дело? Что, обострение международной обстановки или другой какой раздрай? И вообще, куда летим, какой груз?»
Из трубки голос: «А не много ли вопросов задаешь, командир? Груз сейчас доставят, пункт назначения узнаешь в воздухе».
И нет в этом голосе ничего хорошего.
Командир экипажа, тертый калач, всякое повидал, во многих передрягах побывал. Не понимает сути происходящего, но чувствует ответственность момента. Вызывает по внутренней связи экипаж: «Все на месте? – уже неплохо, – десять минут на сборы. Срочно взлетаем».
Экипаж в недоумении. Какого черта? Бортинженер докладывает по форме: «Пол-управления разобрано. В гидравлике жидкость слита. Второй, шестой и седьмой блоки на профилактике».
Командир экипажа: «Отставить разговоры и панику. Принимаю решение. Подготовить двигатели к запуску. Попробую потянуть время. Сделать все возможное. Остальное исправим в воздухе. Все поняли?»
– Нет дальней связи, – доложил радист.
– Если не сделаешь к вылету, я тебе устрою нетрадиционную половую.
– Командир, а навигация? – это штурман.
– Полетим по компасу.
Бортинженер: «Авиагоризонт не работает. Без него взлетим, но не сядем. Автопилот не поможет. Кстати, автопилот тоже неисправен».
Командир сереет: «Полетим без гироскопа. Стакан воды для чего? Не в первый раз».Смотрит на второго пилота: «Ты как? Готов?»
Второй пилот: «А есть выбор?»
Командир: «Бортинженер, в полете сможешь устранить?»
Бортинженер: «У моего отца скоро юбилей. 65! Я обещал быть. Так что попробую».
Командир: «Отставить «попробую». Приказ: устранить все неисправности. Доложить». Замолчал, потом добавил: «Постарайся, Ваня». Затем ко всему экипажу: «Сам ничего не знаю. Но дело серьезное. За просто так такую махину в воздух не поднимают. Так что выпало нам, видно, не легкое задание. И должны мы его выполнить с честью. Или…, – в голосе повисла пауза, – после приземления оставить эту работу».
Через минуту по внутренней связи отозвался экипаж.
– Сделаем, командир.
– Я готов.
– Чего там. Прорвемся, – это бортинженер, – Вижу топливозаправщик. Пойду, проконтролирую.
– Отставить. Я сам. Готовь самолет к взлету. Всем оставаться на связи.
Про экипаж таких огромных лайнеров говорят: «Бортрадист - уши экипажа. Бортинженер - руки экипажа. Штурман корабля - мозг экипажа. Командир корабля - сердце экипажа». И вот эти уши, руки и мозг почувствовали, как громко и часто бьется сердце экипажа.
А по взлетной полосе несется в боевой раскраске, оттюнинговый по самые зеркала, “КАМАЗ” с надписью на борту “Париж - Дакар”. За ним – брутальный “Хаммер” – средство передвижения солнечных джедаев. Затормозили у самого самолета. Из “Хаммера” вышел генерал.
– Кто старший?
– Командир корабля Востриков.
– Какого на хрен корабля? Мне нужен самолет.
Командир не стал спорить: «Майор Востриков».
– Майор, ты приказ получил?
– Так точно!
– Так открывай скорее ворота. Видишь, “КАМАЗ” с ралли сняли. Ему еще время нагонять.
Генерал произнес фразу такой скороговоркой, что командир понял только одно: что кто-то сильно обделался, и за это тому будет сильный нагоняй, а всему экипажу придется все это разгребать.
Командир дает команду открыть грузовой люк. “КАМАЗ” со свистом влетает в жерло махины. Из машины выпрыгнули трое военных и выгрузили небольшой ящик. "КАМАЗ" дал задний ход, развернулся вокруг своей оси и на бешеной скорости устремился нагонять упущенное время.
– Это все? – стараясь сохранять спокойствие, спросил командир.
– Все, взлетаем.
– Куда летим?
– На Родину.
– А более точные координаты имеются?
– Майор, ты что, не понял? Взлетаем! Все инструкции в воздухе.
Командир зашел в кабину. Включил внутреннюю связь. Хотел обратиться к экипажу не по команде, но вовремя оценил обстановку: «Товарищи офицеры, взлетаем».
И пошла предполетная суматоха. Проверка приборов, запуск двигателей, связь с диспетчером: «Борт такой-то. Разрешите взлет». Диспетчер, посвященный во всю эту необходимость, которая нарушает нормальную работу всего аэропорта, с радостью дает разрешение. Еще несколько минут – и многотонный трудяга Ил-76 МД выруливает на взлетно-посадочную полосу аэродрома. Короткий разбег, отрыв, полет и полная неизвестность.
- Товарищ генерал, какой курс?
- Аэродром Чкаловский.
- Домой, значит?
- Это боевой приказ, понял, майор? Скорость максимальная, курс самый короткий. Задание особой важности.
Командир корабля переглянулся со вторым пилотом: лучше не задавать лишних вопросов. И по громкой:
- Штурман, слышал?
- Да, командир.
- Проложить курс, расчетное время через десять минут.
- Есть, командир.
- Радист?
- Есть связь.
- Бортинженер?
- Все системы функционируют нормально.
Экипаж старался. Это вслух было сказано для генерала, что все нормально. На самом деле и радист, и штурман, и бортинженер, потея от выпитого пива, устраняли неисправности.
А пока самолет летит в полуразобранном состоянии, в России все ищут пенсионера Ерофеева. Ну, нет его нигде. Как в воду канул. Все же на рыбалку собирался.
И уставшие, голодные и злые от всего происходящего, спасатели, матерясь и проклиная все на свете, находят его тело. В самой глуши, возле охотничьего домика, под корягой. Проверили пульс. Есть пульс. Вызвали по рации вертолет.
Вертолет завис через двадцать минут. Директор завода с медиками, среди которых были два профессора, спустились на спасательной корзине. Подошли к пациенту. Снова проверили пульс, посмотрели зрачки, дали понюхать нашатырь.
Ерофеев очнулся. По частям, как складная плотницкая линейка, поднялся с земли, помотал головой, сморщился и потрогал оплывшую физиономию.
Медики засуетились. Развернули мини-полевой госпиталь, приготовили лекарства.
Но бедолаге лекарства ни к чему. Ему нужен был огуречный рассол с его кальцием, магнием и прочими микроэлементами, так необходимыми иссушенному этанолом и его производными организму.
И тут из домика вышел брат. Тот же портрет. В руках банка с рассолом. Не обращая внимания на посторонних, подошел к родственнику.
Ерофеев с урчанием, как испорченный слив раковины, всосал в себя полбанки, ещё раз, более энергично, потряс головой, потом, осоловело улыбаясь, подломился в коленях и снова приземлился на своё лежбище, намереваясь оттянуться ещё минут на шестьсот. Ага, щас!
Директор завода пал на колени.
- Никита Парфильич, Христом-богом… Мы вам что хотите… Родина просит, я умоляю… Очень важно… Не погубите…
Барахлящее сердце трудяги прочувствовало всю ответственность перед Родиной, коллективом и родней. Ерофеев кивнул головой.
Засуетилась медицина, забегали спасатели. Погрузили неуправляемое тело Ерофеева в вертолет и полетели спасать престиж страны.
Директор завода докладывает Москве: «Готовы к выполнению особого задания».
А самолет летит через все границы на максимальной скорости. Командир ведет вручную. Автопилот не работает. Половина приборов тоже не работает. Но как-то летят, черти. Бортинженер мечется по самолету, замыкает цепи, кое-что ремонтирует на лету.
Генерал командиру корабля:
- Доложите обстановку.
- Летим на высоте 10000 метров, температура за бортом минус пятьдесят.
- Ты чего, охренел? Зачем мне это? Я что, форточку буду открывать или с парашютом прыгать? Связь с Москвой есть?
Командир :
- Штурман! Связь с Москвой!
Штурман радостно:
- Есть связь. Ей-богу, есть.
Генерал: «Докладываю. Пересекли воздушное пространство. Приближаемся к Москве. Жду дальнейших инструкций».
Москва: «Сами знаем, где вы находитесь. Ситуация поменялась. Нашли специалиста. Садиться будете на аэродроме Салка. Командир сейчас получит указание. Дальнейшие действия по приземлению».
И получает командир корабля приказ менять курс и вместо Чкалово приземляться под Нижним Тагилом. Приказ есть приказ. Никто не обсуждает. И не важно, что керосина остается только до точки приземления, а до нее еще надо долететь.
На аэродроме своя суматоха. Диспетчер связывается с лайнером.
- Борт 22 12, как слышите меня, прием.
- Нормально, слышу. Принимайте.
Диспетчер интересуется, какой тип самолета? А то приказ поступил, но никакой информации нет.
Командир настороженно отвечает: «Изделие 476. Вас, что не предупредили?»
Диспетчер молчал минуты три: «Какого рожна? Как я вас посажу? У нас взлетная полоса на ремонте».
Командир холодеет.
- Вся?
- На всю денег не выделили. Только треть.
- Это сколько метров?
- Восемьсот.
- Салка, вы что, очумели, почему раньше не сказали? Мне как минимум надо тысячу.
- А никто и не говорил, что такая махина к нам летит. Мы можем принять Ту-134, Ту-204, Як-42, Ан-12. Ну, еще вертолеты всех типов.
У командира леденеют руки, ноги и сдавливает печенку. Запрашивает Москву, докладывает обстановку.
Москва красиво долго молчит. Через полчаса: «Переговорили с главным конструктором, он сказал, что при благоприятных условиях и мастерстве командира сесть можно. Мы в вас верим. Не забывайте, что выполняете особо важное задание. Генерал это подтвердит».
- А до нас удачные посадки были?
- Не задавайте глупых вопросов, - лаконично ответила Москва.
Генерал, который все слышал, согласно задергал головой.
- Командир, что будем делать? – Это второй пилот.
- Выбора нет, будем садиться. Всем приготовиться к посадке.
Генерал обратился к бортинженеру:
- А парашюты у вас есть?
- Есть один. И тот бракованный.
Вдали показалась взлетная полоса, окруженная лесным массивом. Что делать командиру в таком положении? Прежде всего, помолиться и надеяться на удачу. Сколько не летай, садиться все равно надо.
И экипаж снижается по очень пологой траектории, на взлетной полосе включает полный реверс и самолет заезжает передними колесами на развороченную бетонку, но останавливается.
Все переводят дух.
А к самолету уже подгоняют автомобиль. Перегружают ящик. И генерал с танкистами убывают в неизвестном направлении, оставляя экипаж в полное распоряжение дальнейшей неразберихи. Потому как посадить махину ИЛ 76 МД на такую полосу еще можно, но взлететь уже никак.
На заводе помолодевший Ерофеев быстро разобрал агрегат, устранил неисправность и в полном здравии на вертолете отбыл к брату, продолжать банкет.
Директор завода доложил в Москву, что поломка произошла по вине поставщика. Как поставщик будет оправдываться, уже никого не интересовало.
Вот потому нас империалисты и боятся! Не потому, что у нас военная техника есть, а потому, что такие умельцы, как Ерофеев, еще остались. И танкисты, и летчики. И генералы. И Москва.
