Глава десятая.
1
Сразу же после праздника началась непогода. С раннего утра поднялась вьюга, закрыла все небо и землю. Ничего не было видно. Снег и ветер хозяйничали весь день и всю ночь, а затем резко все стихло.
Одевшись, Виктор вышел на улицу и застыл от удивления. Крыши соседних домов, ветви деревьев, все закрыто белым покрывалом. Двор полностью занесен. Огромный сугроб начинался у крыльца и грядой тянулся на улицу. Там, где стояли ворота, из сугроба виднелись лишь кончики столбов. Морозный воздух перехватывал дыхание, а сияние снега ослепило глаза. Не было ни одного темного предмета, на котором можно остановить свой взгляд. Везде был снег.
Невдалеке послышался рев трактора. Прямо с крыльца Виктор ступил на гряду и пошел по ней, проваливаясь по колено. Выйдя на улицу, увидел бульдозер, расчищавший дорогу. Разрезая горбатые сугробы, пересекавшие ее во многих местах, он двигался в сторону Виктора. В кабине сидел Сергей и, проезжая мимо, махнул рукой. Не останавливаясь, он проследовал дальше, а по прочищенной дороге уже ехала упряжка. В санках-розвальнях полулежал человек в тулупе с огромным, выше головы, заиндевелым воротником. Поравнявшись с домом, он натянул вожжи и лошадь остановилась. Мужчина вылез из саней, снял тулуп, и Виктор узнал Петра Васильевича, своего односельчанина, работающего в соседнем селе директором школы.
- Здравствуй, Виктор Тихонович, - проговорил он, бросая тулуп на сено в санях. - Поговорить с тобой надо, не возражаешь?
Виктор засмеялся.
- А почему я должен возражать? Пожалуйста, проходите в хату.
Петр Васильевич выхватил из саней пачку книг, туго перевязанных веревочкой, и вслед за Виктором направился к порогу. В комнате он снял шапку, обнажив рыжие волнистые волосы, поздоровался со всеми и, раздевшись, прошел к столу.
- Какими судьбами к нам? - спросил Тихон Яковлевич, подавая ему стул.
Директор сел и, согревая руки, потер ладошками одна о другую.
- Приехал вот с Виктором поговорить, - и, кивнув головой в его сторону, закончил: - Учиться ему надо.
- Учиться? - переспросила Ирина Андрияновна, заглядывая из кухни в комнату, потом не выдержала и проговорила:
- Какая в его положении учеба? До учебы ли ему?
- Вот ему-то и надо учиться, - улыбнулся Петр Васильевич. - Парню семнадцать лет, и надо пробивать дорогу в жизнь.
- Очень уж тяжело ему будет, - не сдавалась Ирина Андрияновна.
- Никто не говорит, что легко. Но когда он окончит школу, затем институт и начнет работать, скажем, преподавателем в школе. Ради этого, по-моему, стоит потрудиться. Как ты думаешь, Виктор Тихонович?
- Об институте пока рано думать, - засомневался тот. - Мне ведь еще одиннадцать классов нужно закончить.
- О будущем думать никогда не рано, - возразил Петр Васильевич и развязал стопку книг. – Вот здесь, я привез тебе учебники, начинай заниматься, а весной экстерном сдашь экзамены за восьмой класс.
- Как весной? - поразился Виктор, - Я думал на следующий год. Ведь мне еще надо, как следует научиться писать.
- Зачем год терять? Будешь заниматься и параллельно учиться писать. Программу занятий я составил. - Он достал из кармана лист бумаги, развернул и положил на стол, рядом с книгами. - Занимайся по ней и старайся налегать на точные науки, математику, физику, геометрию. По выходным буду навещать, что непонятно - объясню.
Он попрощался и уехал. Проводив его, Ирина Андрияновна вернулась в комнату, внимательно посмотрела на Виктора и произнесла:
- Может быть, Петр Васильевич и прав. Смотри сам, сынок. Как лучше, так и делай.
Тяжело дыша, к столу подошел Тихон Яковлевич. Взяв один из учебников, повертел в руках, словно прицениваясь, и положил на место.
- Учись! Наберись терпения и занимайся. Твои годы молодые, надо устраивать свою жизнь.
Точные науки давались с трудом, многое забылось. Выручал Петр Васильевич, навещавший Виктора каждое воскресенье. Он уезжал только тогда, когда видел, что парень понял и освоил новый материал.
Кроме занятий и общественной работы, Виктор продолжал тренироваться писать, и учился самообслуживанию. Чувство неудовлетворенности собой заполнило его. Часы, когда-то проведенные в обыкновенных мальчишеских развлечениях, сейчас казались чуть ли не преступными. Хотелось наверстать упущенное так, чтобы заканчивая день, мог сказать: "Я сделал все, что мог". И сам себе дал слово отдать все силы для того, чтобы стать полезным для общества человеком.
Вся семья помогала Виктору. Сейчас он, как никогда остро ощутил, насколько необходима ему эта помощь, но очень больно и тяжело было на душе, от сознания своего несовершенства и беспомощности.
Много труда и изобретательности пришлось проявить для выполнения поставленной перед собой задачи. Сестра Зина перешила ему брюки, сделав пояс на резинке, что позволило самому снимать и надевать их, подсунув под нее культю. После длительных и утомительных тренировок, научился зубами расстегивать пуговицы на рубашке и снимать ее через голову. Также приспособился снимать носки, стаскивать сапоги. Но самым главным и необходимым было научиться пользоваться столовыми предметами. До каких пор он, рослый и крепкий парень, будет сидеть с открытым ртом, словно галчонок и ждать, когда ему дадут хлеб или поднесут ложку? Всей семьей Орловы пытались осуществить его мечту, но все попытки заканчивались неудачно. Но однажды, Тихон Яковлевич предложил сшить кольцо из широкой, тугой резинки. Кольцо надевалось на культю левой руки, плотно обхватывая ее конец, а под резинку вставлялась ложка или вилка, в зависимости от блюда.
Вначале ничего не получалось. Зачерпнув суп ложкой, Виктор нес ее ко рту, стараясь не расплескать содержимое. Но чем больше старался, тем сильнее тряслась культя, тем больше расплескивал. Когда научился расслабляться, культя перестала дрожать, и дела пошли успешнее. Вскоре Виктор научился управляться с едой без посторонней помощи.
Однажды по телевизору показывали, как переплетают старые книги. Он задался целью обновить свою библиотеку, и добился этого, показывая друзьям результаты своего труда. За что бы ни брался, в каждом деле старался избегать помощи. Отказаться от нее во всем, было пределом его мечтаний…
2
Полноправной хозяйкой пришла весна в придонские степи. Снег сошел. На открытых холмах земля парила, быстро подсыхала. По оврагам шумели мутные потоки.
Проснулся Дон, расправил плечи, потянулся. Толстый лед не выдержал и с пушечным грохотом начал лопаться. На его поверхности появились трещины, из которых ключом била вода, заливая лед. Утром он тронулся. Льдины медленно разворачивались на месте и, ломаясь, наполняли гулом округу. Сталкиваясь, как разъяренные быки, они лезли друг на друга, выползали на берег и словно ножом бульдозера срезали землю, а вместе с нею кустарники и молодые деревца.
А на следующее утро, словно испугавшись своей наготы, Дон прикрылся туманом. Со стороны реки доносились тяжелые вздохи, стоны и казалось, что там под покровом тумана, в муках рожает непредсказуемая мать-природа…
С приходом весны, приближалась пора экзаменов. Виктор спешил, повторял старое, изучал новое. Но вскоре почувствовал, что начал выдыхаться и решил сделать передышку.
Вышел на улицу и, не раздумывая, направился на южную окраину села к гаражу, где трактористы готовили технику для весеннего сева.
Село выглядело пустынным. Грязные, глубокие колеи тянулись вдоль насупившихся хат, отсыревших под весенними дождями. Вид села был достаточно унылым и безлюдным, но Виктор все же угадывал вокруг, какое-то незаметное движение. Вот где-то вдали протарахтел трактор вот, шлепая по лужам посреди дороги, пробежал человек – Виктор узнал бригадира. Из кузни доносились мерные удары молота. В селе продолжалась жизнь, шла работа, незаметная сельская работа.
Войдя в кузницу, он остановился. В горне жаром дышали угли, из которых торчали, разогреваясь, заготовки. Кузнец, похожий на цыгана мужчина, с черными живыми глазами, в брезентовом фартуке, держал раскаленную заготовку длинными щипцами. Он поворачивал ее вокруг своей оси на огромной наковальне, и небольшим молотком стучал по ней, указывая место, куда помощник должен ударить. Тот бил большим молотом, придавая заготовке нужную форму. Раскаленная окалина брызгами вылетала из-под молота, разлетаясь в разные стороны. От гулких и сильных ударов, все вокруг сотрясалось, и, казалось, даже воздух гремел и переливался, а из бесформенного куска железа, постепенно вырисовывался продолговатый зуб для бороны.
Чтобы остудить, кузнец сунул его в бочку с водой, стоявшую рядом с наковальней. Вода яростно забурлила, и облако белого пара взметнулось вверх таким стремительным взрывом, что Виктор улыбнулся и вспомнил слова, сказанные одним из писателей: "До чего же разнообразен и многокрасочен мир. Мир покоя и борьбы, тишины и звуков, темноты и света! Есть чему удивляться и поражаться".
Налюбовавшись ловкой работой кузнеца, Виктор вышел из кузни и пошел к гаражу, расположенному на склоне холма.
Еще издали он услышал дружный смех, а вскоре увидел и своих друзей. Они стояли в углу гаража вокруг ведра, с горевшей в ней тряпкой пропитанной соляркой, грели над огнем руки и курили. Среди них Василий, Николай и Сергей, который что-то рассказывал, усердно жестикулируя.
- Привет курильщикам, - поздоровался Виктор.
- А-а, затворник явился! - расплылся в широкой улыбке Сергей. - Все корпишь над книгами?
- Приходится, времени совсем мало осталось.
- Ну, корпи на здоровье, только нас не забывай.
Из-за пригорка показалась сутулая фигура Лешего. Скользя и спотыкаясь в глубоких колеях, оставленных колесами трактора, он едва не падал и беспрерывно чертыхался.
- Что за жизнь, едя ие мухи! - проворчал он, входя в гараж. - Ходишь, грязь месишь, словно в чем-то провинился. То ли дело птицы, поднялись и полетели. Ни тебе грязь, ни вода.
- Кто же тебя гонит? - спросил Виктор. - Сидел бы дома и не месил.
Леший поднял у стены палочку, аккуратно соскреб с резиновых сапог налипшую грязь, отбросил ее подальше и только тогда ответил:
- Безделье гонит, Витя. Тошно дома сидеть. Скорее бы весна, едя ие мухи. Там за работой, да среди людей, глядишь, и время полетит незаметно.
Три года назад Лешего освободили от тяжелой работы. Раненная на фронте нога совсем разболелась. Раздробленная кость срослась неправильно, и вот через двадцать лет начали выходить маленькие осколки. Он мужественно терпел боль на протяжении нескольких лет, но продолжал работать, пока его не освободили. Сидеть без дела он не мог и напросился водовозом, подвозить к тракторам в поле воду, какая-никакая, а все же работа.
