Женькин шофёр

центр с дисками, свой любимый телескоп, чтобы романтическими вечерами любоваться с милой далёкими планетами, и перевёз весь этот нехитрый скарб на съёмную квартиру. Там я решил начать вить новое уютное гнёздышко, наполненное любовью и радостью бесконечных часов, не омрачаемых разлуками. Однако быстро выяснилось, что радость свиданий это одно, а ежедневные бытовые мелочи и совместное ведение хозяйства – совсем другое. Женька оказалась из той редкой породы девушек, которые созданы исключительно для любви. Простые для сотен других женщин задачки, как то: сварить суп или выгладить сорочку, моей возлюбленной давались с неимоверными усилиями и всегда требовали моего конечного вмешательства, - то ли долить кипятка в разбухший до размеров кастрюли рис, то ли догладить воротник.

Но эти бытовые сражения легко и весело преодолевались и так же быстро забывались, часто превращаясь по ходу в забавные развлечения. Страшнее оказалось другое: между нами стали вспыхивать настоящие войны по любым мелочам, а чаще всего – из-за моих встреч с сыном.
- Ты не доложен заходить к ней в квартиру! – требовала Женька. – Оставляй ребёнка возле подъезда!
- Но я купил им продукты, и просто помог занести, - оправдывался я.
- Отдавай деньги и всё! Пусть сама покупает и носит! И я звонила тебе два раза! Ты был у неё!
- Да, она мне кофе сварила. Не мог же я за секунду его выпить?
- Да?! Что ещё она тебе сделала по старой памяти?!

После таких раздоров Женька могла не подпускать меня к себе по нескольку дней, требуя клятвенных заверений и бесконечных извинений. Бывало даже, я  забывал, за что именно должен просить прощения и просил за всё сразу. В общем, через три месяца такой нескучной жизни я однажды появился на пороге своей бывшей квартиры с дурацким телескопом под мышкой, в который нам с Женькой так и не удалось ни разу взглянуть, то из-за облаков на небе, то по какой-то другой причине, но чаще – из-за грозовых туч наших ссор. Жена тогда попросила, чтобы я говорил все слова, которые хочу ей сказать, обязательно в присутствии сына. Такого я не ожидал и, произнося несвязные жалобные фразы с понурой головой, глотал окончания от сильной сухости во рту…      

С Женькой мы случайно увиделись через полгода. Она сидела с подружкой в летнем кафе и что-то пила через трубочку. Я робко поздоровался и подсел к ним за столик.
- Закажешь нам ещё мартини? – как ни в чём не бывало, спросила Женька.
- Мне с грейпфрутовым соком и льдом, - уточнила подружка.
Я сделал жест официанту, не сводя жадных глаз с загоревшего Женькиного лица.
- Что, изменилась? – заметила она моё пристальное внимание.
- Посвежела, похорошела, - честно сказал я, любуясь её короткой стрижкой с озорной чёлкой.
- Вот видишь, расставание пошло нам на пользу! Ты тоже подобрел, поправился. Котлетками кормят? – съязвила Женька.
«Значит – не равнодушна!» - прошептал мне обнадёживающе внутренний голос.

Мы снова стали встречаться. Сначала изредка, потом чаще, а через время уже на полную катушку, - с ночными клубными загулами, внезапными поездками на море, и даже на безвизовые заграничные курорты. Один раз мы прокатились на моей машине почти через всю Европу и ещё неделю загорали на Адриатике. Догадывалась ли о новом витке моего романа жена? Я думаю, догадывалась. Но, как всякая мудрая женщина, - не подавала виду. К тому же наши отношения после моего позорного возвращения стали прохладными и скорее формальными; основной целью нашей совместной жизни теперь стало воспитание сына и ведение домашнего хозяйства, - мы продали квартиру и приобрели красивую загородную усадьбу возле озера.

Однажды кто-то из друзей рассказал, как видел мою Женьку в каком-то ночном клубе среди нерусских парней. С одним из них она прилюдно зажималась и лобызалась. Почему-то именно то, что парень был каких-то восточных или кавказских кровей, меня задело больнее всего. Теперь уже я устроил Женьке бурную сцену ревности во время очередного свидания. Её это только раззадорило.
- Ты что, всё ещё любишь меня? – смеялась она, заглядывая мне в глаза. - Вот, если бросишь жену, я буду только твоей! Клянусь! А так, извини-подвинься!

Я слишком хорошо помнил эксперимент по созданию новой семейной ячейки и твёрдо вынес для себя главный урок: первая жена должна оставаться всегда и единственной, как мать, как родина, какими бы чарующими и привлекательными не казались любые другие заманчивые варианты. Поэтому я отшучивался:
- А ты уже научилась гладить рубашки?
- Не маленький! Мог бы и сам погладить! – парировала Женька.
- Вот видишь!
- Сам видишь!
Её слово в каждом диалоге всегда должно было быть последним. О чём бы мы ни рассуждали, о чём бы ни спорили, но каждый раз последние слова должна была произнести только она, - как будто для неё было принципиальным жирную точку поставить и закрепить своё превосходство.

Я трезво отдавал себе отчёт в том, что любая моя попытка жить вместе с такой девушкой рано или поздно превратится в кошмар, но и бросить совсем Женьку не мог. Она стала наркотиком для меня. Я и дня не мог прожить без мыслей о ней, без её голоса, смеха, взгляда, запаха кожи. Она, похоже, это чувствовала и стала всячески меня дразнить и наказывать, вызывая приливы бессильной злобы и ревности. Могла, например,  появиться в каком-нибудь людном месте, где часто бывали мои друзья и знакомые, и начать вести себя, как последняя шлюха, цепляясь ко всем мужикам. Могла просто в стельку напиться, чтобы потом какой-нибудь незнакомец, а порой и несколько похотливых животных, волокли её из питейного заведения к себе в машину. Мне частенько рассказывали подобные истории. Но что я мог поделать?

Прошло ещё несколько лет и наши отношения с Женькой перешли в ровную предсказуемую фазу. Теперь мы встречались реже, в основном, когда этого хотела она, сама мне звонила, обычно зарёванная, а порой наоборот, навеселе, но почти всегда - на грани очередного нервного срыва.
- Погуляем? – звучал один и тот же вопрос вместо приветствия. Я бросал дела и мчался к ней в любой конец города и в любую погоду, забирать из какого-нибудь бара или клуба, оплачивая счета, или отбивая от липких ухажёров. Потом, как правило, я полночи слушал её истерики и претензии, что это я во всём виноват, и это из-за меня она не может больше ни с кем сойтись.  В награду за своё терпение я обычно получал её тело, часто настолько уставшее и сонное, что до секса даже не доходило. Утром, после таких ночей, она удивлялась:
- Что-то я не вижу разбросанных презиков! У нас что, ничего не было?  
Как же ничего? Как же ничего, если я наслаждался её запахом, прикосновениями к её бархатистой коже, ко всем заветным местечкам на таком знакомом, практически родном теле, и мог снова безмятежно задремать на её удобной, как специально для моей головы устроенной, ложбинке между плечом и грудью?

Женька пропала из моей жизни так же внезапно, как и появилась. Никто не знал, куда она делась и только мать её что-то скрывала, отвечала на мои расспросы уклончиво, и это давало мне возможность надеяться, что её дочь жива и здорова, только уехала куда-нибудь далеко или вышла замуж. В конце концов, так и оказалось. Я подкараулил как-то Женькину тётку, которой, собственно, и обязан был своим странным счастьем, и после моего продолжительного натиска та раскололась: Женька, оказалось, познакомилась с каким-то итальянцем русского происхождения, вышла за него и теперь уже больше года живёт в Италии. Даже ребёночка ему родила. Во как!
- Когда родила?! – в припадке глупой ревности пытал я бывшую соседку.
- Месяц назад родила! Не переживай, не ты папашка!

Несколько лет я не получал никаких сведений о Женькиной судьбе и уже потихоньку успокоился, остыл и всё реже вспоминал её. К тому же мои дела в бизнесе пошли неважно, я почти полностью потерял коммерческий нюх и азарт, убытки стали накрывать почти все мои новые проекты и вялые шевеления. В такой ситуации пришлось потратить немало усилий, чтобы хоть как-то остаться на плаву и не разориться. Впервые за долгие годы я стал экономить на себе, вспомнив старую поговорку всех неудачников: сэкономленные деньги – заработанные деньги. Когда я сорил деньгами, не считая их и не торгуясь, прибыль сама легко плыла мне в руки. Как только стал относиться к деньгам бережно и аккуратно, удача отвернулась и выяснилось, что лучше всего у меня получается «зарабатывать» путём скупой  экономии. Я продал «бэху», обслуживание которой стало влетать в копеечку, и пересел на более свежий, но не такой престижный и навороченный «Passat» с механической коробкой. Всех сотрудников, кроме бухгалтера и юриста, уволил, а чудом оставшийся в моей собственности офис, после всех передряг, сдал в аренду более удачливым и активным бизнесменам. Пусть другие рискуют, продают, покупают, крутятся, вертятся, а мне и арендной платы на скромную жизнь хватит, - решил я. Вроде как вышел на пенсию досрочно. А что, военные же уходят в сорок пять? Я тоже в некотором роде воевал, только на бизнес-фронтах, - утешал я себя. Бывает и хуже…
   
И вот однажды, во время уже привычного утреннего теста на сахар домашним глюкометром, мой мобильник вместе с зуммером высветил странный незнакомый номер. Предчувствие не подвело меня.
- Алло! Как дела? – услышал я совсем рядом такой знакомый весёлый голос.
- Привет! Ты откуда звонишь в такую рань?
- Я у мамы в гостях. Днём буду в городе. Хочешь, увидимся?
- Хочу!
- Я наберу. Чао!
- Чао-какао, - рассеянно ответил я трубке уже после гудка и перевёл взгляд на дисплей медицинского прибора: тревожная цифра «10,5» показалась мне радостно подмигивающей.

- Зачем же ты, Володя, на батон масло мажешь? Да ещё и толстый кусок сыра сверху прилепил? – заботливо покачала головой жена. – Взял бы к чаю галетное печенье на фруктозе! Сколько у тебя сегодня?
- Десять и пять, - пробубнил я, запихиваясь бутербродом.
- Ну вот! Опять! Я же тебе говорила! Какие булки с маслом?
- Зайка, я убегаю на встречу! Когда вернусь, - не знаю. Созвонимся!
- Давай, я заверну тебе говяжий язычок и кусочек чёрного хлеба!
- В другой раз! Всё, я убежал! Чао!
- Что это ещё за «чао»?
- В смысле, пока…

Я припарковался на центральной площади, купил в цветочном магазине букет тёмно-пурпурных роз и сидел в предвкушении волнующего свидания с распахнутыми дверями, из которых на прохожих выливались жалобные стоны с придыханиями Дэвида Ковердэйла, поющего о печальной судьбе «Солдата Фортуны». Как она теперь выглядит? – думал я. Часто ли вспоминает меня? А вдруг не смогла жить без меня на чужбине и хочет вернуться? Готов ли буду я бросить всё и начать сначала? С чужим ребёнком?! Даже не знаю…
Я уже переслушал три концерта «Deep-Purple» и решил, что моя наивная затея с намёком на совпадение цвета роз и названия группы, которую Женька тоже обожала, не такая уж и тонкая, поменял диск и загрустил под роскошную флойдовскую «Shine On You Crazy Diamond».  
Звонка от милой всё не было. Я уныло вертел в руках мобильник, изучая на экране  загадочный номер, словно пытаясь разгадать скрытый смысл или тайный посыл в простом сочетании цифр.

- Ну конечно! Кто же ещё может слушать «Pink Floyd» на полную громкость в самом центре города? – ворвался вдруг, как вихрь, в салон моего автомобиля