подходил даже в лютые морозы.
Вот так путем проб и ошибок формировал он свой инстинкт самосохранения, но так и не смог побороть привычку что-то сначала делать, а потом уже обдумывать, что же сделал. Опережали его действия работу его мозга. Такая вот была особенность в его поведении, поспешность, одним словом.
Единственное, что усвоил на всю жизнь, и не то чтобы умом, а на уровне инстинкта, это страх перед огнем, причем страх животный, парализующий.
Как и полагается, настигла Петьку школа.
Школа не смогла сломать его стремление к опережению времени, отведенному на то или иное действие. Начал хватать он «двойки» и, не потому что был глупее иных, а потому что рука его вздымалась над повинно опущенными головами одноклассников еще за несколько секунд до того момента, как удавалось учительнице сформулировать вопрос, уж не говоря о том, чтобы вопрос этот смог переварить Петькин мозг.
Так же было и с домашними заданиями, не успев закончить заданные примеры по математике, перескакивал на упражнения по русскому и так далее. И происходило это у него как-то естественно, не то чтобы он не хотел доделать, а просто срабатывал внутри какой-то звоночек и переключал мальчишку на что-то другое.
Еще, как-то в третьем классе, была у них линейка всех младших классов по поводу дня рождения всеобщего дедушки (который, извините, помер в том возрасте, в котором многие сейчас только начинают задумываться о приобретении молодой жены и рождении в ближайшие годы наследников и уж ни в коей мере не относят к себе титул деда), на которой звеньевые октябрят всех классов должны были выступить с обязательствами по сбору макулатуры во имя спасения советского издательского дела.
Слушал Петька все эти звонкие голоса, которые готовили себя к будущим отчетным докладам на трибунах разного уровня, и не отмолчалась неспокойная, искренняя и верящая душа, вынесла мальца вперед первой шеренги. Не уследила завуч, уверенная, что выступление шпингалета согласовано в директорском кабинете, кивнула так покровительно и получила в ответ звонкий Петькин возглас:
- А наша Звездочка обязуется собрать пятьдесят килограмм!
Как назло, присутствовали представители районного начальства.
Бедный Петька, он так и не понял потом, почему все смотрели на него, как на предателя, он же не мог тогда соизмерить объем собираемой бумаги с ее весом, но уж больно красивая цифра пятьдесят.
Однажды, уже в старших классах заработал Петька перелом переносицы. Вы уже догадываетесь, почему.
Кончено, не подумав, влез в чужую драку, защищая слабого. Вот и получил очередное увечье из-за неспособности сначала подумать. Вот вы – человек разумный – не полезли бы в такой ситуации, вот этим он от вас и отличался – обречен был не необдуманность действий своих. Правда, признать надо, того слабого он отбил, но поплатился. Мы же понимаем, что зря – все одно, слабого забьют, ну днем раньше или позже, какая разница, а перелом переносицы – дело опасное и неприятное, потому и дышим мы нашими прямыми и ровными носами невозмутимо и спокойно.
Но надо правды ради признать, что в одном деле помогла Петьки его врожденная поспешность. Это футбол. Так случилось, что назначили его вратарем в классной команде. У нас в школе физкультурник был помешен на этом спорте в виде пинания мяча, поэтому в каждом классе создавалась команда, которые сражались между собой, потом из лучших формировали школьную команду, для участия в первенстве Зеленогорска, а там уже и в наш областной центр – Ленинград (слыхали о таком?) – можно было попасть.
Хотя, в отличии от героя Кассиля, Петька не работал в порту на разгрузке барж с арбузами, но вратарем был классным. Именно за счет своей, сводящей частенько всех окружающих с ума, привычки совершать действие до того, как он его обдумал. И так всегда случалось, что бросался он в какой-нибудь угол ворот за самую наименьшую долю секунды до того, как нога нападающего касалась мяча, направляя его в сторону стоящих буквой «П» бревен.
Когда играл его класс, мы бросали все дела, садились на скамейки за Петькиными воротами и начинали спорить: сначала на конфеты, с возрастом на папиросы, а уже в старших классах на деньги, пропустит или нет. Вот Плейшнер, зараза, все время ставил против Петьки и хоть и очень редко, но выигрывал по-крупному.
Всем казалось, что светит Петьке лучезарное футбольное будущее. Но он поступил, как всегда, не любил он чем-то долго заниматься, и в девятом взял и бросил футбол. Просто так! Мол, а пошли вы все, надоело.
Худо-бедно закончил школу и покатил на защиту рубежей.
А уж в армии он натерпелся. Сколько часов строевой получил за то, что командирский голос из-под козырька фуражки крича:
- Нале…
Уже исполнительную часть команды:
- …во! – издавал не в сторону выпученных глаз Петьки, а в его правое плечо.
А уж завершение команды:
- Кру…
-…гом! – вообще летело бойцу в спину.
Нет, чтобы помедлить, уразуметь, сколько бы набоек на каблуках надраенных перед завтраком сапог можно было бы уберечь!
Вернувшись на гражданку, то есть в то состояние, которое мы все называем обычной жизнью, где нет надобности использовать зубную щетку для чистки отхожего места, где нет необходимости красить зеленой краской траву, благо придет лето, и она сама окраску сменит, где нет необходимости застегивать перед обедом на животе солдатский ремень, отрегулированный по длине в соответствии с диаметром твоей головы и отсутствуют прочие обряды так необходимые для защиты Родины, так вот, вернувшись из этой «зоны», в которую попадаешь не по суду, а по рождению в нашей стане, пошел Петька на работу.
К моменту дембеля внука дед его совсем свихнулся, ни с кем не разговаривал, а все чертил в воздухе неведомые формулы и мычал. Вот так тяжело сказались на его разуме излишние знания. Жил бы неучем, был бы нормальным мужиком, получал бы кайф от жизни. А так … Да Бог судья всем этим авторам умных книг и учебников!
Бабка вообще осела в Осиновой Роще у нормального (не слишком образованного) мужика, да и мамаша прижилась у сожителя где-то в районе вокзала.
Так и поделили Петька с дедом две комнаты, окнами на, рядками посаженные за ручьем в овраге, молодые клены на краю Питомника.
А работу он себе нашел, еще не добравшись до дома, по пути из армии. Поджидая на вокзале нашем автобус, прочел на доске «Требуются», что погибает Сестрорецкий хлебозавод без грузчиков. Почесал в затылке, вскочил в автобус, а на следующее утро отправился в Сестрорецк.
Пройдя, как положено, всякие медкомиссии, явил себя перед девичьей бригадой «сдобного» цеха, катая по жирному скользкому полу тачки со штабелями сложенных на ней лотков со сладкой продукцией, или загружал этими лотками хлебовозки.
Вот погрузка ему давалась на радость водилам, которые начинали подъезжать еще часа в два ночи, чтобы успеть развести товар по булочным до утра. Получали водилы хлебные сдельно, потому гоняли по пустым ночным улицам, как сумасшедшие, да покрикивали на грузчиков в магазинах и на заводе: «Шевелись, зараза! Мне еще три ходки надо успеть!»
Загрузка хлебовозки было делом высоко технологичным, с использованием средств механизации – транспортера – широкой резиновой ленты на электрическом ходу, тянувшейся через специальный пролом в стене из отгрузочного склада на пандус, к которому машины и подавали. Технология такая была: привозит грузчик из цеха на склад стопки с лотками, расставляет их в определенном порядке, чтобы потом, глядя в накладную, было сподручно в определенном порядке продукцию на ленту ставить. Второй в это время, стоя на пандусе, снимал лотки с ленты и запихивал в машину, начиная загрузку с верхнего, ближнего к кабине угла фургона.
Если кто не знает, хлебовозка внутри оборудована стойками, к которым приварены металлические уголки, куда и надо лоток запихнуть. Но не простое это дело, потому как лоток снизу по углам скреплялся металлическими скобами, которые со временем разбалтывались и начинали цепляться за направляющие уголки хлебевозки, если ты туда лоток не под правильным углом пихать начнешь, потом мучайся с заклиниванием, отдирай лоток, опять прицеливайся…. Потому на каждый уровень уголков надо свой угол запихивания соблюсти, а тут еще водила орет, да и темно ночью, единственная лампочка под навесом пандуса больше скрипит своим крепежом, чем света дает.
И здесь поспешность героя нашего стала легендарной. Ни одного промаха, все же руки делают, голову можно и не включать.
Решили его раз грузчики из бригады загнать. Сговорились, и, когда Петькина очередь пришла на пандусе скакать, они все встали у лотков склада (обычно один подавал) и, запустив ленту транспортера на максималку, лотки стали подавать впритирку, сплошным потоком. Да не тут-то было, Петька даже не запыхался, ни одного промаха, ни одного зацепа скобой за уголки, пара минут, и машина загружена.
Прославился он на весь завод своей скоростью.
Там же в своей смене приглянулась ему девица одна. Как полагается, поспешно женились, струганули сынишку, да еще тот не успел на свет явиться, как также поспешно и разбежались, уяснив для себя ошибку у одного от нажитой тоски по женскому полу за армейские годы, а у второй от неожиданности, что на нее страшенную кто-то внимание обратил.
Так через полгода, проведенного в Петькиной комнате, и вернулась его жена под крыло к родителям. Но отдать надо должное, не бросил ее Петька, помогал и по дому, а потом и с сынишкой почти все свободное время проводил.
Года через три после обретения потомства вдруг резко изменил Петька стиль жизни своей, да так, что все подивились. Ушел из грузчиков, перевелся в сторожа завода – работа сидячая и сонная и это с его-то характером, видать использовал отведенный запас неукротимой энергии своей. А домой приволок расстроенную треснувшую гитару из комиссионки и стал оглашать отчий дом заунывным мычанием, сопровождаемым режущими ухо звуками разболтанных струн.
Что с ним случилось, что изменилось, так никто и не понял. Такая тоска в нем проснулась, что просто плескалась в его глазах нескрываемо. Ходить стал медленно, часто останавливался, впадая в задумчивость, и уж больно часто стал голову задирать и замирать, глядя на небо. Не узнать человека!
Вот тогда-то и произошла наша с ним последняя встреча.
Как известно люди больше всего любят смотреть на огонь, на воду и на то, как другие работают. Поэтому считается, что пожары и собирают такие толпы зевак.
Так и у нас случилось – загорелся старый детский сад, что на границе Зеленогорска и Ушково. Быстро загорелся, да и не вовремя – был тихий час. Как обезумевшие, воспитательницы детишек на улицу полуодетыми тянули, несли, гнали. Выгнав, начали пересчитывать, да одного не досчитались.
Тут как раз ко мне, глазеющему на буйства пламени, подошел Петька. Что-то хотел спросить, даже рот открыл, но услыхал краем уха, что одного мальца не хватает, как раз того, который частенько к его сынишке в гости забегал.
Что-то мелькнуло у него в глазах, и, вдруг, как в былые времена, не спросив голову, понесли его ноги к крыльцу горящего дома, руки выхватили из рук какой-то бабки ведро с водой, вылили на плечи и спину, глаза закрылись, чтобы отключиться от ужаса перед огнем, и
