Всё решает время. 2 глава. Пернатая стычка

смесь из крови и яда. Усиленно жмурюсь и пытаюсь проморгаться. Всматриваюсь на рану в плече, из которого тонкими волнами и пульсациями, изредка выпрыгивает яркая (артериальная?) кровь, смешиваясь с куриной.

Туман застелил глаза, огромный, не целый куриный конус расплылся, цепкий и медленный паралич постепенно добрался до головы и переползал на левую часть тела. Кровоток замедлился, изображение принялось вращаться, сейчас случится асистолия, расставив точки над i. Устав от боли и борьбы, я предалась апатии, расслабленно откидываясь на спину…

— Ну-у-у, еба-а-ать, ты, баклажан, а?! — ворвался оглушающий, мощный голос сразу во внутреннее ухо.

Преодолевая апатию, я поплыла в серой каше непонимания, внезапно на миг ожила и погасла жгучая боль в правой руке (а как же паралич? … рука на месте?), мгла шатается, постепенно принимая смутные очертания. Следую за серой кашей влево и вправо, шатание усиливается. Голос:

— Тормоз, Адреналин коли, живо! Атропин в центральную!

— Которую?!

— Медиальную, подкожную! Че тупишь-то, блять?! Нейтрализатор в периферическую! НЕ ТУДА!*

В грудь, невыносимо остро и тяжело, что-то обрушивается, серая мгла взбалтывается, и появляются яркие цвета, за ними, наконец, приходят очертания. Вижу круг, сначала один, потом второй, линии, они расширяются, четкость восстанавливается. Мечта о нескольких литрах воздуха сбывается, тело подается вперед, со мной происходит что-то вроде одного большего глотка. Глотка — жизни.

— Лиза?.. — тупо выдаю я, увидев матерящуюся одноклассницу, что одной рукой держит меч, а второй за шиворот бледного парня, установившего локтевой блок.

Услышав зов, Лиза обернулась, выкидывая Виталю на слишком яркую траву, добавила ему скорости пинком под зад и одним прыжком настигла меня. Ойкнув, я попыталась отпрянуть от этого мини-урагана, но она схватила меня за шиворот, как одноклассника, и, встряхнув пару раз, грозно занесла сжатый кулак (морда-морда, я — кулак, иду на сближение).

— Лиза, стой, не надо! Лиза-а-а! — раздается протестующий крик третьего голоса.

Лиза послушно разжимает кулак и влепляет вместо него звонкую пощечину, моя щека вспыхивает огнем и я, снова откидываюсь на спину, ударяясь затылком.

— А-А-А-а-а-а… — слабо проскулила я.

— Бэ, — безжалостно передразнила Лизавета. — Добавить?

— Чаю с мелиссой выпей, психбольница, — посоветовал третий голос, приближаясь ко мне и оказываясь Пашей.

— Это я тут псих?! — вызверилась и подбоченилась милая девушка, указывая на меня пальцем. – Ну, охереть теперь!

Дабы усмирить свою возмущенную душу и выместить праведный гнев, Лиза грозной тучей двинулась на Виталю. Тот, смекнув, что сейчас станет куклой для битья, стремглав умчался куда-то за грани моего обзора. Лиза кинулась следом со словами: «Я тебе сейчас напомню анатомию, я тебе сейчас объясню разницу между центральными и периферическими венами на всю жизнь». Я невольно поежилась, что верно, то верно, теперь Виталя сдаст анатомию на пять. Особенно флебологию*.

Продолжая постанывать, я продолжаю и обалдевать, притом с новой и новой силой, когда подошедший Павел встает на колени и выдирает, как ни в чем не бывало, не замеченный мною громадный шприц из грудины. Меня бросает в пот. Точно же… Лиза кричала про «коли адреналин», а при остановке сердца, для лучшего эффекта, с недавних пор, укол ставят прямо в орган. Раньше, задолго до войны, это практиковалось, но метод выгорел из-за побочных действий*. Но умные и сытые ученые вернули метод, слегка модернизировав сам путь введения*. Пункция производится напрямую, выстрелом из специального агрегата, специальная игла пробивает кость, следом происходит электрический разряд, а в состав Адреналина намешан активатор гемостаза.

Взглянув на толстую и длинную иглу, вытащенную из моей собственной груди, я издала невнятный всхлип и закатила к небу глаза. Огромное, бежеватое полотно, почти безоблачное. Ясно, меня вытащили из растительной ловушки и леса на луг.

— Хэй… ну, ты ка-ак?.. — склонился надо мной Павел, пытливо испепеляя заботливыми глазами. Такому попробуй, скажи, что не в порядке, будет испепелять и пожирать заботой, пока белый флаг не поднимешь.

— О-фи-ген-но, лучше всех, — язык был явно лишним во рту, все согласные буковки из ответа убежали погулять.

Павел выдохнул носом и губами, от чего они шлепнули пару раз, как у лошади. Я хихикнула, а потом взгляд зацепился за шприц, и головокружение с дурнотой вернулись, отбивая желание хохмить.

— Так, — нахмурил он короткие брови и принялся командовать. — Лежи тут. Не смей шевелиться, не смей говорить, не смей вставать…

— Не смей дышать, — нельзя просто взять и не съязвить.

Павел вновь шлепнул губами, выставил большой одобряющий палец вверх и разрешил:

— Смей. Но… не увлекайся глубиной и частотой!

С чувством выполненного долга он побежал на крики, выручать друга от карающего кулака Лизы. Борясь с приступом не сильной, но чувствительной дурноты, я поводила глазами, и эти микро-движения аукнулись эхом в сводах черепа. Раза с пятого я приподнялась на локтях, стараясь не смотреть на адреналиновый электро-автомат. Он наводил на меня неясную жуть. Отчасти своей новизной в практической медицине, отчасти из-за общей предвзятости к ученым-врачам. Хотя… я предвзята ко всем ученым. Рядом с автоматом валялись шприцы от противоядия и Атропина, так неестественно сверкающих иглами на природе. Лекарственные пары зависли в душном воздухе — и это тоже неестественно, следовательно — отвратно.

Я обессилено растянулась там, куда меня бросила Лиза. По наитию, я обратила внимание на многострадальное, правое плечо и район правой же ключицы. На скорую руку плечо перевязано, кровь остановлена, но ниже ранения плечевая кость была перетянута жгутом. Рот тронула усталая усмешка; один косяк в реанимационных мероприятиях найден.

Я подвисла на невероятно трудном выборе; убрать жгут или пускай косяк исправляют юные реаниматоры-одноклассники. В итоге я выбрала — убрать самостоятельно. Внезапно стало дорого здоровье. Конечно, час после наложения жгута не прошел, но синюшность мне не понравилась. Я едва вознамерилась дотонуться до открытой раны, как…

(попала внеземная бактерия, кожа уже покрыта трупными пятнами, и вот-вот конечность отвалится).

…Прозвучало настолько неожиданно и точно, слово в слово, как первый раз, что я не похолодела. Нет. Меня затрясло в диком ознобе. Перед глазами уже расползались трупные пятна…

— Кто-то по рукам захотел получить? — командно спросил подкравшийся Павел, не успела я разворошить пальцами рану заново.

— Кто-то тут только по щам хочет схлопотать, — обиженно и злобно буркнула Лиза.

Отдернув руку, я зажмурилась, а потом решилась открыть глаза, просканировала первое ранение за сегодня — никаких очагов трупных разложений, всего лишь дырища до кости, с гнойным ободком.
Девушка перехватила темно-русые волосы в короткий хвост, надела перчатки, скрывая содранные казанки, и, усевшись на траву, стала оканчивать обработку и перевязку.

— Лиз, — подал признаки существования Виталий, облизывая разбитую губу и сверкая фонарем под глазом. — А у тебя какой балл пацифизма?..

Я тут же напряглась всем телом. Руки девушки, обильно лившие перекись водорода в месиво, неловко остановились:

— Расслабься. Кровит.

Ответит или нет?..

— Пониже, чем у тебя, сылдытик, — уклончиво, но презрительно фыркнула она, после чего Виталя блуждающе и несколько отрешенно глянул на нее, даже больше «мазнул» взглядом. Издал короткий, тихий звук и кивнул головой, делая свои выводы.

Я, не показывая вида, облегченно выдохнула. Павел же, спасая ситуацию от беззакония, позвал приятеля за носилками, лежащими поодаль. Лиза снова фыркнула. Так и не ответила.

По идее, точнее по закону, эти данные сугубо личные, во избежание терок и конфликтов в социуме ученик знает только свой балл. Строить догадки, в общем-то, это не мешает.

Я постаралась стряхнуть напряжение, оно опять возникло, но нарушение закона тут не причем. Просто мне известны эти баллы (вот какой, какой вывод сделал Виталя?). Данные о результатах всех параллельных классов однажды мне показал Петрович. «Моё Правительство» решило, что я должна знать. Результаты вызвали несказанное удивление в сопровождение с отвисшей челюстью и, само собой, выводы.

— По любому ниже, — хвастливо и восторженно фыркнула Лиза. — Пой песенку, ща больно будет, — хохотнула она, выдернув из плеча древесную щепку пинцетом.

— Куда идем мы ПятьОчком… — спела я неосознанно, почти произнося её балл и тут же прикусила язык. — Черт…

Лекарственный дурман и пернатая, изнурительная стычка, кажется, расплавили мой мозг.

— Откуда-а-а?! — склонилась она надо мной, естественно, среагировав сразу, принялась недоуменно рассматривать, зрачки заполонили радужки, превратившись в нефтяное болото. — А пофиг, твой тогда сколько?

Я поджала губы и покачала головой, наслаждаясь звоном в черепе.

— Давай! — схватила она меня за воротник куртки и встряхнула. — Ты мой, я твой! Живо!

— Отпусти, — проскулила я и сдалась. — Десять.

Меня перестали трясти. Лиза молча наклонилась (ага, с грязным пинцетом и кривой ухмылкой, обнажающей клык), пряди чужих волос защекатали щеки — полное несоблюдение личного пространства. Кажется, я видела все кожные поры и неровности лица юного солдата…
Она долго и пристально изучала прежде, чем выдать:

— Ясно.

Тут уже фыркнула я. Поразительной и сногсшибательной красноречивости реакция.

Принесли носилки. Без участия Витали, потеряно опустившего руки и сгорбившегося, меня погрузили на них и потащили на базу. Он плелся сзади, и, клянусь жгучей болью в затылке, он что-то замышлял, сопоставлял и анализировал.