НОВЫЙ СКАЗ ПРО КОЛОБКА

                             

                                                          1                                                            

  Было это по самым смелым предположениям очень-очень давно, настолько, что события те почти всамделишно-сказочные отстоят от нашей натурально-непредсказуемой реальности, погружённой в жестокую и циничную действительность, как луна от земли.
  По этой простой причине, очевидцев и свидетелей, жаждущих бескорыстно поделиться сведениями с будущими поколениями, не сохранилось. Факт сей, очевиден, разумные белковые тела за многие годы эволюционировали не вполне успешно и прогрессивно по направлению к собственному бессмертию, хотя неоднократно предпринимали порой успешные телодвижения, умело совмещённые с активной умственной деятельностью.
 Принимая за исходную точку эту непреложную истину, приходится констатировать то, что забытое не всегда поддаётся полной реконструкции и восстановлению. Поэтому придётся прибегнуть к такой мелочи, коею пользуются бахари и сказочники всех времён и народов: необыкновенной выдумке и богатому воображению.
  Если о чём-то и забыл упомянуть, в жизни бывает всяко, будет возможность исправить и дополнить в ходе изложения.
  Итак, призовём же, друзья, а также сочувствующие, на помощь терпение и выдержку.
  Кто стоит, пожалуйста, присядьте. Да поближе друг ко дружке. Садитесь в круг и слушайте.

                                                             2

  Было это в тридевятом царстве тридесятом государстве. В тех далёких краях, где, по словам там бывавших и впоследствии всем рассказавших, среди берегов кисельных да пряничных текут реки молочные, и случилась сия история.
  Так уж повелось, во всех сказах-повествованиях присутствуют всегда Дед да Баба. Вот и в нашем варианте развития первоначальные события наличествуют сии весьма благожелательные персонажи. Жили они, не тужили, на зависть соседям; благо, до царя далеко, говаривал Дед, а Бабка приговаривала: а до Бога высоко!
  Жили они счастливо, да одно бросало тень печали на их бытие: не было у них ни сына, ни дочки. Тяжким грузом висело сие над ними и не знали они, чем эту грусть-печаль развести.
  Немало хаживали они тайком  и явно по бабкам-ворожеям, не одну сотню гривен выложили чародеям-вещунам, обещавшим чудо несравненное. Снадобья секретные пили, отвары-настои принимали, заговоры слушали потаённые, да окромя опустошения кошелька никаких чудес иных и не было. Кручинились долго Дед да Баба, да и смирились со своим незавидным положением.
  Но, как сказывают в древних сказах-преданиях, долго сказка сказывается, да недолго дело делается.
  Был ли то час утренний али полуденный, али вообще время к вечеру клонилось, достоверно нигде не запротоколировано. Но, чувствуется, обстояло всё именно так. Опровергнут или подтвердить некому.
  Сойдёмся на том: садилось солнце, близился вечер, летний зной сменялся освежающей прохладой. Проснулись птицы в гаю, в полях запели цикады.
  Понемногу боль души унялась. Молвил Дед Бабе, что жить-то далее, однако, нужно, да, дескать, время вылечит. Но, как бывает в тех же сказках, именно в тот вечер, наполненный звоном и светом лета, вдруг загорелось Деду отведать кой-чего необыкновенного.
  Что делать? Бабка сподобилась угодить прихоти дедовой, не так уж часто выкидывал он гастрономические кренделя, можно и уважить в кои-то веки. С чего начинать? Стала она посреди двора и зрит по сторонам. Курочка Ряба квохчет, яйца несёт. Хорошо, пока не золотые. Свинья Хавронья с выводком через двор важно шествует. Поросятки Бабкино сердце греют хрюканьем нежным. Ни кура, ни свинья не подходят под фактор риска быть изготовлену на запрос дедов. Не поднимется рука. Но что-то готовить надо! Призадумалась Бабка, что остаётся в сухом остатке? Мирная жертва.
  И пошла она, скрести-мести по сусекам. Поднялась пыль до небес. Застила солнце. Потемнело враз на всей земле. Потянуло влажным ветерком с юга; с севера – сухой снежной суровостью; с запада накрыло ароматно-пряным восточным веселием; с востока – скупой западной прагматичностью.
  Крикнул Дед Бабке, выйдя из медитативной отрешённости, стоя на крыльце, что, мол, это ты удумала, старая. Та в ответ скороговоркой, мол, ужель забыл, сам просил кой-чего интересного состряпать, вот и пришлось пораскинуть умишком, чтобы твои гастрономические пожелания уважить. Выпрямился Дед, приосанился, поправил рубаху, бороду погладил.
  - Ну, раз так, - молвил он, - хвантазируй!
  - И чего же твоя душенька желает?
  Сошёл дед с крыльца, завернул за угол, ступая босыми ступнями по высокой траве, попутно думая, что пора с косой выйти размяться. Но мысли разные заполонили ум дедов гулом, как пчёлы улей, и застыл он посреди двора. В этой задумчивой позе застала его Баба.
  - Чегой-то ты призадумался?
  - На душе тревожно.
  - С чего бы?
  - Да не знаю. Тревожно, и всё; не к добру, старая, ты суетиться начала. Дождю быть, что ли? – приложил руку козырьком к глазам и посмотрел на горизонт.
  - Суечусь? – закипела Бабка, – уж не ты ли сказал, что чего-то хочется? Блажишь, на старости лет. Подавай тебе диковинок разных. У меня и так выбор хошь куда: оладьи, блины, кренделя, калачи, булочки…
  Дед поднял правую руку, и Бабка умолкла.
  - Колобка испеки, - будто находясь в некоторой прострации, сказал Дед и словам своим удивился.  
  С этих слов его всё и началось. Пожелай другое что, и потекла бы линия сказки в ином русле, развиваясь в ключе нового поворота. Но, как бают в народе, слово не воробей…
  Замесила Бабка тесто в кадке не жидко-вязкое, не густое, но упругое. Скатала колобок, испекла, и положила на окошко стынуть.
  - Ох, и славен, удался колобок, - всплеснула Бабка руками, - румяны бока, свеж да красен, вот Дед удивится и обрадуется. – И тут же смахнула украдкой слезу набежавшую: - Такого молодца и кушать-то жалко…
  Только Бабка посетовала, как сорвался Колобок с подоконника, да спрыгнет на пол, да топнет ножкой – половицы песней изошлися – повёл ручками, гримаса недовольная искривила личико, бровки свёл к переносице да громко и грозно вопрошает:
  - Что ты тут, Бабка, удумала? Съесть меня в паре с Дедом? С маслицем топлёным, медком пчелиным да с вареньем вишнёвым? Не для того я…
  Прибежал в хату Дед и видит Колобка. Стоит он перед Бабкой, экзерсисами словесными стращает. Как закончил речи продвинутые, так и сунул кукиш обоим старикам под нос:
  - Вот вам, слопали?
  Потеряли Дед да Бабка дар речи, стоят рот разинувши, челюстёнки нижние мелко-мелко, нервно даже подрагивают. Колобок же перед ними танцы разные выплясывает. То язык покажет, то еще, какую пакость учудит. А, коли пришли в себя, кинулись ловить его, сорванца. Да куда там, ловок и сметлив оказался, малец. Не зря про таких говорят: не смотри, что мал, мал, да – удал…
  Бегал от стариков Колобок по дому, пока те утомились, перенёс на улицу действие. Там к Деду с Бабкой курица Ряба присоединилась с Хавроньей на пару, поросятки-пятачки, розовые бочки, тоже нашли себе развлечение. Не поймёшь, за кем бегают, но хрюкают радостно, хвостики колечками свивши. Суета во дворе несусветная. Пыль к небу поднимается. Поди поймай Колобка, круглые бока. Кто слева его ухватит, направо он уклонится; кто справа к нему подойдёт, от того влево укатится. Не погоня, а игра-забава детская. Надоело Колобку из себя первый номер в сём представлении изображать, откатился к оградке, притаился в тенёчке, смотрит на комедию продолжающуюся. Скучно стало Колобку, сунул два пальца в рот да как свиснет, посвиснет! Застыли действующие лица, кто, где в позах самых замысловатых.
 - Спасибо вам, люди добрые, что потешили, никогда прежде так от души не смеялся, - сказал он, поклонился, взял да и покатился — со двора на травку, с травки на дорожку — и дальше по дорожке.
  От всех напастей по пути к конечной цели уберегла судьба Колобка. Перечислим поимённо имена злодеев: заяц, лица, серый волк да медведь.
  Как когда-то через много лет про один фряжский мегаполис скажут, что все дороги ведут именно туда, так и во времена оные все стёжки-дорожки вели во Стольный град.
  Главными воротами вошёл Колобок во Стольный град и окунулся в жизнь новую, неизвестную, но интересную.  
  Правил тем часом в тридевятом царстве тридесятом государстве царь-батюшка Демьян свет Косьяныч. Ничего себе так правил. Самому хорошо жилось, и подданные не жаловались. Были они довольным им, и он всеми имя доволен. Но, как часто в сказках случается, налетел внезапно на тридевятое царство тридесятое государство ветер из западных земель, и повеяло в воздухе, среди родимых ароматов-запахов землицы любимой чужими смесями-запахами критическими, амбре не в меру символическими.
  На кого как подействовала та смесь странная смесь. Кто чихнул да высморкался и забыл тотчас об ейной. Кто пригладил макушку пальцами да поскрёб в бороде и думать перестал. Обошлось без ночных бдений и плясок вокруг костра.
  Да только на царя-батюшку Демьяна свет Косьяныча подействовала та смесь ароматическая престранным образом. Щёлкнули в его головушке государевой некие тумблеры, и осветилось сознание с подсознанием дивным светом необыкновенного по прозорливости озарения. В ярких его лучах золотистых произошла безболезненная трансформация мышления. Понял царь-батюшка Демьян свет Косьяныч, что не в том направлении двигался раньше, не тем курсом вёл государственную ладью. И плавно-плавнёхонько перетекли его мысли из одного мыслительного резервуара в другой и по совершенно новому вектору ломанулась русская птица-тройка государева управления!
  Многое увидел он из старого, что совершалось им ошибочно, как-то деспотически грубо, без экивоков-политесов: уж коли прав, то помилую, ан, нет – то голову с плеч.
  Вдруг начал он впадать в меланхолию депрессивную, мыслишки появились навязчивые, дескать, всё пора менять в подвластном ему царстве-государстве. Всплыло в тёмных переходах теремов царских страшно странное слово, пугающее своею неправильностью – реформа.
  Коли засела в голове худая мыслишка, колом её оттудова не выбьешь, буравчиком въедается в мозг, разрушает нейронные соединения, внося сумятицу в стройные мыслительные процессы. Реформы нужно начинать, решил для себя Демьян свет Косьяныч, а с кого начинать? Да с себя же родного!
  Такие вот неприхотливые выверты сотворил налетевший внезапно ветерок западный.
  Недаром в народе говорят: увяз коготок, всей птичке пропасть. И пропал Демьян свет Косьяныч, учиняя реформы, благо с ветерком тем шальным и советники западные – тут как тут с горы на санках! – прилетели с пакетом демократических преобразований в руках насаждать эти самые западные ценности. Объяснили демократы-реформаторы Демьяну свет Косьянычу глубину его сатрапских заблуждений. Что не есть сие правильно в свете новых общечеловеческих взглядов. Не должон единолично он править страной своею, а непременно при поддержке общих слоёв населения с демократически избранными лучшими представителями масс. Как сего добиться? Есть, ему объяснили, наработанные методики: дать демосу, народу, то бишь, свободу волеизъявления, а уж он-то сам разберётся, что к чему.
  Озадачился Демьян свет Косьяныч, как начинать, ведь прежде никто и никогда этим не занимался. И тут