... Однако, рановато нынче зима заглянула в Медвежку! Рановато.
На дворе ещё только конец сентября, а белое покрывало уже сплошняком укрыло земельку. Старожилы и не припомнят такого за все прожитые годы. Вслед за белыми мухами нежданно-негаданно грянул его ве-личе-ство Мороз, разом скомкав все планы Савелия Кузьмича.
- Эх, ядрена вошь! Невезуха! - тяжело вздыхает старик, от-хлебывая из деревянной кружки брусничный чай. - Собирался по грибы, а таперя снег греби...
Неожиданный стук в дверь выводит его из тяжелых раздумий.
- Заходи, коли не шутишь.
На пороге появляется закадычный друг Кузьмича - Мотя.
- О-о-о! Не хватало токо вас. Как живешь, рабочий класс?
- Не горюй, Кузьмы сынок, я бутылку приволок. - в тон хозяину шумно гудит ранний гость и достает из глубин своего видавшего виды зипунка две поллитровки белой мутной жидкости. - Сам сотворил. Вот, решил побаловать другана.
- Ну-ну. - хитро щурится Кузьмич. - Так я тебе и поверил. Мал ишшо, чтобы лапшу мне на ухи вешать. У тебя в рождество снегу не выпросишь, а тут расще-е-е-дрился! Колись, салага! С чем пришел?
- Сам салага. - коротко парирует Мотя. - Теперь-то, в наши лета один год не в счет.
- В счет. Ой, как в счет! Как раз в нашем возрасте день за день идет. Ты вот попробуй, проживи с мое. А ты говоришь год... Ладно. Шучу я. Те-перь, Мотя, мы не только без определенных занятиев, но и без возрасту.
- Эт точно. Но насчет занятиев ты загнул малость. Я как-никак, а при кузнечном деле ишшо состою. Без меня, можно сказать, жисть в Медвежке замерла бы. Понятно тебе, тунеядец?
- Ладно, ладно, самодельный спорщик. С тобой спор затевать, будто дерьмо клевать! Ну, разблачайся, ровесник Мо-тя. Будем наверстывать прошлое.
- Ага-а-а. Будем. - щерится гость и подсаживается к столу. - Будем петь, Кузьмич, и смеяться как дети.
- Это как так? Чё буровишь?
- Да чувствую я в себе таперя силу необнаковенную. Будто переродилси заново. А все вот, благодаря ей, родимой.
- Ладно вязать-то. Чё мелешь с утра поране? Гадость, она и есть гадость.
- Ты мою продукцию попусту не хули, Кузьмич. Вот попробуй, потом и скажешь. Секрет я один открыл: как продлить жисть. Вот ты могешь ответить на такой вопрос?... А! Нет, коли молчишь. Даже великие учёные - не чета тебе - и те поломали все свои головушки над решением этого вопросу.
- Какой вопрос, такой и ответ, ботало тамбовское.
- Сам ты... знаешь кто. Ай, да не хочу обижать тебя старо-го... Ты просто не понимаешь! Я лично сам на себе это дело испробовал. А в последнее время даже почувствовал в себе агромадную силу мужскую. Соседка моя, молодуха Агуня начала прятаться от меня. Понял? ... Как токо приму на грудь, копыта засвербить, я к ей. Тут как тут! И такое жалание во мне просыпаиться! У-у-х! Короче, застращал я её своею несгибаемой мужской силой.
- Ну и как?
- Чё как? ... Ну, пока что на словах... К им ить подход нужён...
- Вот то-то и оно! Под-ход! Мужскую силу надо беречь смолоду. Не пить, не курить...
- Не скажи. Мой испиримент дал другой результат... - стоит на своем дед Мотя.
- Ладно, полно те балабонить-та! Вот скоко я тебя знаю, всегда звонаришь попусту. Язык, что помело. Пришел выпить, так и баклань. А то "мужская сила, мужская сила!» Ноги-то ишшо справно передвигаешь?
- Эх, Кузьмич! Вот так ты смолоду меня парафинишь налево и направо. А я, можно сказать, рискуя жизнью, на самом деле испиримент провожу над собой. Не пошел же я сразу травить нашинских мужиков? Не пошел. А сначала на себе опробовал. Чтобы не нанести вреда общественному здоровью. Понял?
- Ладно. Мели Емеля.
- А ты вот послухай да попробуй, тада и делай вывод. Аппаратуру я сварганил прямо на кузне. Петька-то Угожин, - наш участковый - парень у-у-шлый! Всё рыскает, рыскает по сарайкам. Ишшет, понимаешь! Самогонные параты ему подавай, забодай его комар! Ага! Так я ему и открылси! Пусь спробует найдеть!
Пришел это на днях ко мне в кузню и носом водить: - Чёй-то, дед Мотя, у тебя брагой тянет на всю деревню?"
Умник то же, ядрена мышь!
А я ему: - Ты, видно, Петра Василич, совсем поехал со своими хмельными делами? Это от твово мундиру – говорю. - за версту разит дрожжами. А мой горн чист как стёклышко!". Не поверил, варначина! В верстак залез. Инструмент потрогал. Токо к горну не подошел. Шибко сильно я раскочегарил меха! Так и ушел ни с чем. Во, ядрена мать, какая кон-спи-ра-ция!
- Ну, ты мастер заливать, Матвей!
- А мне-то чё? Не хочешь не верь. А я, дак, живу в свою удо-воль-ствию: покую да капельку отопью, покую да капельку попью. К вечеру так бывало накуюсь, что самому враз подко-вы прилаживать. Токо вот дей-ствительно до женщин тя-нуть сильно стало... Мочи нет... Просто конфуз какой-то по-лучается.
- Ладно. Ладно изобретатель! - перебивает дед Кузьмич. - С измаль-ства от тебя...
- Чё? Самогоном тянуло?
- Да не-е-е. - гремя гранеными стаканами, возражает Кузьмич. - Я про твои золотые руки... Помнишь как ероплан-то пуска-ли?
- А то-о-о! Вон отметина на всю жись. Брови как не бывало. Токо шрам... Во! Глянь.
Гость тычет крючковатым указательным пальцем чуть выше глаза и, привстав со скамейки, изгибается над столом в который раз демонстри-руя отметины своей бесшабаш-ной молодости.
- Чуть на всю жись кривым не стал. Вот ить как бываить. И всё от большого ума своего!
- Да чё там бровь?.... - поддерживает разговор Кузьмич, до-ставая из буфета закуску. - Мы с тобой жизни чуть не лишились. Сало будешь?
- А чё не буду? Ты на мою покойную Дарьюшку похож. Царствие ей небесное. Та, бывалочи, садит за стол и спра-шивает: "Чё будешь кушать? Тебе супу наливать". А чё ишшо наливать-то? Будто у нее целый ресторан в печке сготовлен! Ты не спрашивай. Мечи, братуха, на стол чё есь.
- Умный ты, однако! Аж живот болит! Счас, Мотя. Погодь се-кунду. За капуской слетаю в подпол. Уже поди прикислилася. Первая. На еду, главную-то засолку ишшо не производил. Это так. Для пробы.
- Давай, давай. Поспешай, Кузьмич. Душа горит... Продемонстрирую я тебе силу этой живительной влаги!
- На мне, что ли? - хохочет Кузьмич.
- Поспешай, говорю, шутник твою мать!
... Возвращается Кузьмич вскорости. Он ставит алюминиевую миску с капустой и малосольными огурчиками на стол, скидывает с плеч фу-файку, усаживается на свое, хозяйское место под образами.
- Духмяные у тебя соления! - понимающе принюхивается гость.
Желваки пробегают волной по его скулам. Кадык глухо прыгает от превкушения трапезы.
- Сальца-то шматок кинь мне на горбушку? Про другана не позабы-вай.
Кузьмич умело отчекрыживает пласт сала и бережно пере-дает его гостю.
- Сам солил. Прошлогоднее. Жива еще была моя Матрена. Хворала, правда, крепко. Но советы подавала. Прямо как чувствовала, что послед-ние деньки на свет божий глядит:
"Вспоминай - говорит. - Кузьмич, как за стол сядешь. Вроде как я рядом с тобой чаевничаю.
" "Чё ты? - говорю - Дура старая, надумала? Не стыдно пустое-то нести?"
А она, слышь Моть, так слегка приподнялась на кровати. Вот аккурат тут лежала. Улыбнулась. Да спокойненько так и говорит:
" Ты уж не держи на меня зла, Кузя! Я теперь как гость временный здеся. Чует мое сердце..." Э-эх!... Не сберёг! …
Небритые скулы деда заиграла желваками.
- Эх! Давай-ка, братуха, помянем Матрену Николавну... Свет-лой па-мяти её... - говорит старик, поворачиваясь к образам и крестясь.
- Славный был человек. - скупо добавляет дед Мотя. - И как она всю жисть терпела такое как ты чудовище?
Молча выпили. Степенно, без спешки закусили огурчиком. Похрум-кали капустки. Задумались.
- А ты знаешь, Степа. - нарушает молчание дед Мотя, пыхтя "Бело-мориной". - Забирает, зараза! Чувствуешь, как живительная бодрость по жилкам побежала? Давай-ка еще по одной. Увидишь, как загудить во всех членах твоих и мужская силушка из тебя попреть наружу!
- Ага. Хорошо пошла. Обещала вернуться! - хохочет Кузьмич.
Матвей разливает мутную жидкость по стаканам, пригля-дываясь к уровню налитого.
- Ох! Однако, я себе перелили малость. Ну, да ладно. Следующую уровняю. Пое-е-хали.
- Следующую охнешь мне. – хохочет Кузьма.
- Я согласный! – кивает Мотя. - За кого хоть пьем-то?
- А за всех живых.
- Принимается.
Дед Мотя согласно мотает своей кудлатой головой, поднимает гра-неный стакан и резко опрокидывает его содержимое в свой щербатый рот. Потом традиционно крякает, де-ловито, как дворовый Полкан нюхая обшлаг своей рубахи и умело загребает пятерней капусту.
Некоторое время в избе слышны чавканье, хруст да сопение двух старых закадычных друзей. Теперь короткое молчание на правах хозяина нарушает дед Кузьмич.
- Дык, с бычком чё думаешь делать? С сеном-то промашка вышла в етом годе.
- А чё с им делать? Придется резать.
- Может вдвоем потянем. Как ни как, вырастим будущего производи-теля. На следующий год деньгу лопатой грести будем!
- Дак до лета ещё надо сподобиться...
- Вдвоем сдюжим как-нибудь. У меня с картошкой в этом годе полный порядок. Сена подкупим.
- Я даже не знаю... Давайка опрокинем таперича за что-нибудь весе-лое. А то сидим как на поминках.
- Я не супротив. За чё пить-то будем?
- Да за ету самую жись... От, ядрена мать! Уже бутылке конец! - дед Кузьмич демонстрирует другу опорожненную посудину, переворачивая ее вверх дном. - В молодости-то одной поллитровки хватало на пять рыл. А нынче... То ли бутылки стали мельче, то ли мы с тобой прохудились?
- А чё. Под такой закусон можно скушать самогону бидон. - хохочет гость.
- Ну, так чё? Другую почнем?.
Беседа двух закадычных друзей идет своим чередом. Мерно льются воспоминания о житье-бытье, земляках. События прошлых дней теперь воспринимаются иначе...
- Знаешь, Мотя, что-то мне заплохело. Как-то сжало в гру-дине, про-дохнуть невмочь...
- Это мужская силушка выход ишшет. Давай махнем по последней?
- Типун тебе на язык! Зачем последняя?
- Ну, тогда, за мир во всем мире! - встает хмельной дед Мотя. - Вот доведу до ума "Чуриловку" и буду своих земляков подымать с больничной постели. Пусь живут скоко хотят. А надоела жись - переходи на магазин-ную и заказывай домнину! Передумал, принимай по-новой. Вот такая алгебра-арифметика...
- Ладно, Моть, я пить-то боле не буду. Действительно прижало. Прилягу я.
- Ладно. А я все-таки махну. Не пропадать же добру.
Дед Мотя допивает остатки самогона, шумно хлебает наваристый борщ.
- Ничё, ничё. Щас отпустить. У меня в запрошлой неделе то-же такой же конфуз вышел. Но хорошо в запасе моя "Чури-ловка" была. Треснул стакашек, как рукой сняло! А ты полежи малость. Оклизматизируешься. Ты полежи...
- Мотя, выйди на крыльцо, да шумни Настеньку. Скажи, Кузьмич кли-чет.
- Это мы могём, конечно. - пьяно говорит дед Мотя, облизы-вая свои пальцы. - Это мы сей момент.
Через несколько минут на пороге появляется запыхавшаяся племян-ница Настя - октябрьская фельдшерица.
- Ну, что, деда? Что случилось? Не вставай. Не вставай.
Она берет табурет и присаживается к кровати.
- Токо честно: сколько выпил? Токо честно.
- Ну, стакашек.
- На травах. Р-р-рекомен-дую! - рыкает еле стоящий на ногах дед Мотя и протягивает Насте граненый стакан с мутной жидкостью. - Соб-ственное изобретение: "Чу-ри-лов-ка"!
- Ты, дед, собирай-ка свои монатки и отчаливай отсюда, пока Павла не позвала! - вскочив со стула наступает на Мотю Настя. - Ишь, моду взял! Колобродит по
