спускать же в унитаз. Выкинуть все равно жалко, а хранение потеряло какой-либо смысл. Хотя по обрывкам он сможет воссоздать сюжет… А надо ли?
Двадцатипятилетний юноша оперся на раковину и уставился в зеркало; взглядом сверля карие глаза отражения.
– Чёрте что… Довожу себя до сумасшествия. Только глянь, до чего докатился. Здоровый молодой парень, с высшим образованием, зарабатывающий на свою самостоятельность, имеющий успех у женщин...
«На торги себя выставляешь?».
– Нет. Удивляюсь над тем, чем занимаюсь.
«А как же “предназначение”?».
– Я не хочу все время писать “в стол”. Я хочу создавать шедевры на весь мир. Чтобы наши с Музой дети достигали совершеннолетия и отправлялись “в люди”.
«А потом поддерживали тебя на пенсии…».
– А почему нет?
«Какой заманчивый бизнес-проект…».
– А как по-другому? Ты же сам видишь – из-за того, что у меня не хватает времени трудиться с книгой, так, чтобы с одного захода охватить ее от первой, до последней главы – у меня получается монстр. Чтобы писать, творить – нужны деньги на прожиточный минимум. Если не получать гонорары за рукописи – значит нужно зарабатывать на стороне. Все! На этом круг замыкается. Может я один такой бездарь, но я не могу работать и ваять шедевры. У меня не такой уж стаж психолога, чтобы мне платили вдосталь. За свою зарплату мне приходится с головой уходить в рутину и возвращаться домой взмыленным.
«Другими словами, главное качество, на которое ты делаешь упор в создании книги – продаваемость?».
Артур раздраженно вздохнул; вышел из ванной и погасил свет. В большой комнате его поджидает кресло, на котором он себя оставил, когда в прошлый раз погружался в так называемый астрал. Он снова сел, откинулся с ровной спиной, положил руки на подлокотники, расставил колени, выровнял дыхание. Юноша закрыл глаза, мысленно опустил второй слой внутренних век, чтобы тьма сгустилась и поплыла реками мазута.
Внутренний голос зазвучал отчетливо, будто в уши:
– Ну ты дал маху в ванной! Нашел место для кремации! Еще пожар устроил бы в доме; вот уж действительно – пагубное воздействие искусства, ха-ха!
«Ты спросил меня, какое качество главенствует. Если б я мог, то поставил приоритет на сам процесс творчества. Я хочу этого всей свой сущность. Мне надоело трястись, что мои старания не окупятся, или что моя книга растворится среди миллиарда подобных. Я мечтаю написать шедевр, я хочу в него окунуться. Без оглядки. Понимаешь?».
– Ну так и пиши без оглядки.
«Ты тупой? Я кому только что распинался про деньги?».
– А ты пробовал писать, не думая о деньгах? Что если это ты тупой, с нарушением причинно следственных связей. Деньги ради писательства, писательство ради денег – как же ты все усложнил! Ты раздул такую важность из простого процесса, что боишься браться за него. Астрал, мыслеобразы, визуализация – что за это абракадабра? Для чего тебе все эти классификации, если они стопорят полет вдохновения? Знаешь, почему Муза не приходит к тебе? Да потому что она не может пробиться сквозь твою педантичную детализизацию. Ты не оставляешь ей возможности СОтворить в твоем мире, и как балбес, упираешься в “служебные инструкции”.
«Я оттачиваю свой стиль…»
– Да не надо заниматься херней! Муза! У тебя есть Муза! Она твой редактор, а не потребительская аудитория. Вот оно – причина и следствие: ты пишешь по правилам – и производишь высоквалифицированный хлам; ты пишешь для Души – и она ведет тебя к шедеврам.
«Когда-то, я считал шедеврами те рассказы, которые впоследствии стали вызывать отвращение…».
– Ой ли? Шито белыми нитками! Ну-ка, давай за мной. Сейчас я выведу тебя на чистую воду…
*** *** ***
Стоило распахнуть глаза, как Я обнаружил себя в другой комнате. Сидя в кресле, там где оно и должно стоять, он узнал обстановку родительского дома; выглядит так, как запомнилась им в школьном возрасте, когда жил с матерью и отчимом под одной крышей. В маленькой комнате спал, играл, делал домашние уроки Я и его младший брат Степа; а большая принадлежала взрослым. В последствии, обстановка изменится и не раз; но сейчас широкая постель стоит по центру, во всю стену тянется шкаф, с углублением для телевизора в форме куба, кассетного видео магнитофона под ним. Ниже, за стеклянными дверцами – фильмотека… Давно, еще ребенком, Я искал мультики, а нашел припрятанную отчимом кассету с порнографией. Стало неприятно от мысли, что этого события ему не забыть никогда. Самым омерзительным было думать, что эту кассету не только он смотрел тайком, но еще и посторонний мужик, который жил с его матерью. Может даже и мать…
Я скривился, отмахиваясь от ментальной трухи, чтобы ни в коем случае не хватануть образы.
– Опять показушничаешь! – Отражение зашло в комнату, приводя с собой гостей: – Нельзя это назвать просто воображением? «Я скривился, отмахиваясь от неприятных мыслей, боясь их представить» – как тебе такой вариант? Привет.
Оно протянуло ладонь для рукопожатия, как будто наведалось к школьному приятелю. На нем одежда, соответствующая подростку; а позади него в комнату ввалилась свора одноклассников Я. Все они бесцеремонно расселись на кровати, залезли на покрывало с ногами; распространяя в комнате невыносимый запах грязных, потных носок. Никто из них не обратил внимания на сильно повзрослевшего хозяина дома, сидящего в кресле.
Вслед за ними стали заходить еще люди: студенческие приятели Я, коллеги, друзья и подруги, бывшие девушки – все те, кому когда-либо зачитывал свои произведения. Они набились в комнату и стали смотреть в сторону кресла, будто оно пустует.
Последним вошел встревоженный подросток; встал лицом к зрителям, спиной к Я. Листки дрожат в его руках; он неглядя кладет их на колени юноши, думая, что на сиденье. Я опускает взгляд и признает собственный почерк; узнает и песню, которую сам же сочинил. Он назвал ее «Ценности». И теперь, парень перед ним, а точнее молодой Я – собрался с духом, чтобы прочесть ее на публику. Прокашлялся, вдохнул… и пошел на едином порыве, заклиная себя не робеть.
Я простой человек. Но,
Не знаю, что это значит.
Мой мозг рассуждает умно,
Да только себя же дурачит.
У меня есть время. Его,
Принято звать жизнью.
Что же с ним делать? Давно,
Озадачен я этой высью.
Мне нужен ответ. Вокруг,
Взглядом блуждаю пытливо.
Что я увижу? Вдруг,
Кто-то подскажет учтиво?
В городе море людей.
И все они ценят одно.
Может я – дуралей?
Мне кажется ценят – ГОВНО.
Сиськи-письки,
Кредиты-проценты,
Тачки-скачки,
Бухло-сигареты.
Меняем время на деньги,
А деньги меняем на шлак.
Стабилен цикл системы,
Где что-то иное – брак.
Психолог твой пастырь иль поп,
Из ассортимента божеств.
Невест выбираем средь поп.
Помолвка – страховочный жест.
С корыстью живем неразлучно.
Скучно…
Серьезно! Считаю, что Фрейд –
Последний почивший пророк.
Отец откровенных идей.
Естеством оправдавший порок.
Танатос – кумир на ТВ,
А Эрос – модельный агент.
Поклоны им бьются везде.
Успеха без этого – нет.
Уже не скрывается стая,
Под шкурами божьего стада.
Все мы – искатели рая,
Да только приверженцы ада.
В городе море людей.
И все они ценят одно.
Может я – дуралей.
Но мне кажется ценят ГОВНО.
Сиськи-письки,
Кредиты-проценты,
Тачки-скачки,
Бухло-сигареты.
Меняем время на деньги,
А деньги меняем на шлак.
Стабилен цикл системы,
Где что-то иное – враг.
Психолог твой пастырь иль поп,
Из ассортимента божеств.
Невест выбираем средь поп.
Помолвка – страховочный жест.
С корыстью живем неразлучно.
Скучно…
Избранных я не видал.
Себя не считаю им точно.
Хотя, как и все, мечтал,
Заявить о себе бессрочно.
В терзаньях душевных плутал,
Метаясь в них денно и ночно.
С молитвами к Музе взывал,
И слезы струились проточно.
Уста лишь улыбкой щедры.
Блестят многословием очи.
Новинок полно – до горы.
А новое – редкое очень.
Катарсис. Вот замер поэт,
Распахнут душой и руками.
Ниспослан прожектора свет,
И тени висят рукавами.
Но аплодисментов нет…
– Как нет?!
– Вот так нет! Их подчистую забрали.
– Кто?!
– Кто, кто…
Сиськи-письки,
Кредиты-проценты,
Тачки-скачки,
Бухло-сигареты.
Меняем время на деньги,
А деньги меняем на шлак.
Стабилен цикл системы,
Где что-то иное – брак.
Психолог твой пастырь иль поп,
Из ассортимента божеств.
Невест выбираем средь поп.
Помолвка – страховочный жест.
С корыстью живем неразлучно.
Эх-х…
Никто не догадался хотя бы раз хлопнуть в ладоши. Даже страшно стало от мистики текста, что так точно передал суть проблемы. Но все же тишина показалась за похвалу; автор подумал, что смысл проник в души, затронул чувства.
– На самом деле, они притихли от смущения, – развеяло наивность Отражение, привалившееся на спинку кресла: – А еще все они не видят перед собой автора – ты для них устаканился в роли приятеля или еще кого. Они не могут всерьез относиться к твоему хобби. И вот-вот станут тебя критиковать. Три, два, один… И!
– Рифма хорошая, – с натянутой улыбкой сказал коллега по работе, – но нельзя ли поменять некоторые слова в припеве?
– Это ты сам придумал? – недоверчиво спросила бывшая.
– Прикольно! Похоже на панк-рок, – гоготнул одноклассник. – Только начало больно заумное. Скучно, непонятно.
– У тебя талант. Если будешь упорно трудиться – сможешь писать еще лучше, – заверил друг-студент.
Отражение нагнулось к Я, – почти щека к щеке, – стало нашептывать, смотря на публику вместе с юношей:
– Чувствуешь, как они самовлюбленно сглаживают фразы, чтобы не ранить твою трепетную натуру. Конечно, чувствуешь. И прямо сейчас, в этом смелом мальчике, который стоит лицом к равнодушным лицам, прорастает семечко разочарования. Он не такой реакции ожидал. Ведь так?
– Я хотел подарить эстетическое удовольствие. Я хотел передать чувства и мысли, чтобы вместе обсудить их. Но я так и не услышал ни единого мнения по теме, которую запечатлел в строчках. Словно вся песня прошла мимо. Как будто я вещал для самого себя. А ведь я творю ради коллективного осмысления интересных мыслей. Ради сопереживания.
– Короче – ты признаешь, наконец, что фигачишь на результат. Правильно? Ради отклика публики, который тебе не покажется пресным. Верно?
– Не только…
– Вы только глянь-те на него! Не только! Сейчас я покажу тебе такую продажность, от которой волосы дыбом встанут. Пошли на кухню.
Отражение схватило за руку и бесцеремонно потащило за собой. На кухню оно втолкнуло Я, будто разгневанный учитель в кабинет директора. Юноша споткнулся; падая, уселся на табурет за обеденным столом.
На плите шкварчит сковорода; на нее поглядывает мама в фартуке, пока нарезает овощи. Она такая молодая, что почти ровесница нынешнего Я. К ней прибежал сынок скинул школьный рюкзачок и заверещал:
– Мамочка! У меня сегодня две пятерки, – он протягивает раскрытый дневник второклассника: – А еще я успел сделать домашку на внеклассных занятиях. А еще я сочинил для тебя стих! Послушаешь?
– Конечно, Артурчик. С удовольствием.
– Слушай, – мальчик стал читать с листочка:
Самая добрая, самая скромная,
Самая лучшая мама моя.
Дивно красивая, умная, милая,
Всех сильнее на свете люблю ее я!
Ласково улыбаясь, мать опустилась на корточки, заключила сына в объятия.
– Какой же ты у меня талантливый.
– Тебе понравилось?!
– Очень!
–
