Виталий был геометрическим парком французского типа, раскинувшимся между Красной рекой и Чёрным проспектом на юго-западе города. Он был популярен в восемнадцатом веке, когда романтизм ещё не пришёл на смену классическим канонам, и барышни в напудренных париках весело махали веерами, выгуливая своих собачек по его широким аллеям. Тогда всем нравились его ровные, узорчатые схемы дорожек, простор и пустота, и мелкие постриженные кустики, пробуждающие в посетителях гордость за победу над природой. Виталий был в почёте и радостно поправлял галстук гравийных площадок, принимая новых посетителей. Сейчас всё было немного иначе. Людей было всё так же много - возможно, даже больше, чем раньше, - но он не чувствовал почтения, подобного прежнему.
Нет, конечно, никто не звал его Виталием – общеизвестное его название было «Таврий имени 300-летия Октября» – но, несомненно, именно Виталий было его истинным именем. Он сам узнал его из звуков, доносившихся в глубине его пустоты, из голосов тысяч проходивших мимо людей, бросавших в воздух ненужные слова. «Вита-а-алий,» - гудели аккуратные кусты, слишком низкие, чтобы издать более звучное имя. «Виталий!» - звенели железные фонари с красивыми завитками, подражавшими царской эпохе, отлитые пару лет назад на заводе в паре километров отсюда. В лае собак, резвившихся на его лужайках, бодро ревело: «Ви-та-лий!», и он впитывал в себя это имя, как облупившаяся стена под ленивым натиском вандалов, как сырая земля после моросящего, серого дождя.
Он боялся за своё место – столь немноголюдное, посреди угрюмых высоток, недалеко от моря, где вряд ли можно было построить что-то ещё, если ребята из градостроительного комитета будут хранить голову на плечах. Он не хотел потерять его ни в коем случае, и принимал немало мер для этого. Каждое утро он начинал вдувать в себя ветер, прочищал ровные газоны от жестяных банок, расчёсывал ровную чёлку невысоких тополей, процеживал бакенбарды из рядов клумб, следя за тем, чтобы как можно более опрятно и привлекательно выглядело его лицо перед городом. Большее число посетителей не выражало особого внимания его стараниям – кто же будет восхищаться обычным парком, в котором даже нет торговых лавок и аттракционов? Тем не менее, Виталий вызывал у всех приятное впечатление, и он радовался этому каждый день, улыбаясь размашистым узором из дорожек. Узор больше напоминал пятиконечную звезду, чем улыбку, но Виталий искренне считал, что именно так должно светиться выражение радости на его лице.
И когда солнечный свет в восемь утра выглядывал из-за амбразуры серо-коричневой высотки, Виталий расцветал, потягивался и готовился приветствовать первых посетителей. Вот через северные ворота входит женщина с мелкой собачкой на длинном поводке – почти такой же, как тогда, в эпоху напудренных париков. Виталий бесконечно рад этому. «Привет!» - восклицает он ей в лицо. Женщина почему-то не отвечает и проходит мимо. Но Виталий всё равно уверен, что она услышала его. Поэтому когда в парк трусцой вбегает молодой человек в спортивном костюме, он так же бодро кричит ему: «Привет!» и окатывает волной прохладного воздуха. Парень мотает головой и глубже вдавливает наушники в раковины ушей. Ему пока холодно, но вскоре он согреется на его дорожках.
На самом деле, Виталий, конечно, в глубине души мечтал располагаться поближе к центру города. Он был наслышан обо всех этих роскошных парках с позолоченными пиками на оградах, густыми зарослями деревьев, фигурными кустами, которые постригались каждую неделю, а не как у него – раз в несколько месяцев. Таких парков в городе, наверное, было всего несколько штук, и он немного завидовал им. Конечно, ну как тут не завидовать, если в некоторых из них стояли даже роскошные дворцы? У себя на окраине Виталий не мог даже мечтать об этом - у него даже почти не было деревьев, его старая ограда не внушала никакого восхищения, а из достопримечательностей – несколько клумб да маленький фонтан. У бездельников же, оказавшихся в Центре, было всё - исключительно из-за их выгодного положения. Да, он любил своё место и не хотел его потерять… Но всё же, Виталию было бы интересно хотя бы часть жизни провести посреди красивых исторических кварталов, так похожих на время, которое он помнил! Поговаривали, что центральные парки жаловались на тесноту и постоянные пробки прямо за твоей оградой, а летом от толп народа у них облезала трава на газонах. Виталий готов был вынести некоторые трудности ради того, чтобы его окружала ограда с позолоченными пиками, а не маленький железный заборчик; чтобы каждое лето тысячи новых лиц спешили к начищенным до блеска воротам специально для того, чтобы посетить его, а не забредали в него случайно, срезая путь, как это происходило обычно.
С первого взгляда можно было решить, что он вообще не отличается от других парков, растянувшихся вдоль окраин города - их было много тут, абсолютно одинаковых, пыльных и никому не нужных. Подумать только, чтобы его могли спутать с каким-то другим убогим пустынным сквером, окружённым высотками и трамвайными путями! Нет, разумеется, он был особенным среди них, ведь здесь он существовал уже третье столетие. Своими глазами Виталий видел, как рождались на свет все эти недоростки, похожие друг на друга, дети одинаковых советских кварталов, заполонивших собой места, по которым когда-то разъезжали дворянские кареты. Виталий был уверен в своём превосходстве над соседними парками, хотя он никогда не показывал им, что так считает. В разговоре с ними он был приветлив, улыбчив и обходителен, как и с людьми.
Его надеждой был глава комитета по землеустройству, прогуливавшийся как-то с коллегой по одному из таких заурядных парков, расположенных с ним по соседству. Позже, ночью, когда Виталий шептался с соседями (парки всегда шепчутся ночью, когда в них почти нет людей), он узнал, что в том разговоре упоминалась возможность переноса окраинных парков поближе к центру. Для этого предполагалось использовать экскаваторы и самосвалы, которые будут выкорчёвывать землю вместе с дёрном и деревцами и отвозить их куда-нибудь к Синей площади и помещать на место парка Александра и Елены, который предварительно будет эвакуирован в другое место. Якобы этот парк серьёзно пострадал под наплывом туристов, истощил свои резервы и, в общем, не справлялся с возложенными на него задачами. Виталий не удивился бы, если б этот разбалованный бездарь сам попросил, чтобы его перенесли.
- Они говорили насчёт сроков? – шепнул он угловому скверу через колодец бетонного двора.
- Я не слышал, - ответил он. – Парк говорил, что для переезда будет даже специально выделена команда экологов, которые будут следить за тем, чтобы ни одно дерево или куст не пострадали во время переноса. Они будут заворачивать их корни в толстый полиэтилен вместе с землёй и поливать по дороге, сидя в кузовах самосвалов.
- Ты слышал это от парка? Не я ли говорил тебе это? – спросил Виталий, припоминая, не говорил ли он такого и в самом деле.
- Нет, это был Парк, а ты – Виталий, - убеждённо заметил сквер. – Тот был Парк, действительно Парк.
Виталий не был расстроен его ответом.
- Теперь им предстоит выяснить, какой из парков города готов заменить Центральный парк, – сплетничал невидимый собеседник. - Для этого специальные люди будут следить за ними, скрытно наблюдать, притворяясь обычными посетителями, чтобы к июню вынести вердикт.
Виталий понимал, что переезд будет большим стрессом для него, но ему было всё равно: он зажёгся этой идеей, как только впервые услышал о ней. Несомненно, это он должен быть тем парком, который займёт место парка Александра и Елены у Синей площади! Он приложит все необходимые усилия для этого: будет чист, вежлив, опрятен, станет радовать людей каждый день, лично приветствовать каждого и помогать всем в чём бы то ни было. Это несложно – он всегда был таким, и, безусловно, справится с этим и в ближайший месяц. Пока же до лета оставалась ещё уйма времени – месяц и для людей серьёзный срок, а уж для парков он тянется вечно. Поэтому пока можно было не волноваться о будущем, и спокойно лежать, раскинувшись от Чёрного проспекта до Красной реки, слушая пение возвращающихся с юга птиц и разговоры неспешно прогуливающихся по дорожкам людей.
(...)
