***
Говорят, чем ближе старуха-смерть с косой, тем сильнее становится жажда жизни. Сейчас он понимал это как никогда – сейчас, когда смерть, одетая в форму советского НКВД, смотрела на него и его товарищей из дул пистолетов, готовая выпустить наружу своих свинцовых детишек – собирать кровавую жертву.
Вокруг простирался лес. Природа медленно пробуждалась от зимней спячки. Солнце ещё только набиралось сил, чтобы согреть землю.
Он смотрел на небо – бескрайнее, голубое, уже не спрашивая мысленно: за что? почему?, уже не взывал к Господу в отчаянной мольбе. Смирившись с тем, что его молодая жизнь оборвётся в этом лесу, на чужой земле, он просил Бога об одном – уберечь его родителей, жену, ребёнка, которого он так и не увидит, спасти его терзаемую войной родину.
- Прости мне, Боже, все грехи и прими мой дух, - прошептал он одними губами.
Раздались выстрелы. Последнее, что он почувствовал – резкая боль. Словно со стороны услышал собственный стон. И всё – темнота. Где-то вдалеке заиграли Моцарта…
***
Привычные напевы будильника медленно возвращали Машу к реальности. Жива? Да, вроде бы – и даже невредима. Лес и голубое небо растворялись с остатками сна, уступая место знакомой с детства комнате.
«Жесть! – подумала девушка. – Приснится же такое!».
Мало того, что во сне её расстреливали, что само по себе было жутко, так ещё вдобавок и она была не она, Маша Кочеткова, а какой-то военнопленный, офицер, к тому же не русский. И не немецкий – в своей молитве он говорил о Польше. И звали его не то Фрэнк, не то Франц… Поляк, значит? Мама родная!
Поляков Маша не любила. Особенно рыжих и усатых. Она не видела, как выглядел тот расстрелянный офицер, поскольку сама была в его теле, но что-то ей подсказывало, что он как раз из таких.
- Кошмарики на воздушном шарике! – произнесла девушка вслух.
Меньше надо шастать по литературным сайтам, цеплять там всяких гадюк и называть подругами! Но кто же мог подумать, что Нина Белова, с виду такая добрая и сострадательная, окажется…
На её страничку Маша зашла случайно около двух месяцев тому назад. Как преподаватель русского языка и литературы, она не могла не отметить красоты авторского слога, стройности композиции… Но больше всего Машу поразила глубина и трогательность её рассказов, прочувствованность сюжетов. Пальцы сами собой потянулись к клавиатуре, выводя восхищённые отзывы.
Нина ответила ей в тот же вечер. Начались долгие и интересные обсуждения её произведений, которые затем плавно перекочевали в личную почту. Вслед за этими пошли разговоры не только о литературе, но и о жизни, и с каждым письмом всё более откровенные.
Вскоре подругам виртуального пространства стало мало – захотелось реальных встреч. Благо, жили недалеко…
В субботу вздумали встретиться, пройтись по магазинам. У Маши как раз в бутике по соседству появилась новая коллекция. Нина с утра зашла, попили чаю, уже спустились во двор, как тут же им встретился Алексей из соседнего подъезда. После ритуального привет-привет-как дела, выяснилось, что Лёша через час уезжает в Грозный – послали в командировку как раз накануне дня рождения. Обидно, но что делать? Назвался правозащитником – полезай в пекло.
- Ой, а я тут тебе подарок приготовила! – всплеснула руками Маша. – Нин, подожди, я тут быстренько забегу.
Нина кивнула, Алексей тоже. Маша спешно зашла в подъезд, поднялась на свой этаж. Довольно быстро отыскав в комнате подарок – сборник воспоминаний про Илью Габая – девушка вернулась во двор.
Кто мог подумать, что сосед и подруга в её отсутствие заговорят о политике? Сама Маша не была равнодушна к этой теме. Более того, она всей душой разделяла убеждения либералов – не той демшизы, что в лихие девяностые довела страну до ручки, но умеренных социалистов, не ставящих Его Величество Рынок выше всего земного и небесного. Алексея она очень уважала – даже не за то, что он разделял её взгляды, а за ту смелость, с которой он боролся за права человека на Северном Кавказе. При встрече они частенько обсуждали политические новости.
А вот с Ниной разговоры о политике как-то не складывались. Подруга отнюдь не была нечувствительной к льющейся со всех телеэкранов ура-патриотической пропаганде. Её вера, что всякий демократ – агент Госдепа, страстно желающего развалить великую Россию, вогнать её обратно в девяностые, с каждым выпуском новостей обретала всё большую твёрдость. Всякие попытки объяснить Нине, что все эти речи про западную угрозу – не более чем тупое разводило от недобросовестных политиков, которым плевать на Россию с высокой колокольни, приводили чуть ли не к истерикам. Поэтому Маша старалась таких тем с ней избегать.
Кто первый заговорил о политике: Лёша или Нина? Теперь это не имело значения. Ещё на выходе из подъезда Маша услышала сотрясавшие двор истеричные крики:
- А вот не надо мне про Чечню, про мирных людей! Эти «мирные люди» моего мужа убили! Понимаешь, мразь либеральная? Мужа! Убили!
- Простите, Нина, я понимаю Вашу боль…
- Ни хрена вы не понимаете, кроме вашей либероидной лжи!
- Что тут происходит? – задала Маша вполне резонный вопрос.
- Это я виноват, - ответил Алексей. – Мне не стоило говорить с твоей подругой про Чечню. Неважно, права Вы или нет. Прошу прощения…
- Да засунь ты своё прощение знаешь куда!
- Нина…
- Что Нина? – подруга метнула в Машу ненавидящий взгляд. – Стаса этими вшивыми извинениями не вернёшь! Чтоб вас всех тут перестреляли!
Маша молча смотрела, как Нина стремительно удаляется прочь. С такой неприкрытой злобой она столкнулась, пожалуй, впервые за свои двадцать пять лет. Да ещё от кого? От подруги, которая, казалось, была сама доброта.
- Лёша, поздравляю тебя с днём рождения, - проговорила она, вручая книгу. – Здоровья тебе, удачи и всего самого наилучшего!
- Спасибо, Маша! Извини, что из-за меня…
- Не бери в голову! Если это настоящая подруга…
«Если бы это была настоящая подруга, - закончил вдруг пробудившийся разум, - то не пожелала бы мне смерти… В том числе и мне».
- В общем, Лёша, не принимай близко к сердцу. Нина остынет, успокоится, всё забудет.
Как легко, однако, прозвучали эти слова! Алексею проще – он-то, небось, наслушался подобных пожеланий от разных недобрых и неумных людей. Да и Маша бы не переживала, услышь она что-то подобное от какой-то незнакомой склочной бабы. Но как не принимать близко к сердцу, когда пожелание смерти звучит из уст подруги? Да ещё и незаслуженное. Впрочем, бывает ли дикая злоба справедливой?
Выходной был безнадёжно испорчен. По магазинам одной идти не хотелось. Пробовала заниматься домашними делами – всё валилось из рук. В книгах и фильмах, за которые девушка бралась, пытаясь отвлечься, всё напоминало о потерянной дружбе. Хотелось тупо выть волком. Даже любимое радио не спасло. Включила – а из динамиков зазвучало: «Душа болит, а сердце плачет». Ну прям-таки в тему!
Иногда Машу одолевало нестерпимое желание позвонить подруге, поговорить с ней по душам, попросить прощение… А за что? Когда Лёша говорил про Чечню, она даже рядом не стояла. Сам невольный обидчик извинился, но Нина его не простила. Нет, никаких звонков – Маша ни в чём не виновата, а значит, и каяться не будет.
Вечером следующего дня Нина позвонила сама. Увидев на определителе знакомые цифры, Маша обрадовалась: наверное, подруга остыла, решила помириться. Однако Нина, даже не поздоровавшись, заявила Маше, что после того, как её сторонники потоптались по светлой памяти Стаса, она более не желает с такой подругой общаться, что Маша причинила ей такую боль, что через кожу чувствуешь, и что, по-видимому, нельзя к «проклятым либерастам» относиться по-человечески, поскольку они не люди, а злобные монстры. Короче, не звони мне больше, не пиши и в гости не приходи – дверь не открою, трубку не возьму, а твой электронный адрес я уже внесла в чёрный список. Да, и на сайте забанила.
Может, не будь этой последней фразы, Маша ответила бы как-то по-другому, но решение Нины послать её даже не выслушав, разозлило, пожалуй, даже больше, чем необоснованные претензии.
- Можешь не беспокоиться! – ответила она резко. – Я и сама больше не хочу общаться с такой дурой! Ну тебя к чёрту!
И бросила трубку на рычаг.
Настроение было препаршивым, будто в вывернутую наизнанку душу смачно плюнули, а затем с наслаждением потоптались сапогами. Как доверять людям после такого?
На следующий день рабочие дела, общение со студентами, составление плана семинара несколько притупили неприятные ощущения. Вторник тоже выдался довольно-таки суетным – было не до мыслей о бывшей подруги. Вот мозг, видимо, и отыгрался ночью – такая фигня приснилась!
Пока Маша готовила себе завтрак, варила кофе, по радио звучала бодрая музыка: «Todo pasara, Maria! Todo pasara!».
Испанского девушка не знала, но судя по манере исполнения, ту Марию явно ожидало что-то хорошее.
***
- Михаил Ашотович, мне очень нужна Ваша помощь!
К счастью, на кафедре органической химии в это время не было никого – можно было спокойно поговорить с заведующим, профессором Атанесяном с глазу на глаз.
- Что случилось, Машенька? – отозвался пожилой мужчина с седой головой и умными, горящими жаждой познаний, глазами. – Я весь внимание.
- Дело в том, что меня уже второй раз убивают. И снова как будто бы не меня.
- Так-так, с этого места, пожалуйста, поподробнее.
Подробности? Некоторые из них Маше запомнились. Убитого звали Франтишек Лозинский, и был он родом из Кракова. Девушка не ошиблась, когда думала, что он рыжий и с усами. Именно таким она в этот раз видела «своё» мёртвое тело как бы со стороны, среди груды прочих.
- Где именно их расстреливали, я так и не узнала, - закончила она свой рассказ. – Но помню, что была весна сорокового года, и до этого их держали в Козельском лагере. Для военнопленных.
- Скорей всего, в Катыни, - ответил профессор.
- Умоляю, Михаил Ашотович, помогите!
Маша недаром обратилась за помощью именно к нему. Весь институт знал, что профессор Атанесян, кроме своего предмета, также увлекался историей и для её изучения наряду с научными методами иногда баловался спиритизмом. Вызывая духов разных исторических личностей, он расспрашивал их о жизни в прошлые времена. Это, по словам профессора, помогало лучше понять и прочувствовать историю. А в этом никакие документы и справки не заменят живого общения. Пусть даже и с давно неживыми.
- Пожалуйста, позовите дух этого Лозинского, спросите, зачем он меня пугает!
- Неожиданная просьба! – Ашотович задумался. – Дело в том, что не все духи приходят. Я даже не знаю, существовал ли такой на самом деле. Но я попробую. Приходи вечером – посмотрим, что тут можно сделать.
***
Машу дважды уговаривать не пришлось – вечером после занятий она была уже как штык на кафедре.
- Ну что, Машенька, приступим, - деловито сказал Ашотович. – Только сначала я хотел бы, чтобы ты посмотрела. Я тут нашёл базы данных жертв Катыни. Есть там Франтишек Лозинский из Кракова, до войны был журналистом. Вот его фотография. Это он?
Девушка изумлённо таращилась на экран, где с чёрно-белого снимка на неё смотрел молодой человек лет примерно двадцати пяти в военной форме, в шестигранной шляпе с козырьком. Усы на фотографии были светло-серыми, но Маша не сомневалась, что на самом деле они рыжие.
-
