Новый выброс гормонов в кровяное русло не заставил долго ждать. Нога потяжелела, пришлось обратить на нее внимание; армейский ботинок был цел, чего не скажешь о штанине. Вязкая субстанция высохла, разъев пятнистую ткань не хуже какой-нибудь кислоты — не штанина, а дуршлаг камуфлированный. Края ткани встали на дыбы, впитали несозревшего цыплёнка в каждую молекулу и дали утяжеление. Куриная тень ожила и увеличилась, я схватила рюкзак, чисто по-человечески не удержавшись от соблазна обернуться на кедр с гнездом.
Редкое похрустывание скорлупы. Жестким грязно-желтым клювом птица ворошила разлом в яйце, не мигая глазом, отдергивала голову, потом вновь приближала клюв, втягивала «благовоние», ворошила оболочку. Поднимала, приближала (не верила?), втягивала, ворошила. При ворошении раздавалось что-то вроде хрупст-хр-хр-хрус. Пожалуй, именно это заставило обернуться да застыть, теряя секунды.
Въедливый и противный звук. Глупое и бессмысленное поведение не смирившейся со смертью фауны. И то, и то хотелось сейчас же пресечь. Мое тело прошила игла раздражения. Что-то отразилось на лице, не очень... дружелюбное? Потому как последовала бурная реакция куры-мамы, до этого не обращающей никакого внимания на свидетеля. Вздернув голову вверх, курица раскрыла клюв, издавая громкий ор, пополам с завыванием.
Длинный бледно-розовый язык птицы то вытягивался струной, то трепыхался под напором выдыхаемого воздуха. Он мелко вибрировал, казалось, вибрировала и округа, вплоть до стен ущелья. Уродливая лапа приподнялась и с материнской нежностью опустилась на яйцеклетку, додавив её. И ещё раз. И ещё. И ещё! Она методично долбила, в разные стороны полетели куски скорлупы и брызги, ошмётки бывшего зародыша. И ещё удар лапой, шмяк-хр-хр-хрупст. В её действиях возникла какая-то маниакальная одержимость, смять в крошку остатки, возможно, живых цеплят. Флёр тухлятины парящий всюду, кажется, был согласен с моими прогнозами - издохли они, сто лет в обед, как.
Я отшатнулась и мелкими шажочками попятилась, отступая под защиту деревьев, таща за собой ранец одной рукой. По-честному, стоило уже нестись, сломя голову, но я медлила, крадясь чуть ли не на цыпочках.
Вход в лес, как и везде, был «замурован» толстыми ветками и вьющимися растениями, вместе, они образовывали плотный барьер. Я пролезу, если прорублю себе вход SS, если работать быстро (благо, большое отверстие мне не понадобится), то втиснусь. Надо рубить и лезть, чем живее, тем лучше, и, наверное, придется по-пластунски, ближе к земле — меньше вьюнков. Всё в порядке, преимущество на моей стороне, всё в порядке. Всё в поря… нет смысла наводить кипиш, курице ведь всяко труднее прорваться сквозь пробку, она крупна и неповоротлива…
Разворошив гнездо, она скинула остатки в ущелье, притом целые яйца тоже, за компанию (вот она, сила любви!). Задрала клюв и вновь издала мерзкий и надрывный крик боли, вой, ор, всё разом, нечто трудно-определяемое, но громкое, яркое и долгое. Я дрогнула, продолжая тактическое отступление, и пытаясь отключить анализ увиденного.
Не, ну, сначала орать от горя, потом убить остальных детей и снова орать, где ум-разум?! Но что-то ещё внутри меня, прилипчивое и ехидное, взывало к совести, которой нет.
Нет, её, нет, и не смотри так на меня.
Но курица зыркала, вздымая тяжелую грудь, открывая и закрывая клюв, воспроизводя загробные звуки.
Потом она размахнулась и с силой приложилась своей черепушкой о ствол кедра, оставляя приличную вмятину. Я ускорила процесс отступления, волоча за собой ранец. Птица взревела, будто ей дали под дых, язык затрепыхался флагом, оставив новую вмятину головой, она злобно зыркнула на меня исподлобья. Я снова ускорилась.
Дойдя до некой критической точки, курица разъярилась. Оттолкнулась от ствола, отчего он содрогнулся, сделала мертвую петлю в воздухе и спикировала в опасной близости от меня. Чертыхнувшись, я начала отстегивать нож от пояса, отпрыгивая в сторону. Приземлившись, птица пошла на сближение, тяжело и коряво ступая, конус тела качался, а голова едва заметно ходила вперед и назад. Подобравшись ближе, она холмом нависла надо мной, победно кудахча, подняла грязную лапищу, растопырила и сжала три своих пальца. Потянуло тухлятиной.
— Упс… — дала я характеристику, хватка на ранце ослабела. — М-м-мои с-с-са-аболезн… — пробормотала я, заикаясь, и сникла под немигающим взглядом.
Она им уничтожала. Сжатая, напряженная, на подобие кулака, лапа мелко тряслась. Раздражение вдруг улетучилось. Остались: липкая жуть, холодная испарина, гнилая капля совести, повисшие граблями с топором на конце.
Я — полноценный убийца. Я лишила смысла жизни курицу. Я… нет мне прощения!
Она махнула измазанной в грязи и зародыше лапой, я автоматически пригнулась, коготь успел оцарапать кожу на шее, когда я отскочила, выворачиваясь из-под атаки. В следующий заход её целью стал ранец, она вцепилась в него и собралась взлетать. Так и не открепив SS, я пока забила на него, крепко взялась обеими руками в свой школьный атрибут. Раненая рука этого не оценила, и горела от боли. Кровотечение возобновилось.
Захлопали широченные крылья, я стремительно теряла почву, уже едва касаясь её, глупо и быстро перебирала ногами. Птица попыталась стряхнуть живность, усиленно мечась из стороны в сторону. Потом дернула как следует, мои пальцы все же разжались, и я хлопнулась наземь.
— Блин, нет! Верни! — крикнула я, подскакивая на ноги из положения таракана.
К слову о тараканах и больном образе мышления; они носились в голове, заламывая трагично руки с криком «Кофе! Кофе! Моё Кофе! Забрали кофе! Моё кофе!».
— Не-е-ет, моё кофе! — воспроизвела я вопли больного воображения, тараканы благодарно всхлипнули, хлопая в ладоши и скандируя в бреду: «КофеКофеКофе… с корицей!»
— КРррРАУ-РРаА-РаА!!! — наорала на меня в ответ курица, взлетела выше и вышвырнула ранец в пропасть. С немым криком ужаса мы, тьфу, то есть я проследила за этим броском, прощаясь с термосом и прочим, стратегически важным.
— КРрА-КРаА! — издевательски передразнила я, вновь взведенная и раздраженная. — Почему не ко-ко-ко?! — задирая голову, спросила я, радуясь, что об этом никто не узнает.
— КРРА-РРА! — ответила она, и язык затрепыхался под потоками дыхания.
— КО-КО-КО где?! — топнула ногой я, лишенная кофе с корицей.
— КРАУ-КРрА! — ответила вновь она.
— КО-КО-КО!! — не уступала я, продолжая прыгать, установив руки в боки, ногой по земле — топ-топ, режим психа активирован: — Бланка ты, Галина, буль-буль! Ко-ко-ко, скажи!
Крылья лупили по воздуху, я только и успевала отмахиваться от крупных перьев и летящего в меня пуха. Кажется, обидевшись, птица выставила лапы с кольцевыми прожилками, будто шасси самолета, и снова перешла в наступление.
Перестав скорбеть по содержимому термоса и препираться с животным, я побежала в лес, иначе бы встретилась с ранцем на другом свете. Расстояние оказалось большим, нежели в предварительных расчетах. Я ускорила бег, но деревья не думали приближаться. Цель номер один - стереотипно не запнуться о какой-нибудь предмет.
Жирная тень туши в пару центнеров, нелепо кричащая «крррау-крра», как помоечная ворона, летела следом. Лес наконец-то стал ближе, и тогда я решилась на импровизационный манёвр; резко затормозила, ухмыльнулась, когда курица ушла вперед, развернулась, побежала назад к гнезду. Курица опомнилась, сообразила поменять траекторию, но чего нужно, я добилась — скорость полета сбросилась значительно.
Когда она меня догнала, я вновь затормозила, курица радостно развернулась и похлопала крыльями к лесу, потому что ожидала, что я сменю направление и туда побегу.
— А хрен тебе, чипушило пернатое! — крикнула я, срывая голос в хрип. — Кудах-тах-тах, я тут!
Вместо того, чтобы после резкого торможения, сменить направление по линии «вперед-назад», чего и ожидала курина бланка, я побежала к ущелью, то есть по линии «лево-право». Она снова догнала, я же, как в челночном забеге, поднеслась к краю, присела, дотронулась камешков и, задыхаясь, побежала к гнезду. Катастрофически не хватало места в легких. Птица какое-то время ничего не соображала в моих перебежках и явно бесилась от этого. Она высоко взлетела и камнем обрушилась в место, куда я приседала. Задумалась. Я почти добежала до гнезда. За мной не гнались. Развернулась и побежала в лес. Басурман пернатый полетел не за мной, а к гнезду, еще больше путаясь. Она ждала, что, не добежав до леса, я вновь зайцем понесусь ещё куда-нибудь, к тому же кедру, и она меня поймает. Лучше бы она меньше думала. Ведь я бежала именно к лесу, уже не тормозя и не делая маневров, потому что силы не бесконечны. Как минимум полкилометра, а то и больше, за пару минут я намотала.
У подножия леса я упала на колени и чуть не ухнула носом в землю, тело била крупная дрожь слабости, из горла рвался кашель; собрав в кулак волю, я отцепила (хвала моей практичности) фиксированный неудобный нож. Отцепила, прочертила свистящую дугу, клинок вгрызся в ветви и вьюнки. Взмахнула второй раз, спутанный клубок из растений стал поддаваться, сзади раздался знакомый гром-кудахтанье.
Надо было прорубать заросли и дальше, сделать себе ход, подползти через образовавшийся лаз, но кудахтанье напрягло. Уж очень откровенными были торжество и злорадство в нём. Пришлось взглянуть.
— А-а-ах, ты... чипушила и есть, — не придумала я более обидной клички.
Довольная собой, курица стояла на травяном настиле, озаряемая лучами солнца, одной ногой гордо упираясь в мой ранец, растопырив крылья, ощерив клюв и довольно тряся головой. Рыжие перья сверкали и переливались. Она слетала за ранцем вниз и теперь стояла, корча из себя невесть что и злорадствуя. Отомстила за манёвры, ничего не скажешь!
Ругнувшись матом, решив не поддаваться на провокации, я прорубила себе лаз и ввинтила себя в него. Движение затруднялось полчищем жирных лиан, размахнуться SS как следует не выходило, тесно. К тому же птица бросила свой шантаж и с мощью бурого мишки стала ломиться за мной. Она почти сцапала меня за ногу, но я подтянулась, сжалась в комок, а потом пружинкой вытолкнула себя вперед. Истерический смешок охватил горло. Я напоминала себе дождевого червяка, да и курица этому сравнению способствовала. Смех мешал продвижению, но я не могла ничего с собой поделать, смахивая перемазанными в соке лиан руками выступившие слёзы истерики.
Вдали стал виднется просвет, я возликовала, и миссия «червячок не сдается» ускорилась. Пыхтя и похихикивая, я, пружинисто извиваясь, доползла до конца своеобразной пробки, мешающей входу в лес. Курица отставала, но тоже не сдавалась.
Выбравшись из зарослевого барьера, я не успела оглядеть местность и спрятаться. Слёзы из глаз потекли уже не шуточным ручьем, заслоняя обзор и обжигая; сок лиан ядовит, а я занесла его на слизистую.
Курица, как танк, перла напролом.
Как я могла забыть о яде? Ну, как? Вторая лекция же!
Снова мой мат и куриный крик. Рукавом куртки я попыталась остановить воду из глаз, тщетно. Видимость падала, почти не разбирая дороги, я побежала меж деревьев, попеременно спотыкаясь, как и положено по канону, об всё подряд. Упав в третий-четвертый раз, я ощупала причину падения —
