Нашествие арабуру (третий роман о Натабуре)

недолго, и решили вернуться и хоть краем глаза взглянуть на волшебного самурая. Стоит отметить, что и парочка иканобори, поддавшись панике, тоже сбежала, так что у бравых офицеров не оставалось свидетелей их позора. Гордость предков взяла верх, и они даже рассудили так: лучше погибнуть от руки соотечественника, чем от пришлых арабуру. Будь другие времена, такого героя носили бы на руках и оказывали самые пышные почести. Но только не арабуру. Им вообще чужда была психология туземцев, и они считали, что даже самые сильные герои должны быть уничтожены, если они враги.
Все это время Акинобу ожидал конца. Не то чтобы он боялся – нет, просто у него не было сил. Он ошибся. Гэндо  потребовало столько энергии, что теперь он не мог не то что поднять меч, а даже шевельнуться. Прием двойника сыграл с ним дурную шутку – слишком много напало врагов, и сотворил с полсотни двойников.
Между тем, офицеры, прячась друг за друга и боясь собственной тени, крались в полной уверенности, что живыми из харчевни им не уйти. А один из офицеров сотворил сэппуку, полагая, что ему все равно не жить. Они читали прощальную молитву и подбадривали друг друга. Они рыдали в голос и не могли унять дрожи в коленях. И все из-за того, что они никогда не были настоящими офицерами. Разве истинный самурай будет служить арабуру? Конечно, нет. Поэтому-то к арабуру и шли вчерашние лавочники и банщики, винокуры и гробовых дел мастера, а также прочие простолюдины. Самые умные из них и получили благородное звание офицера, а самые неумные стали рядовыми, и умные получили возможность командовать неумными и даже бить их бамбуковыми палками по головам.
В центре зала офицеры увидели тех, кто внушил им такой ужас: усатых и грозных до умопомрачения самураев в голубых кимоно с божественными иероглифами и с мечами в руках. Офицеры с мольбой бросились на пол и стали горячо, а главное, вполне искренно вымаливать прощения. Их даже не удивила следующая странность: ни один из самураев не то что не шевельнулся, даже высокомерно не произнес ни слова. Ободренные таким приемом, офицеры, не поднимаясь с колен и отбивая поклоны, стали ползком удаляться в полной уверенности, что они прощены. Слезы благодарности текли по их лицам. Каждый из них решил, что тут же бросит это опасное занятие – быть кэбииси, городским стражником, и больше никогда, никогда не станет служить арабуру, будь они прокляты!
И все бы, наверное, обошлось: Акинобу отсиделся бы в развалинах, а вечером ушел бы к себе домой, но самый хилый и самый ничтожный кэбииси, который к тому же еще оказался и самым нерасторопным, к своему великому ужасу случайно задел крайнего самурая. То, что произошло в следующий момент, лишило его способности соображать – его рука прошла сквозь самурая, как сквозь хонки. Офицер взвизгнул и со всех ног, увлекая товарищей, вылетел на улицу. Они убежали очень далеко и только потом стали ощупывать его, а, убедившись, что он даже не ранен, принялись расспрашивать, что же произошло.
Через кокой, набравшись храбрости, они снова появились в харчевне. Храбрейший из них держал в руках нагинату.
– Ну! Давай! – подталкивали его товарищи. – Давай!
– К-к-ка-кого? – спрашивал он, заикаясь.
Его руки дрожали, а едкий пот заливал глаза. Единственное, что ему хотелось – бухнуться на колени и спрятаться в ближайших кустах.
– Вон… того… с краю, – шепотом советовали ему.
Офицер закрыл глаза и ткнул, ожидая мгновенной смерти, но ничего не произошло.
– Да это же тени, – догадался самый-самый умный. – Я слышал о таких чудесах, но думал, что это выдумки.
Тогда все расхрабрились и, хвастаясь, перед друг другом, дабы замять неловкость, стали обшаривать помещение. Тени самураев еще некоторое время пугали их, но затем офицеры освоились и даже спрашивали себя:
– И чего мы, болваны, испугались, это же мертвые призраки.
Так они и наткнулись на Акинобу, беспомощного и обессилевшего. Они схватили его, связали и, торжествуя, потащили в государственную тюрьму Тайка. При этом они распевали глупую песню храбрецов: «В целом мире для нас нет достойных врагов. Мы обманули смерть! Трам-трам-трам… И наши печали забылись, как утренний туман. Трум-трум-трум… Так вперед же! Вперед! Во славу нашего императора Кан-Чи!»

***
Если вы думаете, что мы забыли о хакётсу с мальчиком-поводырем, то ошибаетесь. Они притаились невдалеке за каменным забором, наблюдая в щель за происходящим с мрачным спокойствием Будды. В конце мальчик даже уснул. Он был очень хладнокровным, уравновешенным и даже казался сонным, он только на первый взгляд. В его душе бушевали страсти, как у любого двенадцатилетнего мальчишки.
Наверное, хакётсу, которого звали Бан, мог бы спасти Акинобу, но он остался сторонним наблюдателем, не потому что не мог помочь, а потому что знал, что так угодно Будде. Не зная промысла Богов, не стоит ввязываться, думал он. И правильно сделал, ибо, сам не зная того, спас две жизни.
Когда кэбииси с радостными криками утащили Акинобу, Бан встал, плюнул на горячую землю, отряхнул колени:
– Пора! – и надел на голову корзину с маленьким окошком для глаз.
Мальчик-поводырь, которого звали Кацири – значит, «умный», с таким же безразличным видом, словно видел подобные сражения каждый день, поднял котомку из рисовой соломы, закинул ее за плечи и молча тронулся за Баном.
Они шли долго. Мальчик-поводырь нужен был не только для маскировки. Бан ни разу не оглянулся, зная, что мальчик никуда не денется. Цель, стоящая перед ними, с каждым днем обозначалась все четче и четче, и мальчик как нельзя лучше подходил для ее реализации. Наконец они миновали квартал горшечников и вышли на окраину города к реке Ёда. Бан снял с головы корзину, чтобы лучше обозревать окрестности.
Трава вначале была, как и везде, желтая, выгоревшая, но чем ближе к реке подходили Бан с мальчиком, тем она становилась зеленее. В конце концов им пришлось раздвигать ее руками, и они вступили в зловонное облако городской клоаки, хотя издали она казалась цепью озер, заросших по краям чахлым тростником и полусухими ивами.
Бан стал дышать мелко и часто – единственное, что помогало в этом месте.
– Не сметь! – прикрикнул он на мальчишку, когда тот зажал нос. – Дыши! Дыши, как я!
По лицу Кацири невозможно было ничего понять – боится он или нет, оно было только очень решительным, словно ему предстояло прыгнуть в котел с кипящей водой. Каждый раз у него такое лицо, отметил Бан, но ничего не сказал.
На берегу зловонного озера Кацири разделся и натерся густым, как воск, маслом. Зловонный запах смешался с запахом сосны и медвежьего жира и еще чего-то, что трудно было определить. Бан и мальчик давно привыкли к этой смеси запахов, и поэтому даже дома им казалось, что пахнет нечистотами. Тело у мальчика было очень мускулистым, будто состояло только из жил и мышц. Масло сделало его фигуру рельефной, как корни дерева, выпирающие из земли.
Мальчик привязал к груди камень, взял в рот бамбуковую трубку и безропотно вошел в нечистоты.
– Мелко… – сказал он, оглянувшись.
– Иди, иди… – лениво ответил Бан.
Вокруг мальчика стали всплывать огромные пузыри. Воздух стал еще зловоннее. Бан наблюдал, как мальчик все глубже и глубже входит в нечистоты. В самом глубоком месте жижа доходила до шеи. Мальчик пропал. Над поверхностью осталась торчать одна трубка.
Бан сел в позу лотоса и стал ждать. Припекало. Он сорвал лист лопуха и накрылся им. Мир стал зеленым и веселым, если бы не запахи. Но Бан терпел. Он умел терпеть. Такова была его профессия, и он обучал ею Кацири. Когда-то он и сам нырял в такие сточные воды, был здоровым и сильным. С тех пор прошло много лет и, оказывается, мир не изменился. Его профессия снова стала востребованной. Но теперь он сам нырять не мог. Задыхался.
Когда минула половина стражи и солнце присело над покосившимися крышами города, он бросил в воду камень. «Плюх!» – камень упал, как болото, без брызг. Разбежались только три ленивые волны. Однако ничего не произошло. Бан хмыкнул и бросил камень побольше. Снова ничего не произошло. Бан выругался, отшвырнул лист и в нетерпении заходил по берегу. Ему не хотелось лезть в нечистоты. Но делать было нечего. Он уже стал раздеваться, когда над жижей всплыли пузыри. И сразу появилась голова мальчика, похожая на панцирь черепахи. Слава Будде, облегченно вздохнул Бан и сел, он перед этим крикнул:
– Вылазь, негодник! Слышишь!
– Я уснул, я уснул, учитель! – оправдывался мальчишка, с трудом раздвигая перед собой зловонную жижу.
В воздухе распространилась такая вонь, что Бан едва сдержался, чтобы не отбежать в сторону. И хотя они специально не ели двое суток, желудок грозил исторгнуть все, что в нем еще оставалось.
– Я тебе усну в следующий раз! – разозлился он. – Я тебе усну. Чему я тебя учу? Забыл?
– Не забыл, учитель, – испугался мальчишка, выплевывая изо рта грязь. – Считать надо.
Глаз у него не было видно. Вместо глаз – одни белки.
– Ну так считай!
– Я больше не буду…
– Ладно, хорошо, – вдруг успокоился Бан. – Беги в реку, мойся, нам пора домой.
На воздухе черная грязь, которая покрывала Кацири, стала мгновенно сохнуть, и пока он добежал до реки, она уже отваливалась кусками, обнажая красную воспаленную кожу.
Выдержит или не выдержит? – спрашивал Бан. Выдержит. Недаром я его учу. Завтра просидит в озере целую стражу. И почему-то вспомнил сегодняшний бой в харчевне. Что-то ему подсказывало, что этот бой будет иметь в его жизни особое значение. Он привык к подобным совпадениям. Из них состояла вся жизнь. Там увидим, вздохнул он, поднялся и надел на голову корзину. Кацири уже бежал к нему от реки.
– Натрись, и пойдем! – скомандовал Бан.
На этот раз Кацири использовал легкое облепиховое масло и сразу заблестел, как бронзовая китайская статуэтка. Потом он оделся, и они так же спокойно и размеренно пошли в сторону города. Лицо мальчика было решительным и удовлетворенным, как после честно проделанной работы. И душа у него была тоже умиротворена, хотя он уже знал, что ждет его впереди.


Глава 4
Пленение и побег

Натабура и не думал выслеживать песиголовца. Да вышло само собой. Нехорошо вышло – глупо и не так, как хотелось. После этого он себя еще долго корил за доверчивость и близорукость.
К вечеру Натабура обнаружил, что они заблудились: солнце светило не слева, как было положено, а справа, что противоречило всякой логике. Неудивительно, что они с Афра почувствовали себя неуверенно, остановились и стали соображать, что же все-таки произошло, но так ни к чему конкретному не пришли. До этого все в мире было правильно – и шли они правильно – туда, куда надо, и думали правильно, боясь сглазить удачу, а потом, в один миг все перевернулось, будто стороны света поменялись местами. Неужели и так бывает? – с ужасом думал Натабура. Но я нигде, никогда, ни в одной из самых умных книг ни о чем подобном не читал. Его охватило отчаяние. Он не знал, что делать – идти дальше или вернуться назад.
Вдруг они услышали шорох: совсем рядом треснула ветка, раздались тяжелые шаги, и Натабура положил руку на морду Афра, чтобы он не рычал, а сам беззвучно выхватил кусанаги. Но и тот, кто двигался бесшумнее хонки, тоже их услышал, потому что замер, и звуки прекратились. Границу хвойного леса