Я (4/5 от книги Отражение)

бокам сцены. Мембрана дернулась от статических помех, и также вздрогнули ушные перепонки Я. А затем стал нарастать пронзительный звук, спицей входящий прямо в мозг; на грани переносимости – оборвался. И теперь фоновый, шелестящий шум диктофонной записи, распростился в актовом зале; а в громком шипении зазвучала тихая речь Я:
– Доказательством существования Музы будут шедевры, заслуживающие всеобщего признания. За гениальное само собой полагается мировая слава. Возвышенные чувства не заслуживают того, чтобы не быть описанными, и остаться непрочитанными!.. Если только эти чувства взаправду, – воистину, – возвышены…
Запись оборвалась со щелчком; колонки чихнули пылью и смолкли. Тишину нарушило Отражение:
– Эти помехи прилетают к тебе из глубин подсознания. Такова твоя природа. Ее не скрыть даже самыми благородными лозунгами.
– Но в чем противоречие? Ты показал мне воспоминание о выступлении. Я понял, что истинная причина моего творчества – тяга к прекрасным и удивительным моментам жизни. Но разве есть противоречие в стремлении к аплодисментам, как к результату за достойные труды?
– Без аплодисментов все теряет смысл, не так ли?
– Не теряет; но с ними – обретает больший! Сама суть творчества поднимается как минимум на ступень, и на шаг выше становится к совершенству!
– Признание людей стало мерилом твоего вдохновения. Без него ты не чувствуешь уверенности в том, что с тобой действительно происходит нечто прекрасное, а не болезненное. Что ты скажешь на это? Ничего… А я скажу: причинно следственная связь. Поставленная вверх тормашками. Нет аплодисментов – значит встреча с Музой была бестолковой. И так пришел к тому, что “предназначение” кажется ложным. У тебя началась ломка без дозы одобрения. И одновременно – ломка от нехватки возвышенных переживаний.
– Я хочу испытывать душевный полет! Свободу!
– Свобода, которую надо доказывать, сделала тебя зависимым. Приплел астрал, ментал – всю эту эзотерическую ересь, чтобы интерпретировать, – а главное оправдать тягу к творчеству. Тебе надо доказывать себе и всем, что “воображать” – это не хухры-мухры!.. Ведь то чем ты занимаешься – не приносит успеха, и оттого кажется пустым, детским. Сие есть следствие недоверия к собственным ощущениям. Сие есть примыкание к массе, пресмыкательство перед системой. На этом заваливаются авторы и получше тебя.
– Я собираю чужое мнение, коплю и применяю новые знания, чтобы совершенствовать навыки письма!
– Не оправдывай жажду одобрения стремлением к развитию. Ты любишь громкие девизы – ну так возьми на вооружение вот этот: называй вещи своими именами. То, чем ты занимаешь – выставляешь Музу напоказ, как продажную…
– Не смей!
Раздался возмущенный бас фортепьяно, когда Отражение перебросило ноги и наступило на клавиши. С подошвы сапог жирными комьями стала стекать грязь, заливать белые клавиши, шматками шлепать в пол. Сидя в беспардонной позе, Отражение безумно оскалило зубы, словно на приеме у дантиста.
– А что такого?.. Правда режет все три глаза? Это же твои СОБСТВЕННЫЕ мысли… Лишь доказав другим, что ты писатель – лишь тогда сможешь назвать писателем себя сам. Но сейчас ты НЕ писатель – ты графоман, мечтающий сделать себе мировое имя. Мировой псевдоним. И все это приправлено таким пафосом – лишь бы затея не казалась безнадежной. Но не волнуйся. Пытаясь привлечь внимание к своей персоне, кое-какой статус ты уже завоевал.
Оно сняло с головы шутовской колпак; и нахлобучило на Я, поправив для ровности. Добивая стену отрицания, шут презрительно ударил словами как пощечиной:
– Ты показушник…
Кулак метнулся в нахальную рожу. Отражение отпрянуло; тогда Я схватил за ноги и сдернул на пол. Вновь раздался возмущенный аккорд, когда затылок стукнул по клавишам. Не выпуская ног извивающегося скомороха, Я оттащил его на середину сцены, раскрутил, и швырнул в настенный занавесь; плотная ткань колыхнулась волной, приливом ушедшей в потолок, вернувшейся слабым отливом. Отражение ударилось… и зависло в воздухе, словно марионетка, воздетая за нити.
Злорадный хохот накатил из зрительного зала:
– Ха-ха-ха! Давай! Злись! Злись на самого себя! Так нужно!
Кукла шута затряслась, имитирую приступ смеха. Я повернулся в зал; и в этот момент неистовый порыв ураганного ветра сбил с ног, и бросил на снег.

Ярчайшее солнце колет глаза.
Валяясь в сугробе, Я заслонил обзор локтем; второй рукой помог себе встать. Привыкая зрением к чистейшей лазури небес, юноша почувствовал, как мерзнут пальцы рук, как босые стопы горят огнем от холода, словно от жара углей. Голые плечи вздрогнули ознобом, затряслись; Я обхватил их руками.
Глаза так и не привыкли к снегу, сверкающему повсюду; устлавшему горный пик, на который переместился юноша. Внизу он видит крутой склон, спускающийся к белой долине облаков. Я значительно выше этого рубежа. В момент, когда он подумал о том, что воздух на такой высоте должен быть разряженным – начал задыхаться. Схватился за горло, упал на колени. Из-за паники, нарастающей с каждым глухим ударом сердца, Я забыл, что сам же волен изменить настройку воображения.
Он не стал менять среду обитания – важно чтобы она сохраняла самобытность. Поэтому Я изменил себя. В своих параметрах он адаптировался к содержанию кислорода в атмосфере, к низкому давлению и арктической температуре. Глаза приспособились к яркости мира.
Барханы облаков простираются белой пустыней; но в разрывах, словно в колодцах, виднеется снежный покров горного хребта. Его ущелья зияют провалами, а далекое подножие словно поросло мхом; хотя там лес.
Ветерок бросил пригоршню ледяных крошек в лицо и на голую грудь; освежил. Созерцая величественную панораму, Я уселся, скрестил ноги, положил стопы на бедра. В завершенной форме позы Лотоса, он сложил пальцы в мудру просветления. Ровным вдыханием юноша наполнился энергией космоса, не столь далекого сейчас.
«Когда я пытаюсь войти в творческое состояние, мою сосредоточенность постоянно сбивают посторонние мысли. Едва мне удается их унять и ощутить вдохновение, как из подсознания вылетает образ-раздражитель. Шепот побочного мнения. Он отвлекает на себя внимание, и тем разрывает тонкую связь с Музой. Этот сигнал не позволяет слишком далеко выходить сознанием из тела. Он работает как инстинкт самосохранения, но подобен ошейнику.
Я хочу быть с Музой без оглядок. Я хочу получать удовольствие от писательства, а не пучок комплексов. Для этого мне нужно отключить сигнальную систему, мешающую мне становиться писателем. Если комплексы сидят в подсознании – то мне нужно именно туда.
Возможно ли, поменять настройки себя?».
Громким жужжанием задребезжал звук мотора, который лопастями двойного винта замесил облака. Раскинулось звонкое эхо над безграничным простором; военный вертолет подбирается к пику и уже слышно “чуф-чуф-чуф”, ввинчивающееся в воздух. Боевая машина хищной формы, с крыльями, предназначенными лишь для ракетниц и пулеметов – поднялась перед юношей, вмиг сдувая снежную шапку с вершины. Я встал лицом к кабине, увидел Отражение за приборной панелью. От летного шлема ко рту Оно тянется дужка микрофона; словами пилота закаркали динамики вертолета:
– Я не позволю.
– Я устал терпеть. Я хочу действовать.
– Действуй! Но не такими радикальными методами! Ты понимаешь на сколько опасно спускаться туда?
– Откуда мне знать? Я ни разу не отважился там побывать.
– Это не прогулка! Умерь геройство – оно сейчас неуместно! В подсознании, работу которого ты не в стоянии постичь недоразвитым интеллектом, ты будешь абсолютно беспомощным. Там не сработают твои волшебные приемы, мудры, лотосы, которыми натренировал сознание. Там ты окажешься как лист на ветру, марионеткой сновидения. Но при этом, как в реальности, у тебя будет лишь одна жизнь, а не десяток. От такого сна ты можешь просто не проснуться, если тело слишком серьезно отнесется к сигналу о смерти, посланному мозгом. Пространство информации, в котором ты окажешься, непостижимо для твоего крошечного Эго, оно будет ломать твою психику; ты взвоешь, когда увидишь, как весь хваленый разум построен из стереотипов, штампов и правил. Ты думаешь, что знаешь всю тяжесть цинизма – ХА! Но если ты хоть что-то повредишь, вспыльчивый ты мой, никто причины не поймет, почему ты стал “каким-то не таким”. Автоматизмы, рефлексы, воспоминания, ассоциации – там есть все, в этих девяноста процентах “незадействованного” серого вещества. Там есть все, а ты отправляешься искать конкретный тумблер! Представь, что ты оказался на моем месте – ты пилот, и перед тобой приборная панель, с сотней рычажков и кнопок. Вот какую ты, – ни хрена не понимающий в пилотировании! – нажмешь, чтобы приземлиться?
– Нажму ту, на которую укажет интуиция.
Я опустился на колено, надел сноубордический ботинок; туго затянул шнуровку.
– Я открою по тебе огонь! – проорало из колонок.
Поднявшись обутым, юноша нацепил солнцезащитные очки. С хладнокровным упорством на лице он пошел к краю пропасти.
– Стоять!
Я побежал. С крыла вертолета отстыковалась ракета, выметнулась, чертя белую полосу; взорвалась, толкнув упругой воздушной волной в спину; юноша спрыгнул за секунду до этого. Он полетел с пожатыми ногами, коленями вперед. Разведенные руки пусть и не крылья, но закрылки.
Внизу заснеженный карниз склона. На нем лежит сноуборд; приземляясь точно на него, Я сразу попал ботинками в крепление, и скорость падения перешла в скорость спуска. Набирая ускорение, юноша пригибается к доске, застегивая пластиковые ремешки на мысах и голеностопах. Карниз оборвался на последнем щелчке.
Выброшенный с края, Я сделал двойное обратное сальто и топнул сноубордом по крутому склону, взметая снежный всплеск. Вполоборота ко встречному ветру, рассекая его собой, юноша скользит по прямой, нагнетая стремительность; ловя себя на ощущении, что доска не всегда касается снега, не всегда шуршит им. Ноги стали суперчувствительными пружинами, на которых тело кажется парящим вниз по наклонной; при этом несется выстеленным снарядом. Боковое зрение становится бесполезным, когда внимание просчитывает траекторию на гребне снежного бархана, который вот-вот станет вилять. Я начал кантовать, когда узкая полоса снежного хребта пошла то волной, то зигзагом. На очередном повороте, – под прямым углом вправо, – он сорвался бы, если остался на гребне. Но съехав пониже – прокатил как по краю блюдца; чертя рукой бороздку на снежном покрове.
Военный вертолет откинулся в кувырок; армированное брюхо фюзеляжа сверкнуло солнечным лучом, пилот в кабине увидел вершину горы над головой. Летающий зверь мордой вниз перешел в пике, штопором сделал полоборота и помчал, почти касаясь снега посадочными лыжами; бросился в погоню в белом вихре. Не отпуская рычага управления, оно вынуло пистолет из кобуры, выстрелило в боковое окно. Снежный ветер ворвался в кабину, вместе в осколками стекла; они стали звякать по шлему. С соседнего кресла Отражение достало пояс с гранатами, вынуло три штуки, зубами выдернуло три чеки, высунуло в проем и разжало кулак. Бомбардировка спровоцировала лавину.
Трещина пробежала по снежному слою, скол растянулся в обе стороны;