Оллария

– поддержка была ей нужна. А еще это означало, что Фердинанду не противно к ней прикасаться, ведь правила сейчас не заставляли его это делать.
От волнения Катарина мало кого смогла рассмотреть среди прочих придворных. Она нашла взглядом матушку и братьев. Рядом с Каролиной сидел кансильер, пожилой человек с приятным лицом, он что-то говорил матери, она улыбалась и кивала некоторым его словам. Ги развлекал девушку в лиловом платье, сидевшую рядом с ним, и иногда, словно исподтишка бросал на Росио яростные взгляды.
Эмиля Савиньяка Катарина разглядела, только когда начался бал, и прошел ее первый танец с Фердинандом. Король двигался в танце уверенно и безошибочно, вел Катарину так, что она почти сразу перестала волноваться о том, чтобы не сбиться случайно с ритма. Рука Фердинанда – рука поддержки, подумалось ей. Но это сейчас, а что же будет позже, вдруг это ощущение в целом ошибочно… После первого танца можно было отдохнуть, и Катарина увидела в зале Эмиля. Он танцевал с темноволосой женщиной, которая казалась значительно старше него. Потом, в течении вечера он еще несколько раз приглашал ее, почти не танцевал с другими, почти все время находился возле нее. Катарина поняла не сразу, что этой женщиной была его мать, Арлетта Савиньяк, которая вернулась в столицу с малолетним сыном, но и старшего мертвой хваткой держала при себе.
После юной королеве хватило сплетен при дворе. Хочешь-не хочешь, а придворные толки все равно лезут в уши. Сплетни об Эмиле ходили неприятные. Говорили, что Арлетта привязала его к себе так, как не должна вести себя мать с сыном, и все потому, что, взрослея, он становился все больше похож на Арно-старшего. Что она не торопится искать для него подходящую невесту потому, что поступает с сыном так, как этого не одобряет Создатель. Во дворце Эмиль действительно появлялся редко, в обществе юных девушек не бывал никогда, а после вернулся с Арлеттой в Сэ, когда та решила снова покинуть столицу. Но потом Каролина завела разговор с дочерью, посоветовала ей не слушать злые языки, сказала, что Эмиль лишь бережно относится к матери, которая осталась вдовой, заботится о ней и, видимо, решил строить военную карьеру вне столицы, чтобы быть поближе к Арлетте и иметь возможность чаще ее видеть. Катарина поверила бы матери и перестала внимать слухам, только если бы не сравнивала ее поведение с Ги. Ведь матушка тоже осталась вдовой, и брат тоже был рядом, но на балах он танцевал не только с Каролиной, а иногда и вовсе не приглашал мать, а также любезничал с юными графинями и маркизами сколько его душе было угодно, чем вызывал лишь ее одобрение.      
Катарина знала, что Эмиль переписывается с ее опальным кузеном, Робером, который с уцелевшими остатками семьи мятежников Эпинэ был сослан в Агарис и попал там под опеку Раканов. Жозина, его мать, умерла, не перенеся гибели любимого мужа. Робер говорил о дружбе с Савиньяком, сохранившейся со времен их учебы в Лаик, когда они в последний раз приезжали в Гайярэ с матерью и его младшими братьями, когда Люди Чести еще радовались своей победе, старались ее удержать. И он не оставил Эмиля, писал ему в Сэ, где тот считался пленником. Теперь все стало наоборот…  
Старшего родного брата Катарины, Жермона Ариго, на свадьбе тоже не было. Он давно был отвержен собственной семьей, и о смерти отца узнал от чужих людей,  мать не писала ему и запрещала Катарине и братьям это делать. Но письма от него приходили, Катарина читала их, знала, что мать читает тоже, только они оставались без ответа, и она верила ей безоговорочно, верила, что так надо. Впрочем, Катарина слабо помнила Жермона, ведь его ссора с отцом и отлучение от семьи произошло, когда она была еще мала. Если бы не его письма, она бы совсем позабыла о брате.    
Свадебное торжество для Катарины неспешно подходило к концу. Придворные оставались веселиться до утра, славить короля и его юную супругу, а он сам должен был отвести ее в спальню и оставить там, в ожидании другого. В нужный момент Фердинанд встал, прощаясь с гостями, и взял Катарину под руку. Прежде, чем они покинули зал, девушка не удержалась, чтобы не посмотреть на Росио, и он тоже взглянул на нее. Синие глаза смотрели мягче, взгляд был почти успокаивающим, и Катарина поняла, почему – она дрожала, сама не замечая этого. Фердинанд крепче сжал ее локоть. Нужно было взять себя в руки, и Катарина постаралась. Снова помог этикет, вбитый в голову менторами. Юная королева попрощалась с придворными так, как этого требовали правила, и дальше спокойной легкой походкой проследовала с супругом к выходу.
Они шли не вдвоем, а в сопровождении, и сначала Катарина думала, что в нем будет и Росио, как приближенный короля, но, наверное, ему тоже нужно было подготовиться… Краска стыда внезапно бросилась в ее лицо, при этих мыслях. Они целовались в замке Гайярэ много раз, но то, что произойдет теперь – к этому невозможно быть готовой заранее, как ни старайся. Во время дороги через коридоры по пышным коврам малодушие Катарины кричало ей, что из нее делают жертву, призывало жалеть себя до слез, но тут снова помогли прошлые занятия – она не несчастна, как бы не чувствовала себя. Волнение и страх должны быть, это в порядке вещей, а вот слезы ни к чему. Ни Фердинанд, ни Росио никогда не должны их видеть – это Катарина помнила очень хорошо и, сумев перебороть себя, улыбалась королю в супружеской спальне. Фердинанд ушел не сразу. Они остались вдвоем, и он усадил ее в кресло, а сам прошелся по неярко освещенной богато убранной комнате.
- Это спальня теперь только твоя, Катари, - сказал он, - Не на людях мы можем быть на «ты». Я здесь не ночевал ни разу и не стану. Утром мы будем видеться за завтраком… ты ведь и сама все знаешь.
Девушка удивленно взглянула на молодого короля, она не ожидала, что Фердинанд заговорит с ней так… по-дружески. Она поблагодарила супруга и назвала его на «ты», как он и хотел. Про Росио король не сказал ничего и вскоре поспешил уйти.
Дальнейшее ожидание в одиночестве было мучительным. Служанки и камеристки в спальне не появились – Росио должно было достаться все, вся она, как есть, в роскошном наряде, с высокой прической и королевским венцом на голове, только на обручальном браслете значилось другое имя.
Чтобы не волноваться так сильно и хоть немного отвлечься, Катарина думала о Гайярэ и о том, что матушка во всем была права. Она правильно сделала, что солгала тогда Мишелю, будто отправила письма его отцу о том, что он спас Росио и Эмиля и привез их в замок. Как объяснила ей потом Каролина, если не Морис, то Анри-Гийом сумел бы настоять и сделать так, чтобы юношей предали смерти. Мишель слишком идеализировал отца, деда, всю свою семью. А ложь, как поняла тогда Катарина, не всегда бывает скверной. Иногда говорить неправду или умалчивать о чем-то намеренно может быть необходимо. Иногда ложь может спасти чьи-то жизни. Ложь может быть во благо, значит, это не всегда дурно. Такую ложь Создатель прощает.
«При дворе тебе иногда придется лгать, - говорила ей Каролина, - Не суди и не терзай себя за это, дочь. Помни, что ты всегда можешь попросить у меня совета, но учись и сама отвечать за себя и то, что происходит вокруг, если от тебя может зависеть происходящее. Придет время, и я открою тебе одну тайну… Не сейчас, пока это знание только помешает тебе.»
Катарина в который раз задумалась, о какой тайне говорила ее мать, как в комнату, наконец, вошел Росио. Она едва не вздрогнула и поднялась из кресла, хотя и не должна была, и перевела на него напряженный взгляд.
Кэнналиец тоже молча смотрел на нее, теперь не только восхищенно. В его глазах отражалось горячее, бешеное желание, которое он скоро собирался удовлетворить. Росио шагнул к Катарине, взял ее холодную от  волнения руку, поцеловал почти ледяные пальцы,  а потом обнял за талию и прижал к себе. Его дыхание обжигало, нетерпеливый поцелуй был горячим и страстным. У Катарины закружилась голова, она уже не чувствовала ног, но Росио держал ее, не давая упасть. Все было не так, как в Гайярэ, и больше никогда не будет так… Катарина продолжала молчать, покорно подставляясь жадным поцелуям любовника, или истинного мужа, она не знала, как правильно теперь назвать того, кто нес ее на руках в постель. Там она лишь вскрикнула, один раз. Росио слова были не нужны, он хотел только одного – овладеть ею. Его глаза казались темными, как у морисского шада, впрочем, сейчас в нем колыхалась кровь всех его предков, в том числе и этой стороны. Он причинял Катарине боль, но эта боль была не страшна. Скорее, она их объединяла. Сам Росио тоже испытывал боль, но не физическую, а душевную, которую, похоже, он все время теперь носил в себе. Так подумалось юной королеве, и она обняла его, полностью сливаясь с ним, убрала темные волосы с его напряженного лица, обволокла ногами, интуитивно принимая наиболее удобное для него положение. Боль внизу сменилась жаром, плавящимся  удовольствием, очень ярким, словно распустившийся экзотический цветок. Катарина прошептала имя Росио, не осознавая этого, и он ответил горячим поцелуем, нашел своей и сжал ее руку.
Человек, дарящий такое удовольствие, не может быть дурным. Так рассуждала про себя юная королева утром, сидя перед зеркалом в своем будуаре, пока камеристки расчесывали ее волосы. Теперь он ее супруг, именно он, и пусть на венчальном браслете выгравировано другое имя. И это значит, что даже если он будет плохим для всех, для нее он останется хорошим. А настроение у мужчины может быть всяким. Он может прийти не в духе, а может и наоборот, и всему этому есть причины, в которые ему необязательно ее посвящать. Ведь теперь она будет ждать его, и будет ему рада. Катарина действительно испытывала искреннюю радость от того, что увидит сегодня Росио, прийти он обещал. Но сначала ей предстоит завтрак с Фердинандом. Этикет юная королева помнила хорошо, и как нужно провести этот первый завтрак, тоже. Вечером снова будет пиршество в честь их свадьбы, не такое торжественное, как первое, но не менее пышное. А ночью Росио снова будет с ней. Может быть, они поговорят, если уснут не сразу. Теперь Катарина не боялась изменившегося кэналлийца и была уверена в его любви, как и в своей. Первая ночь и безмятежный сон рядом с ним, в его объятиях, ее успокоили.
Завтрак с королем прошел полностью по этикету, Катарина ничего не забыла и не сбилась ни разу, правда, Фердинанд, пусть неявно, но помогал ей в этом. Казалось, он проникся своей новоиспеченной супругой, или просто по своей природе был добр.
После завтрака Катарина смогла увидеться с матерью, и та похвалила ее, что после первой брачной ночи она пребывает в таком приподнятом расположении духа, однако, и дала ей совет.
«Не стоит показывать всем окружающим свою радость и удовольствие, - сказала мать, - Если тебе было хорошо этой ночью с Росио, другим об этом нечего знать и даже догадываться по твоему виду. Оставь свою радость для него самого, открой ее потом, наедине, а на людях будь сдержанна и даже чуточку печальна. Так будет лучше, сделай вид, и не откровенничай ни с кем, кроме меня.»
Матушка все знает лучше, так что, Катарина постаралась последовать ее совету. Перед фрейлинами она сделала вид слегка печальный, но