Самурай из Киото (первый романа о Натабуре)

перестал в него верить, неожиданно возник в виде картинки. И из нее следовало, что в широком правом рукаве желтой рясы у мастера Мусаси притаился длинный, узкий химогатана, который уже начал движение под кольчугой, как только мастер Мусаси стал шевелиться, и ему вполне хватит сил ткнуть им Натабуру между ребер в сердце. Поэтому не усомнившись ни на мгновение, Натабура протянул левую руку мастеру Мусаси, а правой ударил его кулаком в подбородок. И, не давая опомниться, наступил на грудь и перерезал горло.
– Снискать славу для своего господина…– успел просипеть мастер Мусаси, чернея от яда годзуки.
Он еще боролся за последние глотки воздуха, а правая рука еще искала силы, чтобы ударить этого мальчишку, который оказался ловчее и сметливее во всех отношениях. Перед его взором промелькнули последние годы и больше всего почему-то тот остров, со странным названием Сицилия, который он так ненавидел и который, как ни странно, оказался самым счастливым местом в его жизни.
– Какого господина? Какого? – потряс его за плечи Натабура. Но голова Мусаси стала заваливаться на бок, капюшон соскользнул, и миру в последний раз явилось страшное лицо. Из правого рукава выпал смертоносный химогатана.
Тайна ушла вместе с мертвецом. Афра и Язаки подбежали, чтобы увидеть, как кровь впитывается в песчаную почву гор.
– Дух, сияющий в небе, прими одного из нас… – прошептал Язаки.
Натабура поднялся с колена и вздохнул, глядя на монаха. Было ли ему жаль погибшего, он не ощущал. Действительно ли монах был легендарным Мусаси или человеком, очень похожим на него и присвоившим себе его имя и биографию, Натабура так и не понял. Как сказал великий Будда – прошлое становится песком под ветром перемен, а истины никто не знает, кроме Богов, но и они не всегда всесильны.
Единственное было очевидным – Мусаси не знал, за что и почему должен был убить Натабуру и его друзей. Богиня зла Каннон не сочла нужным сообщить ему правду. В этом и крылся его главный просчет.

***
Он еще надеялся, что вот-вот за очередным поворотом увидит знакомые места, и сердце его замирало от предвкушения встречи с учителем Акинобу. Натабура представлял, как расскажет ему о своих приключениях, а учитель его утешит и скажет доброе, мудрое слово, но вслед за распахнувшимися горами видел всего лишь бескрайнюю долину, реку Черная Нита, блестящую под ярким солнцем, и город, раскинувшийся в мареве по ее берегам. Нет, это была не Кинаи и не Нагоя. Огромный город без конца и края утопал в зелени садов, бамбуковых рощ, китайских сосен с плоскими вершинами и высоких, как свечки, кабитарэ. Может быть, это Абэно провинции Кавати, а я просто не узнаю мест, думал он, мимоходом наблюдая, как Язаки вяло плетется, петляя по склону меж скал и поднимая столб пыли. Обжора уже не ныл и не скулил, как раненый заяц, а только обреченно пялился себе под ноги, надув губы непонятно на кого, словно весь белый свет был виноват в его несчастьях. Афра вел себя, как и подобает щенку, то есть неутомимо обследовал каждое маломальское ответвление тропы, заросли мелии и периодически подбегал, чтобы получить свою порцию ласки.
Это не Эдо и даже не Абэно, думал Натабура, потому что Эдо лежал на равнине, а в центре Абэно никогда не было цитадели-ямадзиро. Действительно, на острове, там, где река делала петли, на естественной скале возвышалась черная тень. Все в ней было черное: восьмиярусная крыша, массивные стены и длинными нагайя в форме прямоугольника, где, должно быть, содержится гарнизон. Подала голос кукушка, и Натабура невольно подумал, что даже певчая птица здесь, как на его родине, но это, кажется, не Нихон. Как же мне вернуться на родину?
– Город! – вдруг, как лось, заревел Язаки, подняв голову. – Город!!! Наконец-то я наемся! – обрадовался он. – Нет, нажрусь! И три дня буду валяться! – Он выпятил живот и похлопал по нему. – Быстрее! – и запрыгал вниз, как весенний козел.
Натабура поддался порыву и бездумно вслед за Язаки скатился к подножию холмов, цепляясь за мелию и срывая ее яркие лиловые цветы. Они сразу попали на жаркую, как скорода, каменную дорогу, которая поворачивала от гор в сторону города. Долго петляла, делая кольца, словно пытаясь запутать демонов и духов, и наконец повернула прямо в город, который лежал в закатном мареве и от этого двоился и казался больше, чем был на самом деле.
Справа сквозь заросли священного дерева сасаки блестела Черная Нита, пенясь на раскатах. Слева горы, закрывающие горизонт, постепенно отдалялись, а вместо них возникли поля, сады, дома предместья и квадратные сики, оплетенные соломенными веревками, – места поклонения Богам. По обеим сторонам торчали столбики, выкрашенные в черный цвет, что должно быть, означало императорский тракт.
На дороге стали появляться крестьяне, солдаты, монахи и прочий люд. На их фоне двое пришельцев – босые и пыльные – совершенно ничем не выделялись и скорее походили на уставших подростков, бредущих в компании собаки с неудачной охоты. В первом же удобном месте они спустились к реке и вволю напились, потом уселись на горячие валуны и опустили в воду натруженные ноги в предвкушении купания.
– Хорошо… – простонал Язаки, с жадностью наблюдая, как темноспинная форель скользит в глубине.
– Давай настреляем? – предложил Натабура и поглядел на берег, прикидывая, где развести костер.
Не успели он достать ханкю и стрелу, как на дороге раздался странный лай. Афра навострил уши, а потом попытался было ввязаться в перепалку, но Натабура на всякий случай цыкнул на него, и щенок, гавкнув пару раз для острастки, мол, знай наших, замолчал, доверчиво глянув на хозяина. За день мешок на горле у него немного уменьшился, и Натабура надеялся, что и на этот раз все обойдется.
Лай приближался.
– Демоны… – испугался Язаки и, оставляя на валунах отпечатки мокрых ног, быстро-быстро полез, не обращая внимания на колючки чихарахэа, под плакучие ветви серебристой янаги.
Натабуре стало любопытно. Он поднялся по насыпи и высунулся из кустов. Афра в точности повторил его маневр – ему тоже было интересно. Он подсунул голову под ладонь Натабуры и, вывалив язык, уставился на дорогу. В горле у него несколько раз что-то булькнуло – что означало ворчание. Через мгновение из-за поворота появились странные люди – саэки-бэ, одетые, как дети – в короткие штаны и нелепые рубахи желтого цвета. Да и подстрижены они были не по-взрослому, а имели детские чубы и вихры. Но самое удивительное заключалось в том, что саэки-бэ лаяли, точнее, облаивали все подозрительные места. Первым делом они распугали духов и демонов там, где центральная каменная дорога пересекалась с сельскими, затем принялись за кучу камней, которую не убрали рабочие, основательно ее потоптав. А когда обратили внимание на вывернутое с корнями дерево и начали, лая, раскачивать его, показались бегущие трусцой тономори – охранники в черном, а уже за ними – хаяка-го, то есть огромный паланкин, в котором явно что-то колыхалось и который перемещали трусцой не меньше двенадцати хаякаэ – носильщиков в мокрых от пота одеждах. Еще не меньше двух десятков хаякаэ бежали следом, чтобы вовремя подменить уставших.
Хаяка-го тоже был черного цвета, как замок-ямадзиро, возвышающийся над городом Думкидаё. Его решетчатые окна, затянутые легкой тканью, колебались в такт движения. Натабура с удивлением заметил, что из-под занавески выглядывает жирная зеленая рука с золотыми кольцами и край дорогой хаори, расшитой бисером. Где-то я это все видел, не успел подумал Натабура, как там, где прятался Язаки, раздался отчаянный крик. Натабура кубарем скатился к реке. Первым, опередив его, внизу оказался Афра.
Язаки выволакивали из-под янаги. А он, цепляясь за ветки и срывая листья, искал глазами Натабуру и протяжно орал:
– А-а-а!!!
– Поймали! Поймали! – рычали тономори. – Вот он – демон!
– Какой же это демон, сейса?! – громко сказал Натабура, пытаясь спасти друга. – Кими мо, ками дзо!
Его отпихнули:
– Отойди, а то хуже будет, – повернулся к нему старший тономори, который беспрестанно жевал мирру. Но, разглядев что-то такое в лице Натабуры, нехотя объяснил: – У него губы синие...
Эка невидаль, хотел возразить Натабура – наелся ягоды муртэс, но тономори, подбадривая себя криками, уже волокли Язаки к черному паланкину. Он и Афра пустились следом.
Первым порывом Натабуры было напасть. Но момент был упущен. Это следовало сделать у реки, броситься в нее и уплыть. Теперь приходилось выжидать удобного момента.
Вокруг паланкина, несмотря на жару, образовалась толпа из любопытствующих. Окно открылось, и в нем появилось расплывшееся жабье лицо каппы, усыпанное бриллиантами. Натабура даже не удивился. Он уже ничему не удивлялся в этой стране. Два бриллианта торчали в мочке носа, целые грозди в каждом из огромных, как у слона, ушей, два по углам рта, два – на подбородке, и один – особенно крупный – в обруче на переносице. Жирные зеленые пальцы были усажены кольцами. Под третьим подбородком красовалась золотая цепь с рубином в оправе. А хохолок прикрывала тотто – шапочка из золоченой иноземной парчи.
– Кто ты, демон? – спросил каппа, похрюкивая и смешно шлепая большими, вывернутыми губами. В глубине рта с красными деснами блеснули острые рыбьи зубы.
– Язаки…
– Какой еще Язаки? – брезгливо спросил каппа, сверкая бриллиантами и кольцами. – Я спрашиваю, какой силы ты демон?
– Не-не-не… з-з-знаю… – выдавил из себя Язаки, шаря по толпе взглядом в поисках Натабуры.
Он действительно походил на демона, который сбился с пути: мокрый, всклокоченный, малость отощавший, с горящими глазами и, конечно, оборванный, как последний попрошайка. Но самое главное, он не понимал, что с ним происходит и почему.
Натабура попробовал было вмешаться. Он хотел показать каппе свой знак кётэ и уладить недоразумение здесь же на дороге – какой Язаки демон?! Всем понятно, что он всего лишь изголодавшийся мальчишка, который наелся ягоды. Внутренний голос Мус четко и ясно сказал: можно только ухудшить положение, ибо каппа столь высоко вознесся, что не будет подчиняться морскому князю, Духу воды – Удзи-но-Оса.
Старший тономори, который жевал мирру, повернулся к нему:
– Стой! – длинная коричневая струя жвачки брызнула в пыль между ног Натабуры.
Гнев ударил ему в голову, и он применил то единственное, что применял так редко, что и не помнил, когда и как – тайный хидэн учителя Акинобу – ваухау. Удар в кадык – место, не защищенное доспехами, похожих на санэ, – пальцами правой руки – настолько быстро и незаметно, что окружающие ничего поняли и даже не отреагировали. Они только увидели, что старший тономори внезапно с грохотом упал, ноги у него завязались узлом, а на губах появилась розовая пена. Со стороны это выглядело так, словно Натабура поймал на лету муху – не более. В ударе не участвовало тело, а только кисть руки, словно он хотел что-то стряхнуть, и сделал это так неудачно, что едва не задел лица тономори. В момент удара, наставлял учитель Акинобу, пальцы должны быть тяжелыми, как сэки-бо – каменная дубинка, и одновременно быстрыми и острыми, как кончик серпа-кама. Стража решила, что у старшего тономори от волнения, жары и усталости пошла горлом кровь. На Натабуру же никто