КАРАМОЛЬКА

поправиться, передал мне мой младший брат. В те времена аппарат был мечтой молодежи, и с комплектом запасных батареек стал для меня истинно королевским подарком.  Мы душевно простились, и в последний день апреля мама уехала. Я лежал в палате и слушал песню о том, "как скучно и как грустно, если мамы дома нет!"  После обхода я рассказал своему доктору, что мама наконец-то разыскала "Карамольку" и что теперь, в итоге, можно приготовить его "чудодейственный" тибетский салат! Мы были одни в кабинете, и доктор вдруг откровенно и от души рассмеялся! - Вы говорите:- " Карамоль"? - А ведь нет такого сорта, любезный коллега! - Сказал он, едва смахнув слёзы смеха... - Вы, видимо, перепутали, есть сорт "Каротель", "Каротелька"!  Но можно использовать и другие сорта, только этот более сочный, сладкий и дольше хранится.
      Если бы он был американцем, он бы ещё добавил: - " Мне очень жаль!" Но он был русским доктором Ивановым,  кандидатом медицинских наук, патриотом и лучшим  аспирантом кафедры  военно-полевой терапии Академии. Возможно, мой растеряно-жалко-недоумевающий вид подействовал на него отрезвляюще, и он даже спросил: - "В чем дело?"  И когда рассказ мой  о поиске "Карамольки" в цветах и красках был окончен, доктор как истинный психолог, быстро успокоил меня и напомнил, что  материнская любовь вкупе с самоотверженностью творят такие вещи, "что  и не снились нашим мудрецам!"
    - В общем, скажите лишний раз спасибо Вашей матушке, она же вложила всю душу и сердце, в то чтоб Вы стали здоровым! - Он говорил, а я вдруг поймал себя на мысли что, не смогу ей об этом в скором времени сказать. И что глаза мои полны слёз, и что та искренность и желание помочь сыну, открыли мне новые черты в её характере, о коих раньше и думать-то не думал, и мыслить-то не мыслил! Не приходилось, знаете ли! Рациональность, сухость, практицизм, непредсказуемость военной службы, а в некоторых случаях, и элементы стороннего дебилизма, напрочь выхолостили простые человеческие чувства! По крайней мере, глубоко их запрятали в душе и завалили всякой наносной всячиной...
      Праздничные дни Первомая пролетели быстро, почти не оставив следа в двадцати-пятилетней-тому назад капитанской памяти. Ну, если не считать похода в видеосалон на какой-то крутой боевик с "соседом по камере" - Похабновым,  председателем крайпотребсоюза, оказавшимся очень крутым доставалой! Стоило ему спуститься на первый этаж и позвонить, как через полчаса подвезли дефицитнейший десятилетний коньяк "Каспий", неимоверно богатого и благородного вкуса, между прочим! Продемонстрировав толк в коньяках, он захотел показать толк и в женщинах. Короче, если я сейчас еду с ним, то нам в гостиницу "Советская" подвезут еще вместе с коньяком и "женщин для беседы"... Не страдая особо гусарством, я как мог вежливо отказался, почему-то сославшись на режим. Без тени разочарования или обиды, он прямо из горла допил коньячный раритет и спустился из палаты вниз, вызывать себе такси. А я, пожевав свой чудодейственный салат, вышел в холл, смотреть хоккейный матч чемпионата мира. Тут еще наши выиграли у чехов 5:0  и добавили толику веселья к употребленному ранее раритету благородного вкуса.
     Через пару дней, как раз между Первомаем и днем Победы, майор Иванов представил меня профессору, заведующему кафедрой на комиссию. Последний внимательно слушал майора, утвердительно закрыв глаза, и чуть заметно, слегка кивал. Но стоило майору  озвучить дозу, полученной мною радиации, как профессор попросил меня погулять и подождать  вне кабинета…   Когда ж мой доктор вышел, по его решительно-сожалеющему взгляду мне стало ясно, что полученная доза и мои болезни будут и далее существовать независимо друг от друга. Ну что тут скажешь, если даже в моей  медицинской книжке профессор собственноручно переправил значение дозы на ту, с которой я прибыл на лечение…  
     Но, однако же, оно - это лечение мне здорово помогло, и сам не заметив когда, я вдруг отметил, что никаких приступов не ощущаю, вновь появился вкус к жизни.  Да и доктор мой тоже был оптимистом! Он сказал, что все будет хорошо! Что летом он останется за старшего на кафедре, и что если я заеду в это время к нему, он напишет документ должного содержания. Ведь даже в анализах установлено шестикратное превышение полученной мной дозы радиации, а лукавить он не умеет. И поскольку сам работал после аварии на Чернобыльской станции, он знает, где и сколько можно получить радиации и по сей день! В итоге, на этом мы и порешили, а майор Иванов, дай бог ему здоровья, помог мне еще и с авиабилетами, коих было не достать перед праздниками днем с огнем. Вот ведь, запало в душу!
      - Вам надо поехать в агентство Аэрофлота  у  пяти углов, найдете там девушку Нину Алексееву, 25-ти лет, - сказал мне он.- Не смотрите на седину, это у нее после авиакатастрофы. Все погибли, одна она уцелела, побилась только. Лечила позвоночник у нас. Она все устроит.
      Все так и вышло. И тогда я  в очередной раз поверил своему доктору-кудеснику. Восьмого мая, простившись с доктором и обменявшись телефонами, я вылетал из Пулково. В багаж не сдал только плеер. Удобно устроившись в кресле, глядя в иллюминатор, я включил запись концерта Юрия Лозы. Тогда он был в большом  фаворе.  Песен было много… «Я умею мечтать»,  «Плот»,  «Пой, моя гитара», «Зима», «Сто часов», еще, еще…  
И вдруг!  Тихая мелодия… и  слова, выворачивающие душу наизнанку…  
   
      …Мать пишет, что цел ещё наш домик на опушке,
      Но опустел и одинок, и что хранит мои игрушки,
      А я читаю между строк,
      Я очень жду тебя сынок.  

   …Будто  холодною водою из ушата!  Вот ты, служишь в Западной Группе войск в Германии, такой самостоятельный, много раз решавший чью-то судьбу,  в погоне за призрачным счастьем, не слышишь таких простых человечных слов, останавливающих на ходу, заставляющих в корне пересмотреть свою жизнь…  я снова ощутил нехватку воздуха, но уже от переизбытка чувств, что-то оборвалось внутри,  ком подступил к горлу…  Нет, это не от высоты!

       …Мать пишет, что далеко ещё седая старость,                              
       Что гонит хвори за порог, что не берёт её  усталость,                                  
       А я читаю между строк                                                          
       Мне плохо без тебя сынок.

     …Моя дорогая мамочка, сколько же тебе пришлось испытать тревог и пережить волнений за своего взрослого, думающего, что живет правильно, непутевого чада!  Глаза наполняются слезами неимоверной любви, жалости, доброты и умиления… Где-то был платок!  Нет, это не от дыма, в самолете не жгут костров!

       …Мать пишет, что снова за окном звенят капели,
       Опять весна приходит  в срок, грачи на гнезда прилетели,
       А я читаю между строк                                                                                                
       Дождусь ли я тебя сынок…

         
     …Вот оно! Прозрение! И капели за окном, и весна, и ты летишь в вечернем небе, слушаешь пронзительные в своей простоте слова, посвященные самому родному, самому близкому на земле человеку, и чувствуешь, что не можешь сдержать искренних, чистых слез.  Слез благодарности за все, что мама сделала для тебя, и, может статься, еще немало  сделает…    Где же платок? За прекрасные порывы души, даже за поиск несуществующей в природе «Карамольки», за самоотречение во имя здоровья, а стало быть, и счастья своего «блудного сына». Есть ли в мире кто-либо кроме матери, кто может так любить и понимать… Скупая слеза скатилась на рубашку.
– Вам плохо? – услышал я тревожный голос соседа.
– Нет, все нормально, спасибо,- ответил я, снимая наушники и утирая глаза.
– Все хорошо! - повторил я. Затем глубоко вздохнул и задумчиво поглядел в иллюминатор,
- Теперь все будет хорошо...
               

                                                                                                                                                   
                                                                                                                     2016г.