными жителями земли. Начала нести пургу, что должен пройти обряд очищения, то ли измазаться в навозе, то ли пройти через священный огонь костра Вечности. Ну, понимаешь, если живешь…
- Жил, - уточнил Юра.
Бармен не расслышал.
- Так вот, когда почувствовал неладное, решил делать ноги.
- Расстались спокойно?
Бармен размашисто перекрестился по православному.
- Слава богу, без осложнений, - произнёс бармен и добавил, в голосе слышалось тайное сожаление: - А ведь красивая была, кобылка, и с фантазиями… Сам понимаешь… Но не судьба. Помнишь, как там у Киплинга, запад и восток не сойдутся вместе?
Юра покачал головой.
- Не читал, - откровенно признался Юра. – Потомства не осталось?
Бармен повторно, вполне естественно, не кукольно, перекрестился.
- Нет. Но если бы знал, что беременна, не оставил, не смотря на чудачества. Сердцем я мягок, знаешь ли…
- Сюда, каким ветром?
- Ветром перемен. Перестроечных.
Юра мечтательно произнёс:
- Ветер перемен… когда-то этой композицией «Скорпов» заслушивался…
- Было дело, - в тон добавил бармен и протянул руку: - Джордж… Тьфу, блин, Григорий! Гриша!
Юра пожал руку.
- Юрий!
- Очень приятно! – расцвёл Гриша-бармен, - давненько с земляком из России не говорил, тем паче из Якутии. Если бы не телик, да наши туристы, совсем бы онемечился.
- Здесь же не Германия!
- Это к тому, что потерял бы ментальную связь с Родиной. Ну, ладно, - Гриша выставил на стойку два стакана, наплескал по самую шейку виски. Обвёл взглядом зал. – Ни одной русской души. И на хрен послать некого! – посмотрел на стакан и на Юрия. – Бери!
Юрий полез в карман, но рука остановилась под Гришиным взглядом.
- За счёт заведения.
Юра ответил:
- Спасибо, конечно. Но я в состоянии расплатиться и как к этому отнесётся хозяин этого заведения.
Гриша осклабился.
- Положительно.
- Что-то не встречал в жизни щедрых хозяев. Скупых, расчётливых, жадных – в избытке. – Юра взял стакан осторожно, чтобы не расплескать янтарный напиток. – Если только за счёт заведения…
- Хозяин этого шалмана я, - признался Гриша и одним глотком, чисто по-русски, осушил стакан и посмотрел на гостя из России. – Будем пить или глазки строить?
Препятствий выпить Юрий не испытывал давненько. А если наливают и ежели хозяин заведения приглашает… Большим и указательным пальцами аккуратненько держа стакан, по-интеллигентски отставив мизинец, точь-в-точь, как Гриша, осушил гранёную ёмкость и поставил без стука на стойку. – За знакомство!
Гриша на минутку отвлёкся на посетителя, потребовавшего два коктейля.
- Умеешь пить! – похвалил он. – Работаешь… Дай угадаю… - внимательно посмотрел на Юрия, - могу и ошибаться… Барменом!
Юра скромно потупился.
- Работал. Сейчас вот, отдыхаю.
Следующую порцию виски Гриша налил в посуду объёмнее.
- Уважаю, как профессионал профессионала!
Выпили. Гриша махнул кому-то рукой вглубь зала и крикнул по-русски:
- Ванюша, замени. Друг из России приехал.
Подбежал невысокий мулат, ослепил жемчугом зубов.
- О’кей, босс! – ответил Ванюша. Повернулся в сторону Юры. – Добро пожаловать, мистер! – и отправился за стойку, клиентов прибавилось.
- Отлично вышколен, - похвалил Юра.
- Служил?
- А то!
- Тогда понимаешь, без дисциплины любое предприятие обречено на гибель.
***
Отца Юрка не знал. Он ушёл из семьи задолго до его рождения. Мама о нём не рассказывала и уводила в сторону разговор, когда он спрашивал. Рос безотцовщиной. Как к нему относятся посторонние, узнал однажды из подслушанной беседы.
Сосед-верзила, сильный как бугай, кулаки, что кузнечный молот, грозным хищником нависал над его мамой, хрупкой, невысокой, симпатичной женщиной, как над жертвой.
- Ещё раз, Галка, замечу твоего выблядка возле моих детей, - хрипел он, брызжа слюной и дыша застарелым водочным перегаром, - голову оторву, как псу паршивому!
И показал здоровенными кулачищами, как исполнит своё обещание. Юрина мама, Галина Васильевна, съёжилась, сжалась в клубочек.
- Ты меня, сучка драная, услышала? – давил силой сосед.
Галина Васильевна кивнула головой.
Веером мама, прижав Юрку к груди, тихо поскуливая и глотая слёзы, шептала, что одни они на белом свете и заступиться за них некому. Юрка попросил маму не плакать и пообещал, когда вырастет, отомстить соседу за неё. Мама только печально улыбнулась и сказала, что таких, как сосед, одна могила исправит.
С момента появления на свет до совершеннолетия, воспитанием Юрия занималась бабушка. Она разрывалась между работой, трудилась на хлебокомбинате, своим домом, где любил почудачить муж, выпив в один присест для аппетиту пол-литра водки, и домом дочки.
С социалистическом соревновании с водкой, кто быстрее придёт к финишу, дед Юрки сошёл с дистанции. Похоронив мужа, бабушка практически поселилась у дочки. Галина Васильевна трудилась на трёх работать, сыном заниматься времени не хватало. «Ребёнок не игрушка, - говорила Галине Васильевне бабушка, - его воспитывать надо!» «Когда, мама? – всхлипнула, валясь от усталости с ног Галя, - как лошадь, пашу, света белого не видя!» «Кем же вырастет Юрочка?» «Мама! Не тревожь больную мозоль!» «Дочка…» «Мама, хватит об этом!» Свидетелем таких или примерно таких сцен случайно становился Юра. В этих случаях он, в страхе, забивался под кровать в угол. Укутывался в одеяло и долго плакал. Вылившиеся слёзы не приносили облегчения.
К четырём годам, благодаря стараниям бабушки, Юра сносно читал. В пять лет написал первое небольшое сочинение: «Больше всего на свете люблю мороженое, бабушку и мультики». О маме ни слова.
Бабушка ткнула в лицо дочери исписанный детскими каракулями листок.
- Читай!
Галина Васильевна прочитала. Из глаз, красивых серых глаз покатились крупные слёзы по лицу, которое не по возрасту рано начали уродовать морщины.
- Мама! – с надрывом крикнула дочь, - ну что я, ущербная, могу поделать! – Юрка слушал разговор любимых женщин, по привычке забившись под кровать. – Кому я нужна? С прицепом… (Юра знал значение этого страшного слова.) Да и без него… На ночь потешиться может кому и сгожусь, после выкинут за порог, как вещь ненужную…
- Доченька… - бабушка громко зарыдала.
- Не надо, мама! – всхлипывала Галина Васильевна, - не надо! Не жалей меня! Лучше бы я как сестра, родилась мёртвой! – мама Юры замолчала. – Лучше смерть, чем такая жизнь! Да только Юрочку жалко…
В тот момент Юра сжался в комочек, тот самый, что появился у него в груди, маленький, холодный, колючий.
- Я сделаю всё, чтобы мой сын ни в чём не нуждался! – заявила мама бабушке. – Из кожи вон вылезу. Денег заработаю, только чтобы он не жил той жизнью, которой живу я, - и ушла в ночную смену.
До утра Юра просидел под кроватью. Перед его глазами проплывали неутешительные картины из маминой жизни. Мамы, которую любил до беспамятства.
Первого сентября, когда Юрка пошёл в шестой класс, после общешкольной линейки, прямо из класса, с первого ознакомительного урока его вызвали в учительскую.
Юра постучался, вошёл и без звука закрыл дверь.
- Вызывали? – дрогнувшим голосом произнёс ор; в груди шевельнулся неприятный металлический червячок.
За длинным столом, заставленным писчими принадлежностями сидел директор школы, пожилой мужчина с серьёзным, вдумчивым лицом и две незнакомые тётеньки в серых одинаковых костюмах-двойках. Учителя, стоявшие у правой стены со стендами, смотрели на него с плохо скрытым сожалением.
Директор встал, вышел из-за стола. Положил крупные ладони на тощие плечи Юры.
- Юра, ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, в жизни иногда случаются очень неприятные вещи.
Юрка сразу прикинул, что мог серьёзного натворить, неприятные вещи…
Директор продолжал:
- Юра, случилось очень…
Дальше он ничего не слышал. У него в голове вспыхнула яркая вспышка, и он сразу увидел маму. Какой помнил всегда, с усталым, не выспавшимся лицом и грустными глазами. Она стояла чуть поодаль, в левом углу учительской и смотрела на него ускользающим взглядом и будто чего-то ждала. Но её, почему-то никто, кроме него, не замечал. Внезапно порывом ветра распахнулась форточка, с звонким звуком стукнулась о раму. Разбилось и посыпалось на пол стекло, мелко крошась о половицы. Но и этого никто не увидел. Юрка повёл вокруг пустым взглядом. Он понял, маму видит только он и исключительно для него открылась, продолжающаяся оставаться закрытой, форточка. И разбитое стекло видел он один.
Фигурка мамы вздрогнула, как неустойчивое изображение на экране телевизора, и начала медленно таять. Он потянулся к ней всей душой. «Мама!» - громкий детский крик, исполненный неподдельной горести, прорвался через сдавивший гортань спазм. Директор школы, учителя, две тётеньки в сером посмотрели на него, будто очнулись от дремоты, и устремили взгляды в направлении, куда смотрел Юра.
Он поймал прощальный печальный взгляд мамы. Она кивнула ему, улыбнулась уголками губ и пошла в сторону ослепительного света, засиявшего в левом углу. «Прощай, сынок! – услышал Юра знакомый голос. – Прости меня!»
Директор серьёзно смотрел Юре в глаза.
- Умерла мама, - сказал ему Юра, - я знаю. Я видел её, она стояла во-он там. – Он указал в пустой угол. – Она стояла там и ушла в яркий свет.
Из-за стола поднялись серьёзные тётеньки в серых костюмах. Дверь широко распахнулась, в учительскую влетела бледная бабушка, подбежала к внуку, обняла.
- Я всё знаю, ба, - сказал он, давясь слезами, хлынувшими внезапно из глаз. – Мамы с нами нет.
Дождавшись момента, когда бабушка успокоится, одна тётенька в сером костюме сообщила, что профком все расходы с похоронами берёт на себя; вторая пообещала предоставлять бесплатно путёвки в пионерский лагерь каждый год, опять-таки по линии профкома.
В день похорон лил мелкий дождь.
Глядя на Юру нельзя было разобрать, то ли слёзы блестят на лице, то ли стекают тонкими
