фрагмент романа "Кто рано встает, тот рано умрет"

рукой навернувшуюся слезу, наливает нам ещё и «Прозт!» - мы осушаем по четвёртому бокалу.
— Сейчас таких людей нет, — бормочет заплетающимся языком Эрих. — Немцы стали толстыми, ленивыми, без автомобиля шагу не сделают, а я помню, как отец после войны добывал уголь в шахте за сорок километров от нашей деревни. В пятидесятые годы транспорта не было, и он каждую пятницу, закончив последнюю смену, пешком возвращался домой, проводил с нами выходные, а в воскресенье после обеда опять уходил на всю неделю. Вы только представьте себе, Вадим! Пешком за сорок километров!  
Смотрю на пьяного Эриха. Как непредсказуема судьба! Я воспитан в ненависти к врагам, когда-то пришедшим на нашу землю с огнем и мечом, а теперь вокруг меня потомки тех, кто убивал моих предков. Угощают вином с привкусом земляники. Я слежу мутными глазами, как управляющий в очередной раз наполняет бокалы и спрашиваю:
— Отец рассказывал вам о войне?
Эрих отрицательно мотает головой.
— Никогда. Ни единого слова.
— Как так? — удивляюсь я, принимая из рук Эриха бокал с вином.
— Вот так, — лаконично отвечает мне управляющий. Он поднимает свой бокал, с опасным звоном чокается с моим, едва не расплескав вино, и добавляет:
— Впрочем, мой дядя, младший брат отца, рассказывал, что, когда отец в сорок втором году долечивался дома после ранения, дядя — тогда ещё совсем мальчишка — спросил его, сможет ли Германия победить?
— И что он ответил?
Эрих смотрит мне прямо в глаза и неожиданно чётко произносит:
— Знаете, мой друг, отец был глубоко верующим человеком. В тот раз он сказал только одно: «Если мы победим — значит, бога нет».
Вот такие кренделя. Больше я ничего не говорю. Из кухни появляется Лиля в сопровождении голой Алинки, подаёт мне полный термос кофе и вредным голосом велит нам заканчивать свои посиделки. А мы и не спорим. Всё равно вина больше нет, зато чувствуется настоятельная потребность полежать.
Сердечно обнявшись на прощание, мы с Эрихом покидаем столовую. Несмотря на то, что меня болтает, как щепку в бурном море, я упорно двигаюсь верной дорогой по коридору и через какое-то время достигаю своей комнаты. Сначала аккуратно ставлю термос на стол, потом неаккуратно роняю себя на кровать, куколкой заворачиваюсь в одеяло. Ещё успеваю подумать: «С борщом надо бы быть поосторожней. Какой-то он пьяный». Внезапно мне в сознание вламывается кто-то весь в черном. Это сон.
          Несмотря на расслабляющее действие борща (ну или, допускаю, вина), через три часа я снова в игре. Еле-еле разлепив глаза, поскорее наливаю в крышку термоса крепкий кофе без сахара и возвращаю себя в скучную действительность. Горячий напиток струится по довольному организму, изгоняя похмелье. Так-то лучше! Уже осмысленным взглядом смотрю на время — семь часов вечера. Значит скоро ужин с доктором Бахманом. Надеваю скромный костюм — униформу разочарованных в жизни писателей. В качестве намёка на то, что для меня ещё не всё потеряно, цепляю на шею галстук оптимистичного персикового цвета. Этот галстук мне подарила Марина на прошлый день рождения. Он отлично смотрится в сочетании с голубой рубашкой. Оглядываю себя в зеркале. Что там из меня получилось? Получился загадочный мужчина с грустными глазами. Шутю.
          После непродолжительного ожидания спускаюсь в столовую. Снаружи сгущаются сумерки, поэтому в камине трещит огонь, а на столе горят свечи в массивных подсвечниках. Лиля бегает с посудой между кухней и столовой. Накрывает к ужину. Алинка в нарядном платьице путается у неё под ногами. Как может, участвует в материнских хлопотах. Инстинктивно проявляет женскую солидарность. Эрих, тоже в костюме, представляет меня высокому, костлявому, безукоризненно одетому джентльмену с трубкой в зубах.
          — Познакомься, Никлас. Это герр Росс. Герр Росс — писатель и сейчас гостит в Замке. Герр Росс. Это доктор Бахман.
          Я сердечно улыбаюсь и жму докторскую руку — будто стиснул пучок мокрых веток.
          — Мне очень приятно, — сдержанно произносит Бахман, проводя голосом границу в наших отношениях. Вроде того, что мы тут слуги истинного искусства, а ты не пошёл бы к чёрту, добрый человек.
          — Взаимно, герр Бахман, взаимно, — бормочу я, думая о том, что посылать меня к чёрту поздно. Кто не знает: я уже оттуда.
          Эрих продолжает исполнять роль хозяина. Он кивает мне в сторону стола. Только теперь я замечаю, что над столешницей едва возвышается макушка крохотной женщины с узкими глазками.
          — А это фрау Бахман. Понтип — из Таиланда. Прошу любить и жаловать!
          Фрау Бахман приветливо улыбается и машет мне рукой.
          «Халло! – Халло!»
          В отличие от своего замороженного мужа фрау Бахман весьма непосредственная особа. Такой вывод я делаю, заметив, что она сбросила легкие сандали и устроилась на стуле, скрестив ноги по-азиатски. Что ж. У немцев есть пословица: «Andere Länder - andere Sitten» или в вольном переводе на русский: «Каждый сходит с ума по-своему».
          В этот момент Лиля заканчивает беготню, и ужин переходит в новую фазу. Мы рассаживаемся за столом вперемежку — мальчик-девочка, мальчик-девочка. На этот раз меню радует даже меня. На первое — мадрилен со сметаной, на второе — утка с грибами и рисом. Есть ещё печёные булочки с куриными кнелями, а на десерт — лимонный пудинг с соусом из жжёного сахара. Если так пойдет и дальше — три недели я как-нибудь продержусь.
          Эрих потчует собравшихся замковым вином. Как и положено серьёзному руководителю, доктор Бахман не пьёт ни капли спиртного. Зато крошечная, как бюджет Гаити, Понтип с удовольствием пробуёт всё и безостановочно нахваливает угощение, вгоняя Лилю в краску смущения. Не отказывается весёлая тайка и от вина. С мелодичным звоном вчетвером сдвигаем хрустальные бокалы: Эрих, Лиля, Понтип и я. Бахман с осуждением смотрит на нашу оргию, глодая утиную косточку. Ну и чёрт с ним! Я не собираюсь брать Бахмана на шпагу. Каждый сам творец своего несчастья. Просто в отместку за высокомерие не буду называть его доктором.
          — Надеюсь, Эрих у тебя всё готово к приёму моих коллег? — задаёт Бахман вопрос управляющему, когда мы переходим к кофе. Лиля ставит на стол вазы с конфетами и фруктами. Алинка радостно пищит и тянет ручонки к сладостям.
          — Разумеется, Никлас, — отвечает Эрих. — Для каждого участника выставки приготовлена комната в южном крыле. Для семи мужчин на третьем этаже, для четырёх женщин — на втором. Как раз над вашей студией. А ты с Понтип будешь жить рядом с башней — жилищем герра Росса. Мы отвели вам большую комнату — когда-то владетелю Замка она служила спальней.
          Бахман милостиво кивает.
          — А где будет размещена собственно выставка? — интересуюсь я.
          — На первом этаже западного крыла, — сообщает мне Лиля. — Как раз под замковой картинной галереей.
          — Мы с Никласом решили, что работы наших художников будут смотреться очень гармонично в старинных интерьерах, — говорит Эрих, опять подливая всем вина.
          — Восточное крыло так и не закончили? — снова спрашивает Бахман.
          Управляющий отрицательно крутит большой головой.
          — Ещё не совсем. Я на время проведения выставки закрыл доступ в восточное крыло и отпустил рабочих. Думаю, так будет лучше. Не хочу, чтобы они попали на глаза бургомистру.
          — Что же, это разумно, — замечает Бахман.
          — Мы можем завтра с утра осмотреть помещения для выставки, — предлагает Эрих. Бахман опять кивает, берёт свою трубку и принимается набивать её табаком. Эрих закуривает сигарету. Понтип тоже достаёт сигареты. Я не курю, поэтому никотин заменяю кофеином — наливаю себе чашку кофе. Лиля уносит недовольно захныкавшую Алинку спать. Впрочем, Лиля быстро возвращается, присоединяется к нам и прикуривает сигарету о ближайшую свечку. За окнами уже совсем темно. Поднявшийся к вечеру ветер воет в трубах. Каменная громада Замка начинает гудеть, как огромный орган. Несмотря на эти тревожные звуки, в столовой уютно. Мы молчим, наслаждаясь исходящим из камина теплом. Косматые облака табачного дыма плавают в мерцающем свете сгоревших до половины свечей.
          Я с тревогой замечаю, что Эрих начинает беспокойно ёрзать на своём месте. Явно назревает новая лекция про винографолию, но Лиля спасает положение. Она тихо просит Бахмана:  
        — Никлас, расскажите нам о вашей выставке.
          Тот пожимает плечами.
          — Что вы хотите знать, моя дорогая?
          — Над чем сейчас работают ваши художники? Какие работы они хотят выставить? Мне всё интересно.
          — Не забывай, Никлас, что Лиля у нас гид, — улыбается Эрих. — Именно она будет проводить экскурсии по вашей выставке.
          — Для посетителей я специально приготовил целую стопку рекламных проспектов с цветными иллюстрациями и пояснениями, — говорит Бахман, — а что касается творчества нашей студии, то мы считаем себя продолжателями так называемой Дунайской школы.
          — Что это за Дунайская школа? — интересуюсь я. Мне действительно любопытно, ведь моя мама была художницей.
          Бахман снисходительно смотрит на меня, попыхивая трубкой.
          — Дунайская школа живописи и графики — особое течение немецкого Возрождения. Она появилась в первой половине шестнадцатого века. Самыми яркими представителями Дунайской школы являются Дюрер, Кранах Старший, Альтдорфер, Грюневальд, Хубер и кое-кто ещё.
          «И кое-кто ещё! Уж не себя ли имеет в виду этот напыщенный сухарь?»
          — Чем же эта школа характерна? — поддерживает интеллигентную беседу Лиля.
          — О, моя дорогая, это сказочный мир, в котором вымысел переплетается с реальностью, библейские легенды объединяются с точными зарисовками природы, причудливость переплетается с простотой.
          — Боже, как интересно! — восклицает Лиля. — Я с нетерпением жду этой выставки!
          — Скоро сами всё увидите, — обещает Бахман, выпуская густые струи дыма, кажется, даже из ушей.
          Эрих принимается составлять с Бахманом план мероприятий на завтра, но я их не слушаю. Я устал и хочу домой. Выбрав подходящий момент, встаю, благодарю Лилю за чудесный ужин. Прощаюсь: «Чюсс! — Чюсс!»
          Откланявшись, выхожу в холодный коридор. В нём царит мрак. Лишь через бойницы падает рассеянный лунный свет. Путь в свою башню занимает несколько минут. Карабкаюсь по лестнице в комнату. Неожиданно меня охватывает рабочее настроение. Включаю настольную лампу и сажусь к ноутбуку. Сочинять бессмертный литературный шедевр.
          Когда я работаю, то совершенно забываю о времени. Так и на этот раз. Пишу, забыв обо всём на свете, пока, наконец, печальный звон колокола не отрывает меня от ноутбука. Я смотрю на часы. Ого! Полночь. Жуткое время, когда вся нечисть выходит на охоту за грешниками. Я в нечисть не верю. Чтобы добавить себе работоспособности, постановляю выпить допинг, но оказывается мой термос не бездонный. Кофе в нём больше нет. Теперь придётся идти в столовую. Отругав себя за неорганизованность, спускаюсь по лестнице в коридор и, стараясь не шуметь, почти на ощупь пробираюсь во мраке. Все обитатели Замка спят. В Германии принято рано ложиться и чуть свет вставать. Меня окружает гробовая тишина. Лишь время от времени в какой-то щели тоскливо