почитающие, у старого ристалища, что расположено вдали от града стольного на восходе. Там речушка неширокая, нет, скорее, ручей широкий протекает. Должны знать, сестрицы, эту речку, Гремучей её называют. Почему? Кто б знал! Нрава река спокойного.
Итак, собралась в дорогу. В узелок свитки с письменами положила, хлебушка с отрубями, огурчики свежие. Трав сушёных разных пять пучков. И отправилась прямо на солнышко. Трава утренняя росой ноги омывает. Иду себе, песни вслух весёлые распеваю. На душе благостно. Смотрю, зайчиха с выводком в траве прыгает. Лиса следом кругами-кругами след вынюхивает. Слушаю пенье птичье, подняла взор к небу, откуда трель жаворонка льётся…
А потом… Мир теряет стремительно краски, умолкают звуки, погружается в тишину мёртвую и во мрак. Замираю на месте, думаю, сейчас зажмурюсь, затем открою глаза. И всё вернётся: и зелень травы, и пение жаворонка, и ароматы степные… Ан, нет… Вонь вокруг редкостная и голоса ваши, родимые мои, раздаются.
Рассказ Василисы Прекрасной и Марьи-кудесницы был краток.
Решили они в баньке после обеда, когда со всеми делами домашними управятся, попариться. У Василисы некстати спину заломило, у Марьи шею свело. Растопили баньку, подождали, пока нагреется и жару прибудет. Зашли, разделись. Плеснули на раскалённые каменья квасу да настоя с липой и ромашкой. Что говорить-расписывать, подруженьки милые, сами знаете оздоровительные свойства пара целебного. Попарились от души сёстры, вениками друг дружку похлестали берёзовыми. Пора и в кадку с водицей холодной окунуться. Затем чайку испить с медком гречишным после освежающей купели и пойти на второй круг париться.
Да видно не судьба была им в тот день банею насладиться.
Накинули на себя рубахи льняные и едва вышли за дверь…
- Что говорить, - молвит Марья-кудесница, - результат вот он.
- Да уж, сказала «а», говори «бэ», - произносит Василиса Премудрая.
Едва выходим за дверь, показалось, буря налетела сильная. Вихрем чуть с ног не снесло. Травы к земле гнутся, деревья трещат, литься облетают. Небо помрачнело. В воздухе смрадно пахнет. Вот мы и здесь.
- Что выходит, тётушки, - говорит Алёнушка, - похитили нас без свидетелей. Кто охальник, бог весть. Кинутся, конечно, обеспокоенные нашим исчезновением, но куда спасать нас отправятся?
5
Колобок стоял возле распахнутого окна, опёршись на подоконник, и смотрел на утреннее небо не выспавшимся взором.
Прошедшая ночь показалась сущим адом. Вертелся с боку на бок, не мог найти удобного положения, а нашёл, не мог уснуть. В голову лезли настойчиво и бесцеремонно всякие мысли. он знал, это результат событий предыдущего дня. Очень уж много свалилось впечатлений за один раз.
Осторожное покашливание вывело Колобка из сумрачного плена тягостных дум.
- Давай, Дед, заходи, - не оборачиваясь, обронил Колобок. – Хватит деликатничать. Не время.
Неслышно ступая по мягким коврам, Дед приблизился к Колобку.
- Как самочувствие, солнце наше?
- Поганое.
- Ась? – откликнулся Дед, будто не расслышал слов Колобка.
-Не аськай, старый! Всё ты хорошо слышишь и видишь. Вон вчера, когда речь зашла о похищении, соколом взмыл над скамьёй, про Бабку спрашивая.
- Так, то ж родная кровиночка.
- А женщины, похищенные тебе кровь чужая, так что ли?
Переменился в лице Дед.
- Ой, да что ты, царь-батюшка, - замахал руками Дед, - совсем не то хотел молвить. Прости меня, дурака старого. Ввёл в заблуждение, сам того не желая.
- Ладно. – Колобок не собирался сердиться на Деда. – Говори, с чем пришёл. Но прежде ответь. Ты ничего странного вокруг не наблюдаешь?
Дед окинул взором цареву спальню.
- Да нет вроде…
- А мне заметно, кое-что изменилось, - Колобок вытянул руку в направлении неба, на лазоревых полях которого резвились шустрые барашки-облака. – Поначалу думал, показалось; теперь уверен – изменилось.
- Да что, царь-батюшка?
- Если не всё, то много. Посмотри, небо вроде чистое, но смотрится, будто глядишь на него через окно запылённое. И солнце…
- А солнце-то что?
- В том-то и дело, солнце тоже, как и вчера яркое, тёплое, только создаётся впечатление, на него лёгонькую шторочку накинули. И краски природные, квашнёй клянусь, словно повыцвели. Потеряли сочность и свежесть.
Дед суетливо высунулся в окно.
- Приблазнилось… Ан, нет! Твоя правда, царь-батюшка, что-то не то. В чём же дело?
Колобок ответил задумчиво, поглаживая макушку:
- Бог весть в чём, Дед. Бог весть…
Продолжительную минуту смотрели и царь-батюшка Колобок и Дед в гнетущем молчании на небо. Светило солнце. Небо радовало глаз красками. Листва под озорным ветерком шевелилась да перешёптывалась меж собой. Птицы пели, как обычно. Но чувствовалось, что-то мрачное наложило свой угрюмый отпечаток.
Внезапно в лица Колобку и Деду ударил игривый вихрь и Колобок тотчас скривился.
- Откуда эта вонь?
- Не знаю, - ответил Дед, зажимая ладонью рот и нос.
- Так с чем пришёл, Дед? Не поверю, чтобы пожелать доброе утро.
Дед слегка стушевался.
- Две новости принёс, царь-батюшка. Не вели казнить…
- Да брось ты эти старые ужимки! Ближе к делу!
- Две новости, царь…
Колобок усмехнулся.
- Хорошая и плохая. Или плохая и очень плохая. Что-то по виду твоему, хорошая и очень где-то затерялись.
Дед согласился, мелко кивая.
- Плохая и очень. Не одних нас настигла беда. Горе окаянное пришло и в соседние, дружественные государства. Прибывают с полуночи гонцы и представители.
- Это плохая. А очень плохая?
- Ничего пока вразумительного разузнать не удалось о лихоимце.
- Плохо работаете.
- Твоя правда, царь-батюшка, - зачастил Дед. – Плохо. Но, не суди строго, как умеем. Прежде, ежели и сыпались на нашу голову несчастья, знали, как с ними справляться.
- Учиться надо, Дед, приспосабливаться под новые условия жизни. Она, как известно, на месте, как воды речные, не стоит.
- Твоя правда, – снова согласился Дед. – Не стоит.
Колобок решительно повернулся к Деду.
- Через полчаса назначай аудиенцию. Буду гонцов принимать.
- А как же завтрак, царь-батюшка?
- Некогда пиры устраивать. Государство в опасности. Одолеем супостата, тогда и гулять будем. Кликни двоих из ларца. Сопроводят. Да заодно по пути померкую кое о чём. Ступай, Дед, да поторапливайся!
В переговорной палате яблоку негде было упасть.
Гомон стоял, хоть уши конопать. От разноцветных одеяний и головных уборов гостей и модников государства в глазах рябило.
Колобок смотрел из потайной комнаты через панорамное окошко, умело умельцами замаскированное меж лепниной и декорациями, в переговорную палату, примечая одно ему известное и нужное.
- Кх-м! – деликатно отвлекли его от рассматривания. – Царь-батюшка, всё готово.
- Объявляйте выход!
Высоченные резные двери, изготовленные из столетнего дуба, украшенные затейливой резьбой медленно распахнулись. Вошёл главный распорядитель, трижды ударил об пол ореховым посохом, украшенным золотом, серебром и драгоценными каменьями.
Шум среди присутствующих пошёл на убыль. Все замолчали. Будто воды набрали в рот.
- Государь тридевятого царства тридесятого государства, царь-батюшка Колобок! – отчеканил хорошо поставленным голосом главный распорядитель. Сделал шаг в сторону и поклонился.
В переговорную палату степенно вошёл Колобок, охрана, рослые детины, двое из ларца одинаковы с лица, шагали немного поодаль за спиной.
Остановился, переступив порог, окинул спокойным, уверенным взглядом гостей и прошёл к трону. Тихое восхищение сопровождало его путь, многие гости заграничные не могли сдержать эмоций.
- Здравствуйте, гости дорогие заморские и соотечественники любезные!
- Здрав буди, царь-батюшка! – ответили ему хором.
Колобок шепнул на ухо главному распорядителю.
- Позволено присаживаться! – объявил он.
Гости расселись.
Колобок посмотрел на закрытые окна, потеребил мантию. Снова что-то прошептал нагнувшемуся главному распорядителю.
- Прикажете подать вина?
- Вино делу не помеха, но… погодим. Подай квасу.
- Квас не удался. Плох.
Колобок улыбнулся.
- Плохой квас лучше хорошей воды. Подавай!
Утолили гости жажду, и началась обычная рутина, из коей состояла большая часть жизни при дворе. Ох, не нравилась она Колобку, однако, заведённые правила менять ни к чему. Зачем, коли всем и так хорошо?
Сначала прошли все иностранные гости, вручили верительные грамоты и послания. Потом пошли по второму кругу. На этот раз дарили высочайшие подарки. И с каждым нужно обмолвиться словом, посмотреть дар ценный, высказать не одно одобрение, а ещё и удивление. Затем пошли по третьему кругу. На сей раз с жалобами…
Оказалось зло лихое поозоровало по всей Европе. От ляшских границ до острова туманного аглицкого. И всюду исчезали бесследно самые лучшие женщины.
Тристан сетовал, слёзы лия горькие, по пропавшей Изольде.
Буратино и Пьеро скучали по Мальвине, но больше всего слёз и рыданий исходило от Пьеро, успокоился после крепкого тычка Буратино в бок.
Во время приёма прибыли посланцы из земель восточных. У всех одно горе и беда.
- Это что же, получается, - сказал главный распорядитель, - судя по размаху бедствия, не иначе, как пандемия свалилась на нашу голову!
- Умён да образован ты не в меру, - сказал Колобок, - только тебе иногда мешает эта твоя эдукиция. Пандемия – это заболевание, охватывающее всё население. В нашем случае, это нечто другое. Свалившееся на нашу голову гораздо сложнее и изощреннее.
- Царь-батюшка, - привлекли внимание Колобка, - Тристан взял заключительное слово.
Поклонился Тристан до полу, махнул шляпой с прекрасным плюмажем, выпрямился и дрожащим голосом сказал:
- На тебя одна надежда, царь-батюшка Колобок. В одиночку с этим горем не справиться. Уж ежели и ты не справишься, то обращаться более не к кому…
6
Жаловалась слёзно тётка Лукерья, мать Емели, своим подругам на сына, мол, как познакомился с щукой, так изменился совсем. Ничего, дескать, по дому делать не хочет. Прошу его давеча, сынок, Емелюшка, сходи на реку по воду. А он отвечает, что зря, матушка, лапти сбивать, вот скажу, по щучьему велению, по моему хотению, река сама рядом с нашим домом русло проложит, и черпай себе водицы, сколь душе твоей угодно. Укоряю его, Емелюшка, одумайся, нельзя же всю жизнь за чужой счёт жить. Пора своим умом в люди выбиваться, ремесло освоить, вон, что в народе говорят, если без дела жить – только небо зря коптить. А он в ответ ухмыляется. «Мамаша. – утешает он меня. – Ну что за корысть зазря горб себе зарабатывать. Что душа твоя пожелает, молви, слово заветное скажу – исполнится!» И знаете что, подруженьки, вздумала раз совестить его. Пример родственника привела. Говорю Емеле, не будешь же всю жизнь сиднем сидеть на печи, время проживать. Взял бы пример с брата своего двоюродного, с Ильи Муромского. Гляди, сокол мой ненаглядный, как хворь свою одолел, сразу пошл дела добрые творить, людям простым помогать. Вспомни, твержу Емеле, как прошлой весной он печенегов с хазарами одной лозиной берёзовой десять вёрст гнал. Гнал, пока они сами не утомились и кони их, а он всего-то пеше их погонял, не упрел даже. Чтобы вы думали, отвечает Емеля? Мол,
