ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ

 Виталий ИСАЧЕНКО (Ильич)

                   ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ

Не кривя душою, гражданин следователь... Ниско-о-олечки не кривя... Чистосердечно...
Все это случилось взаправду со мною – Клавдией Черноморовной Козебякиной (вдо-овой красавицей тридцати пяти годов отроду) и с моей односельчанкой – старой хрычовкой Марфой Аппендицитовой (помнившие дату ее рождения все-превсе уже давным-давно повымирали)...

Итак, сагитировала меня эта древняя каракатица отправиться в ночь накануне Дня святого Педруна по грибы – по светящиеся молодые мухоморы, якобы слизывание с коих росы накануне этой знаменательной даты придает женственную силу, сказочную красоту, сообразительность; притягивает деньги и обеспеченных городским благоустроенным жильем хахалей... Меня.., как девушку скромную и благородную.., заинтересовало лишь последнее. Марфа же раскатала свою обезьянью губень на весь перечень...

Около полуночи сдох наш китайский фонарик; мы выбились из сил, окончательно заплутали и от голода готовы были заморить червячка даже мухоморами! И не только волше-ебными, но и обыкнове-енными.., кои как назло тоже не попадались...
Хорошо, ветер разогнал тучи, оголив тем полнолуние, а то б... Хоть приборы ночного виденья напяливай, которые мы, гражданин следователь, второпях позабыли дома...

И вдруг впереди заторчал сиренево-ослепительный высоченный столб, на макушке коего маячил причудливый алюминиевый набалдашник с кругленькими окошечками, по форме напоминавший таз, вплотную накрытый вторым... точно таким же тазом.
– И где тобою, старая волшебница, обещанные мухоморы?! – злобно глядя на расцветкой под огуречную грядку подол марфиной юбки, вежливо поинтересовалась я, – Ты, конфетку тебе в рот через задний проход, как хочешь, а я пошла вон к той телевышке со сдвоенными тазами на макушке. Чую, что там отзывчивые и культурные телевизионные деятели, остро нуждающиеся в том, чтобы в любое время суток бескорыстно помогать слабым существам, по вине чокнутых идиоток попадающим в дерьмовые переплеты. А еще чую льющийся оттуда божественный аромат жареной картошки...
– Не ходи-и!!! – базлает, – Как пи-ить да-ать, коллективно изнаси-илуют! Не слыхала разве(?!), что на какой-то новой телевышке двое бородатых охальников дежурят... Лучше сначала я-я-я(!) на разведку сбегаю... Ежели ж насильничать не согласятся, я тебе четыре раза-а прокукую и три раза-а присвистну. Тогда и смело-о-о объявляйся.
– Нашла дуру, – заявляю, – Тоже мне нарисовалась кукушка со свистулькою... А коли все-таки, переморщившись, да и позарятся на твои «святые мощи», тогда как?..
– А никак, – шепелявит, – Тогда не до кукования со свистом. Апосля надругательства утицей покрякаю, лягушонкою поквакаю, и... уноси, голубушка, ноженьки прочь, дабы навеки не прослыть потаскухою... А за меня-я(!) не беспокойся. В моем-то преклонном возрасте уже терять нечего...
– Не вкури-и-ила-а(!).., – возмутилась я, до такой степени разгневавшись, что покажись, будто посеребрённые лунным светом плоские огурцы приняли объемистую форму и оттопырились от ткани марфинового подола, – А теперь слушай сюда, аферистка! – взяла я инициативу в свои руки, – Мне твое геройство без надобности! И за твоим хромоногим скелетом прятаться не собираюсь! Не из таковских! Мне перед дракой рвать на своей богатырской груди сарафан не впервой!.. Ка-ак(!) же ты мне обрыдла, остаток жизни спать тебе на подоконнике.., – на этих справедливых словах я внезапно бросилась в жар, взмокла, задрала для облегчения бега подол и храбро в галоп припустила к телевышке. Она же (не Марфа – телевышка) на тех же словах с места целиком и реактивно понеслась на сближение со мною...
И тут меня (от вида-то встречно летящей диковинной конструкции) обуял страше-е-е(!!!)нный ужас! И развернулась я на сто восемьдесят градусов, и, несмотря на увесистую фигуристость собственного тела, панически запетляла меж берез ускакивающей от погони юной зайчихой... Но странное сооружение все-таки нагнало, через ослепительный световой столб пылесосно втянуло на верхотуру, после чего я оказалась в состоянии глубоченного беспамятства!..

Очнулась в липком поту и (как тут же смякитила) в этой самой посудине из пары тазов в сидячем на блестящем диване положении. Рядом оказалась тоже сидячая и жалобно по-жабьи квакающая Марфа... В воздухе витал обалденный аромат жареной картошки, но аппетит... уже как топором обрубило...
Через какое-то время нас обступило с десяток инопланетян явно мужского пола. Синекожие, поджарые (кроме одного пузатика).., большеглазые... Будто из кинокомедии «Конец астронавта» срисованные!..
И давай они почти без акцента хором по-русски агитировать меня на эксперимент с тем самым пузатиком, морщинисто обтянутым чуть ли не до дыр протертым дермантином (ну вылитый сутенер из космического сериала «Венерические путаны»!)... А суть эксперимента, как растолковали, в том, чтобы я легла под того якобы племенного урода и в научных целях забеременела, выносила, выродила и вскормила плод предлагаемой мне непристойности. Сильно возмутившись, я дословно заявила следующее:
– Я девушка порядочная. Без любви не могу. Да и чую, что ни сколь-нибудь приличным декретным пособием, ни материнским капиталом от вашей кодлы не попахивает...
– Какая сумма бы вас, нимфа, устроила? – прошепелявил пузатик.
– Не по-людски, бродяги, сватаетесь.., – начала было я качание прав, но тут же оказалась перебитой неожиданно прекратившей квакать Марфой:
– Меня-я бы люба-ая сумма устро-оила, – заканючила стервоза, – Главное, чтобы в твердой рублевой валюте... Можете на меня положиться! Не подведу! Я еще «ого-го-о-о!»...
– Остынь, бабуся, – прервал самый долговязый из инопланетян, – На данный момент нас интересуют отнюдь не переспелые клячи, а исключительно детородно зрелые особи мясо-молочной породы. Твоя попутчица в самый раз... А насчет положиться на тебя... Пускай на тебя ложатся в День ВДВ пьяные десантники или... Или отмороженные и тоже пьяные полярники. Им без разницы... А нашему племенному сотоварищу ты не подкладка...
– А может кто из ва-ас(!) – не племенных – попробует меня склеить? – глупым Буратиной разулыбалась Марфута.
– Клей для таковских как ты еще не изобретен! – обрубил шуры-муры долговязый, – А чем, позвольте полюбопытствовать, вы в лесу в этакий неурочный час напару занимались? Не лесбиянки(?), слу-учаем.
– Не, не они, – промямлила удрученная отказом Марфа, – А может... и они... Кто нас разберет?.. А в лесу хотели послизывать росу с молоденьких светящихся мухоморов. Проще говоря, волше-е-ебных(!) мухоморов хотели... полизать...
– Поня-ятно, – пробубнил коротышка с фиолетовой бородавкой на пипке носа, – Как обычно в России.., – после сих слов все синекожие загалдели по-инопланетному и дружно переключили свое внимание обратно на меня...
– Ну что-о-о(?!), девица, – пристально взглянул в мои красивящие очи долговязый, – За все-провсе – от зачатия до освоения детенышем ходьбы – предлагаем миллион межпланетных тугриков.
– А что... мне... ваш миллион? – скуксила я свое симпатюлистое личико в несимпатюлистое, – А что.., – говорю, – мне ваш миллион каких-то тугриков(?), если в нашей деревне натурально под каждой кроватью без исключения не менее чем по чемодану... долларов! – ну тут уж я, гражданин следователь, (сами наверняка догадались) в какой-то степени приукрасила...
Марфута же, пень ей в колоду, услыхав про миллион межпланетных тугриков, поначалу заерзала как на патефонных иголках, потом заподпрыгивала будто на гвоздях, а потом... А потом состроила инопланетному пузатику тако-о-овские(!) глазки, что его синий кожный дермантин сначала поголубел, потом позеленел, после чего приобрел цвет раскаленных переспелых помидоров...
Более того, этот задрипанный племенной самец заподскакивал душевнобольным обезьяном до стукотка темечком в потолок и завопил громче электрички, исполняя для моей бесстыжей подруженции тако-о-о(!!!)вские похабные жесты, повторить кои у меня даже для ва-ас(!), гражданин следователь, ни одна ручная мышца не дернется... О как...
Накостыляв до потери сознания Марфе и своему бескультурному товарищу, космолетчики тут же принялись ремонтировать его племенную головенку при помощи гаечных ключей, отверток, молотков и... Совсем как дядя Вася круглый год от рассвета до заката свой трактор лечит. Даже матюкались по-дядивасиному... Будь я не интеллигентно утонченной девушкой, я бы, конечно, надиктовала вам, гражданин следователь, тех нецензурных выражений даже ни на одну страницу и даж под самый мелкий почерк... Но... увы... Благородное воспитание не позволяет пачкать свою незапятнанную репутацию...
Тем временем, ну пока залетные ремонтировали бестолковку своего племенного ушлепка, вошел еще один синекожий – пожилой и горбатенький. На отличку от остальных, он был при крупнющих стеклянных пуговицах, в серых пимах, в лыжной шапочке с гигиеническим тампоном заместо помпона, в золоченых погонах и с гармошкой на пузе... Я сразу допетрила, что он – изо всех самый главный...
Пошушукавшись с долговязым, дядечка прошлепал своими подшитыми кумачовой резиной пимами ко мне и после «здрасьте» прошамкал:
– И как же звать-величать тебя(?), красна девица.
– А зовусь я просто.., – сказала я, после чего замолчала и начала лихорадочно соображать...
Досоображалась до того, что назвалась Джесикой. Ну вы, гражданин следователь, наверняка помните главную героиню из телесериала «Деревня красных фонарей».
– Так вот, Джесика, – разулыбался дядечка, – Устраивает ли тебя сумма в миллион межпланетных тугриков за твою роль суррогатной матери?
– Два.., – с дрожью в голосовых связках зачихнула я, – Два... миллиона этих ваших тугриков... устроили бы... может...
– Да хоть три, – хохотнул дядька.
– А три с половиною? – просипела я чуть ли не напрочь пропавшим от волнения голосом...

В конце концов, гражданин следователь, на обдумывание в домашней обстановке своих встречных предложений по проекту предстоящего контракта мне были выделены сутки. Забили «стрелку» ровно на полночь около заброшенного торфяного сарая на берегу Кикиморова болота.
На прощание главный (ну тот – при гармошке и стеклянных пуговицах) от лица дружного инопланетного коллектива безвозмездно вручил нам с Марфой явно битый-перебитый временем и безбашенными лихачами трехколесный мотоцикл марки «ИЖ-Планета Пять», электронный компас, семилитровую канистру кефирного самогона, бидон жареной картошки и сто двадцать семь рублей мелочью...

Попутно мы заехали на пасеку к Максиму Максимовичу Исаеву, который, выдузив на одном дыхании ковш инопланетного кефирного самогона и впопыхах закусив его подвернувшимся под руку нашим электронным компасом, вынул из поленницы продолговатый калькулятор, толстенную тетрадь и карандаш, с чем и в свете керосиновой лампы засел за мудреные расчеты...
Спустя где-то с полчаса переутомленный умственным трудом пчеловод повалился на лавку и простонал: «Проси-и, Кла-авка, пя-я-ять(!!!) миллионов и-ихних ту-угриков... В-в-в са-а-амый ак-курат... Н-на эт-ту с-сум-му... наль-лейте еш-ще...»
Марфа наполнила ковш, но на сей раз не до берегов... Поднесла, выпоила, обтерла своим подолом пчеловодные губы, после