Филька

спаивают его, отбирают пожитки и еду, что я ему привожу... Один раз даже избили в драке, приезжаю – а у него синяк на пол-лица... И сам он не хочет на другую работу идти, говорит – привык на своём заводе. А надо бы увести его подальше оттуда, от таких дружков. Жену ему хорошую надо...
– Надо бы Матвею написать, может, он и его на хорошую работу устроит, – призадумалась Мария Фёдоровна. – Не беспокойся, что-нибудь придумаем.
...Анна Степановна интересовалась школьными делами внука и тоже серьёзно говорила с дочерью и зятем – о том, чтобы давали ему больше свободы, отпускали погулять с мальчишками, чтобы он побольше двигался и бывал на свежем воздухе.
– Он просто засиделся, – сказала она. – Сколько же можно его пичкать уроками и домашней работой? Нельзя всё время учиться.
И, когда Филька возвращался из школы, или в выходной день Анна Степановна брала его на прогулку. Бабушка с внуком вместе шли по набережной, Филя бережно держал её под руку, они разговаривали, шутили, смеялись, любовались осенним листопадом... И оба были счастливы, потому что снова встретились.
***
Время идёт, осень сменяется зимой – и вот Филя уже скользит на лыжах в сосновом лесу возле дачи отца, а бабушка гуляет неподалёку, ждёт его с лыжной прогулки. Он приезжает уставший, вспотевший и довольный, и они вместе идут в дом, где бабушка уже приготовила ему вкусный обед...
По выходным дням Филя с друзьями посещал каток на Патриарших прудах, где они кружились до полного изнеможения. Как-то раз ему составили компанию Мария Фёдоровна со своей подругой и её дочкой Лизой, ровесницей Фили. Не сразу, но понял он, что Лиза – красивая русоволосая, темноглазая девочка – ему нравится. Это была первая его симпатия. Он не сводил с неё глаз, пока они кружились по льду, и из-за этого пару раз падал, и Лиза помогала ему подняться. Во второй раз он не отпустил её руки, и они поехали вместе держась за руки, и Филя почувствовал, как сильно забилось сердце у него в груди... Всю неделю потом он думал о ней и получал от отца выговоры за рассеянность. А на следующих выходных они снова встретились и закружились вместе... В первый раз зима казалась ему такой волшебной, сказочной – наверное, из-за того нежного чувства, что зарождалось в нём.
А между тем приближался Новый год. Этот праздник очень полюбился Фильке. Два года назад он даже побывал на всесоюзной ёлке в Колонном зале Дома Союзов; на этот праздник были приглашены лучшие ученики – школьники из Москвы и ближайших окрестностей, и там впервые появились Дед Мороз и Снегурочка.
Бабушка и мама приготовили к новогоднему столу пирожки, пирог, селёдку, холодец, овощи. Филька, как всегда, ограничился мучной и растительной пищей – он с младенчества был вегетарианцем, и мать с бабушкой не могли заставить его съесть хоть маленький кусочек мяса или рыбы. Филька с бабушкой ходили в кино, там в фойе слушали оркестр Леонида Утёсова. А потом вся семья собралась за праздничным столом и встретила новый 1939 год.


14. В гипсе

В январе бабушка уехала. Вновь потянулись учебные будни, но после занятий Филя всё так же ходил на прогулку, теперь уже один. Он бродил по старым улочкам города, размышлял о чём-то, тихо напевал что-нибудь, когда было хорошее настроение. В такие минуты он чувствовал гармонию и радость в душе, успокаивался. Здесь, в старых переулках, чувствовалось слияние с окружающей средой; в старых домах окошки светились каким-то особенным, тёплым, согревающим светом, и Филе вспоминался бабушкин домик...
В конце месяца в школьной стенгазете появилась его заметка о книге Ю.В. Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств», посвящённой теории промежуточных станций – ракетных баз – в виде спутников планет; в этом научном труде был разработан вариант полёта на Луну через окололунную орбиту. Кондратюк рассказывал, как правильно использовать топливо и гравитацию небесных тел при полёте, как обеспечить космонавтам наиболее комфортные условия. Научные термины здесь были в изобилии. Читая эту книгу, Филя с большим трудом понимал, что к чему, по нескольку раз перечитывал главы, но всё это было важно для него: от этого зависел исход его будущего полёта. Теперь он осознал, какое это серьёзное и трудное дело – полёт в космос (а на Луну – тем более), сколько подготовки он требует. И автор книги теперь виделся ему в одном ряду с теми, кто создал предпосылки освоения космоса – Архимедом, Ньютоном, Коперником, Ломоносовым, Циолковским и другими.
***
Однажды – дело было в середине февраля – Филька с Лёвой и Вадиком после уроков дежурили в классе. Уже протёрли парты и стулья, шкафы и подоконники, подмели и помыли пол и собрались идти домой, как вдруг кому-то пришла в голову идея развлечься – попрыгать через парту. Выбрали одну парту, другие сдвинули в сторону – и начались забавы. Двое прыгали, соревнуясь в дальности, а один стоял на страже у двери – опасались, что может появиться Нина Иосафовна, кабинет которой был здесь, через стенку, или тётка Вадика. Но в коридоре было тихо, и мальчики, войдя в азарт, поставили рядом ещё одну парту и попробовали прыгнуть через две.
Лёва приземлился более-менее удачно, отделавшись ушибом спины и бока, а вот Филька, упав, ударился о парту головой и почувствовал такую дикую боль в ноге, что застонал.
– Что с тобой? – спросил Лёва. – Тоже ушибся? Вставай...
Он подал товарищу руку, но тот не смог подняться – охнул и вновь присел.
– Не могу, боль жуткая... Доведите меня до больницы.
– Ты думаешь, перелом? – испугался Лёва.
– Это всё ты со своими затеями... – проворчал Вадик.
– Помолчи...
Мальчики подняли Фильку, он обхватил их руками за плечи, и они втроём, закрыв кабинет, медленно побрели по коридору, спустились по лестнице на первый этаж. Одевшись в гардеробе, они вышли из школы и направились в больницу.
Опасения Фильки подтвердились: у него был перелом голени. Домой он вернулся в гипсе. Когда друзья ввели его в квартиру, отец заохал, бросился к нему, они вдвоём с матерью довели его до дивана и стали спрашивать – как его так угораздило и почему он не сообщил им через кого-нибудь. Он ответил так, как мальчики договорились между собой – что упал с лестницы; позже то же сказали и учителям. Правда, потом, когда они остались наедине, отец сказал Фильке:
– Не верится мне, что ты с лестницы упал... Вы с мальчишками прыгали откуда-то, да?
Филька молчал, удивлённый проницательностью отца.
– С лестницы прыгали, да? Ты не упал, а неудачно прыгнул?
Молчание.
– Через парты скакали?
Филька поднял на отца глаза. Тот всё понял – и началась новая двухчасовая лекция о том, как надо вести себя в школе, на улице и дома. Отец и сам уже под конец устал говорить...
– Надо же до такого додуматься – прыгать через парты! – сказал он напоследок. – Ты мог и голову расшибить, и позвоночник! Чтобы больше и думать не смел о таких манёврах! Я в твои годы целыми днями учился, мне и в голову такое не могло прийти!
– Ну правильно, тогда же парт не было, – ответил Филька. – В древние времена были только глиняные таблички... и папирус.
Отец засмеялся и понарошку дал Филе подзатыльник. Тот иногда подшучивал над ним – называл Мафусаилом, говорил, что он был ровесником Тутанхамона, вживую общался с Соломоном и т.д., но тот не обижался, а, наоборот, смеялся, ему это даже льстило. Сколько Филька помнил отца – тот всегда был таким старым, с длинной белой бородой, и ходил в одежде прошлого века, а спать ложился в пижаме или халате со звёздами, в шапочке с кисточкой. Только теперь при ходьбе он опирался на трость.
Филя два месяца сидел дома в гипсе, время от времени отец показывал его врачам. Школьные товарищи и Валька навещали его, приносили фрукты, конфеты, печенья, делали с ним уроки. К нему приходила и Лиза; они много беседовали, Филя давал ей свои рукописи – то были повести «Поиски Атлантиды», «Mi Tesoro» («Моё сокровище» (исп.) – повесть об испанцах, отправившихся в XVI веке осваивать Латинскую Америку), «Иафет» и много рассказов, в основном фантастических. Лиза была восхищена его талантом.
Несколько раз он общался по телефону с Юлием Осиповичем, рассказывал ему, как идут дела: всё это время он под строгим надзором отца осваивал школьную программу. Раньше он хотел отдохнуть от школы – от общественной работы и кружков, посидеть дома, но здесь, как оказалось, было не лучше. С наступлением весны, когда он начал выходить гулять на костылях, ему так захотелось в стены родной школы, к ребятам и учителям – схватить портфель и прямо на костылях пойти учиться... Едва дождался он того дня, когда гипс наконец сняли.


15. Поездка на Кубань

Лето 1939 года прошло в поездках. Филька едва прибыл к бабушке, как тётя Надя, тоже гостившая там, позвала их к себе в Приморско-Ахтарскую станицу под Краснодаром.
– Ты, внучек, поезжай сейчас, – сказала Анна Степановна, которая не могла бросить хозяйство. – А я осенью поеду, я каждую осень у них бываю...
И тётка взяла Фильку с собой.
Яркое солнце, тёплый и чистый воздух, море – вот чем запомнилась Фильке Кубань. А ещё – виноградниками, великолепными садами и полями, где в каждом колоске, в каждой травиночке было столько жизни!.. Всюду зелено – деревья, заросли, травы, всюду птицы поют, благоухают травы и цветы – дышишь этим воздухом, не надышишься!
Двоюродных сестёр Филька не видел с дошкольных лет; теперь они были уже почти взрослыми девицами. Таня была на два года старше Фили, Галя – на полгода младше его. Старшая сестра была красавицей, высокого роста, русоволосой, с большими серо-зелёными глазами, и многие парни засматривались на неё, бегали за ней, хотя, по словам её матери, у неё уже был «жених». В детстве она была забиякой, и до сих пор у неё был неспокойный, немного взбалмошный характер, хотя в целом она была замечательным человеком, щедрым, отзывчивым. А младшая сестра, смуглая, кареглазая, с тёмными, аккуратно уложенными волосами, была тихой, скромной, на первый взгляд неприметной, но никогда не отрывалась от коллектива и была таким же хорошим другом, как и её сестра. Двух сестёр объединяла любовь к чтению и трудолюбие, ведь во многом на них держалось домашнее хозяйство – огород, скотина, домашняя птица.
В станице была умиротворяющая тишина и покой. По приезде туда Филя прилёг в тёткином саду в гамаке с книжкой и уснул. И так хорошо ему спалось среди яблонь, склонивших над ним свои ветви, и утихших травинок... Во всём здесь была и жизнь, и безмолвие...
«После обеда мы истопили баню, – писал Филька, – и первым туда отправили меня. Всё же баня – хорошая штука, здесь можно подумать о чём-то, пофилософствовать, пока паришься. А после бани всегда чувствуешь небывалую лёгкость, будто родился заново...»
***
– С тех пор, как муж умер, всё хозяйство разладилось, – сказала тётка за ужином. – Хоть я и слежу за всем, а всё равно мужской руки не хватает: Пашка был умельцем, он ведь и эту избу соорудил, и, как что сломается, – тут же чинил. А теперь вот, как забор покосится или табуретка сломается, приходится просить кого-нибудь из мужиков чинить за бутылку водки. Крыльцо теперь гниёт, надо будет Петровича попросить починить...
– Давайте я починю, – ответил Филя. – Там надо будет две ступени перекрыть, думаю, я справлюсь.
Тётя Надя пожала плечами, поглядела на дочерей и