Записки бывшего царя

  Прост в обращении, без всякой аффектации, Он имел врождённое достоинство, которое никогда не позволяло забывать, кто Он. Вместе с тем, Он имел слегка сентиментальное, очень совестливое и иногда очень простодушное мировоззрение старинного русскаго дворянина… Мистически относился к своему долгу, но и был снисходителен к человеческим слабостям и обладал врождённой симпатией к простолюдинамъ – в особенности к крестьянамъ. Зато Он никогда не прощал то, что называл «тёмными денежными делами»…

                                                                                                            Баронесса С.К. Буксгевден.


*          *          *


  Бремя это настолько велико, что не соизмеримо никакими мерками. Оно крест моей династии на многие века. Одновременно – это и помазание Божие. Бремя сие – Корона Российской Империи. Как видно, пришло время собирать камни, осыпавшиеся с этой Короны. И камни эти – драгоценные рубины КРАСНОГО цвета…

  Хотел бы многое вам рассказать, объяснить. Но вряд ли это возможно при нынешних условиях. Предполагаю, что иного времени не будет. Знаю, многие меня осуждают. Чувствую на себе их недовольные, а порой и презрительные взгляды. «Николай Кровавый» - за что сие прозвище дадено? За какие такие грехи тяжкие? Не «Великий», не «Грозный», а «Кровавый». Однако если бы не известный русский святой, то его наречение "Николай Угодникъ", наверное, по делам моим, да по состоянию души моей, стало бы более точнымъ наречениемъ вашего покорного слуги Господа. Поскольку искренним желанием помочь, угодить ближнему своему, я безгранично обожаю пользоваться и смею гордиться сим, как истинным даром Божьим. Но извольте, господа, или как вас там нынче –  «товарищи», согласен с тем, что над всем властен, и по сему за всё в ответе самодержецъ российский. Оное не подлежит оспариванию, ибо божественное начинание имеет. Но сказано: «Каким судом судите, таким и будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить (Матфея 7:2). К моему глубочайшему сожалению, Империй без крови не бывает. И у каждого из нас всегда найдётся друг или враг. И считайте, что вам повезло, если это два разных человека.

  Вправе ли обращаться к потомкам своим Царь, покинувший Престол в самые грозные для Отечества времена, когда Империя захлебнулась кровью гражданской войны? Вправе ли рассуждать отец, бросивший детей в опасности этой красной заразы? Боюсь, что ответ на этот вопрос вас не обрадует, милостивые господа: ибо я осмелюсь на сие, и оное есть не дерзость самобичевания, но смелость искреннего раскаяния в тех грехахъ, которые возложило на меня бремя вершителя судеб величайшей из империй. Ведь всё, что не творится на свете симъ - есть проведение Господне. И кому судить меня, как не Господу, и токма Ему, и токма на Него уповаю в сей час, склоняя голову свою перед Державою Российскою. Каждый, кем сие прочитано будет, волен выбирать, но выбравший должен быть достоин своего решения.

  Осознаю сей грех великий и неумолимый, ибо способствовал делами своими к погибели Престола Российскаго! А без монарха России не сдюжить. Как же так, без монарха?! Ах, отец Григорий, Григорий Ефимович, святой человек. Твоими устами глаголил ангел Господень. Потерпел ты за веру свою и заботу о чаде нашемь! Смотришь сейчас с высот Царствия Небесного на нас грешныхъ, и за голову хватаешься в ужасе терзаний души своей за государство российское! «Что ты сотворил с народом своим, папа?!» - молвишь тихо мне и головой опять качаешь как маятником.

  Да что теперь России от терзаний моихъ? Разруха и голод, кровь и смерть – они истинно царствуют на троне нашемъ. Мерзость кругом, и нет ей конца.

  А какой такой совет дать изволите самодержцу вашему, пока дрожащей рукою сей не отрёкся он от России, как от матери на одре? Реки крови превратить в моря и океаны?  И только лишь? Каков будет ваш совет, неуёмные мытари и праведники? Помазаннику Божиему советовать не с руки. А вот «Николашке Кровавому» – сам Господь велит, проклятием своим. Не родился ещё таков, чей совет в пору бы России теперь пришёлся.

  Кто этот господин Ульянов, или, как он себя называет, - Ленин? Откуда он такой есть, Господи? Не его ли ты послал мне во испытание сие? Говорят, Ульянов дворянских кровей. Ни что иное, как истерический смех просачивается сейчас сквозь уста мои! Дворянин, подумать только! Взращён во чреве Империи сей кровопивец! Вскормлен с благородных рук, супостат! Вот истинный чёрный мессия, а не ты, отец Григорий. Мы заблуждались в этом своём мнении и заблуждения эти стоили нам Империи. Жандармерия доносила, что Ульянов полон планов отмщения за казнь его старшего брата, Александра. Охотно верю. Отец наш не имел к нему снисхождения и на то была воля Господня, не смотря на вымученное Ульяновым старшим прошение о помиловании. И я уверен, что другого пути просто не дано было Господомъ. Дерзость этой «Народной воли» - источника неописуемого зла, достигла государственных пределовъ! Тогда я ещё не мог поверить в то, что воля русскаго народа - есть жестокое убийство государственных чиновъ! А цель оного - свержение монархии! Всё это не что иное, как гадить в колодецъ, из которого придётся испить не одному поколению соотечественниковъ.

  Чем претерпевать все муки Отечества, находящегося в предсмертной агонии гражданской войны и в трупных пятнахъ большевизма,  я предпочёл бы погибнуть тогда, в Японии в 1891 году от рук этого сумасшедшего полицейского Цуды Сандзо. Может быть в таком случае, сломав линию судьбы, Отечество избрало бы иной путь, чем эта неминуемая гибель всея русской цивилизации в лапах этого коварного и ненасытного большевистского спрута. Но мне был предначертан путь отшельника, и конецъ этого пути в рукахъ Божьихъ.

  Ах, отец! Всемилостивый Государь Божией волею! Не внял ты мольбам моим оставить трон брату нашему, Михаилу. Какие жаркие дискуссии мы затевали на эту тему! Ты много гневался на меня тогда. И всё же, твой авторитет и умение убеждать возымели верх надо мной, и я сдался! Всё закончилось моей подписью в манифесте о своём вступлении на престол. И это при живом Императоре! Ах, cher papa, как грешно сейчас видится мне вся эта бравада. Сего никоим образом нельзя было допустить при живом-то Помазаннике Божием! Иначе, как воле Его перечить! Вот и отец Григорий об этом мне писал. Не хорошо, мол, получилось. Не столь возжелавший благ трона российскаго, но любящий сын отца своего, принял я сию ношу на себя, вопреки всему… И каяться поздно… Да и бесполезно сие…

  Скажут многие, что мне бы в ту пору решимость Петра и дерзость Екатерины! Не падала бы сейчас Россия как подпиленная берёзка. Но, в угоду деспотовъ, от таких личных качеств я был далёк, угождая народу нашему. На челе каждого из нас судьба, написанная рукою Господа. Какова доля, выпавшая Отечеству моему? Этот вопрос меня сейчас тревожит дюже других. Чувство, что мир сошёл с ума, упорно не покидает меня и сидит внутри пакостным червём! А чувство, что династия наша окончится на мне, как ты и обещал, отец Григорий – сие другой червь в недрах души моей. И эти два чувства – непосильная ноша вашего покорного слуги. Но не могу сказать, что ноша сия незаслуженна, ибо над всеми властен, и по сему за всё в ответе самодержецъ российский.

  Тяжко мне, братцы, писать. Слова находить нужные. Сие махание руками после драки уже никому не надобно. Никому, кроме меня. А по сему пустое это занятие. Но соблаговолил Господь положить сии слова на этот клочок бумаги. И противиться этому грешно, да бы супротив лжепророковъ, пролить лучик света истины на деяния мои.

  2 марта 1917 года. Пятнадцатый час пополудни. Я в кабинете один. Тикают часы неустанно, отсчитывая последние минуты до принятия решения о судьбе Отечества нашего и самодержца его. Тиканье этих механизмовъ, словно колокольный звон, будет раздаваться в моих снах все последующие за сим событием ночи. В мыслях полный беспорядок, ещё худший, чем в стране. Во власти росчерка пера миллионы жизней и судеб, возможно, гражданская война, невиданных до селе масштабовъ. Немцы накидывают удавку с запада! Многие, кому доверяю искренне и безгранично, уговаривают отречься. Возрастает чувство вины, что причиною всех бед Империи являюсь сам! Смею ли воевать с собственным народомъ?... Или обязан?... Господь, веди руку мою волею своей! Токма на тебя лишь уповаю в сей грозный час испытаний моихъ…. И решение было принято…

  При том, чтоб осудить меня, надобно быть мною, и принять другое решение, оценив и испытав его последствия. От ответственности за своё решение не отрекаюсь. Но…. разве воля Помазанника Божьего подлежит оспариванию и осуждению? Принимая решения, я имел честь надеяться, что сие мне диктует Бог и через меня воплощается в жизнь Его воля.

  Возможно сейчас, ночью, здесь, в этом Богом забытом месте в Екатеринбурге, в каком-то незнакомом, холодном доме, где большевистская охрана удерживает нашу семью, сидя за небольшим деревянным столиком, под светом тускло горящей керосиновой лампы, я только начинаю понимать, что Россия – это особый организм, не терпящий нерешительности и мягкотелости. В противном случае этот организм становится, говоря словами Евгения Сергеевича Боткина, неизлечимо болен и потому безнадёжен. Но безнадёжна ли Россия? Это вам, господа, не княжество Курляндское! Но, к сожалению, ответить на этот вопрос придётся будущим поколениям. Почему к сожалению?  Только потому, что над всем властен, и по сему за всё в ответе самодержецъ российский.

  Керосин на исходе. Большего ждать бессмысленно, поскольку охрана с каждым днём всё невежественнее обходится с нами. Боткин однажды заступился за меня, чего ему делать, конечно же, не следовало, так получил удар по голове револьвером. А то и хуже могло статься. Откуда берутся такие люди? Дурно пахнущие, грязные. Без бога в душе (хотелось написать «Без Царя в голове»). Плохо ещё и то, что не знаем чего ждать в будущем. И есть ли оно - будущее. Александра Фёдоровна (милая Алекс) улыбается только в общении с детьми. Видит, как ухудшилось состояние Алёшеньки. Слышит молчание Боткина. Как только дети засыпают, улыбка исчезает с её лица, откуда-то появляются новые морщинки, седина и неопределённость в глазах, вселяющая страх. Милая Алекс! Любимые дети! Не такой участи для вас я желал, видит Бог…

  Кто-то идёт. Звуки шагов усиливаются, приближаясь. Семья ещё спит. Может, стороной обойдут нашу комнату. Однако надежды сии канули в лету. Было слышно, как звуки шагов приблизились к порогу двери нашей комнаты и затихли. Кто-то стоял за дверью. Потом снова приближающиеся звуки шагов. Ещё кто-то подошёл к порогу дверей, но входить они не спешили. Думаю, это всё не спроста. Опять обыск или иная какая унизительная процедура. Может быть…

  Исписанный листок, скомкав, удалось положить в нижнюю полку комода, стоявшего в нашей комнате. Немедленно погасил лампу в надежде, что люди, стоящие за дверью, всё же, постояв, уберутся прочь. Но страшный стук в дверь, потрясший тишину июньской ночи, не оставил никаких надежд… Храни нас Господь! Храни Господь Россию…


*          *          *


Из рассказа поварёнка Седнёва.

Утром 17.07.1918г. я проснулся от грохота и возни людей с