борща?
- Не. Сначала капуски. Кисленького страсть как хочется.
Прасковья открывает холодильник и достает кастрюльку. Нагребает в большую тарелку квашеной капусты и ставит перед бабой Маней.
- Может чё посущественней? Вот с вечера я рыбу приготовила, картоху…
- Вот картошечки мне положь. С удовольствием отведаю.
- А можно ль тебе? Полина Васильевна сказывала…
- Ай! Однова живем! - машет рукой бабуля. На её лице проскальзывает подобие улыбки. - Мечи на стол, Параша. Вот только капуску посным маслицем сдобри…
Поставив перед бабулей тарелки, Параша присаживается напротив, не переставая удивляться как баба Маня уплетает капустно-картофельное изобилие
- Раз пошла такая гульба, доставай-ка, Параня, чё покрепче.
- Да что ты, бабуль! - машет рукой внучка. - Ты чё?
- Эх, слаба ты головой стала, Параня. Градус в крови - самопервейшее дело. Кровь, она как сок : перебродит и закиснет. А ежели капельку хмельного, кровушка снова чистая становится, здоровье возвращается к человеку сызнова. Мала ты ишшо учить-то! Делай, что велено.
- Да мне-то чё? Жалко что ли?
Параша лезет за буфет и достает оттуда початую поллитровку портвейна.
- Ты только посмотри на этого бергамота! - восклицает внучка - И здеся нашел, Иуда красносельский! Баб Мань, ты токо посмотри. К Покрова брала. Думала, по-человечески посидим..
- О, хватилась! Покрова-то в прошлую субботу проводили. Чё волос рвать по прошлогоднему снегу? Правильно Ванятка сподобился! Мо-ло-дец, исцелитель мой! По гроб жизни перед ним в долгу..
- И как он унюхал. - ворчит по-инерции Параша. - Пусть токо заявится
- Да полно тебе кудахтать. Я, можно сказать, с того света заявилась…
- Ладно поминки-то справлять…
- А я день своего рождения праздную. Ну, чё, внучка? Махнем за Кузьму и Демьяна? - говорит весело баба Маня, уверенно поднимая маленький граненый стаканчик, доверху наполненный красным вином.
- Это чё? Твои возлюбленные?
- Не, Параня. Это такой праздник в старину праздновали. Кстати, сёдни какое октября?
- Да уж конец предзимью. Тридцатое.
- Ох, ты, мать честная! Приспело! Ну, выпьем за то, чтобы в дому водилось добро.
Баба Маня с несвойственной ей легкостью поднесла стаканчик к губам, да разом выплеснула портвейн в в свой беззубый рот.
- Ух, ядрёное лекарство! Любую хворь выгонит!
Глядя на нее, Параша сделала то же самое. Обе принялись за еду.
- Я тебе вот что скажу. - не переставая жевать молвила бабуля. - У нас в деревне испокон веку праздник этот «Самокур» или «Кузьмы и Демьяна» праздновали вровень с Пасхой. Поближе к ночи сегодняшней - с 30 октября на первое ноября все девки рядились в старух и сбирались гуртом вместе с ребятами за овином. Некоторые рядились в цыган. А то и еще похлеще: шубы выворачивали наизнанку.
Баба Маня отставила в сторонку еду, утерла уголком шали губы и ударилась в воспоминания:
- И вот так, всей оравой шастали по дворам да орали во всю глотку:
«Самокур, дери кур!»
«Подайте на Кузьму-Демьяна,
на девичий праздник!»
- Пущей всех шустрил наш Ванька Шестопал. Ох, парняга был! Огонь! - Баба Маня сжала свой сухонький кулачок до хруста. - Как пойдет выкаблучивать. Как пойдет….
- Поди, хахаль твой, баб Мань? - хохочет повеселевшая внучка.
- А чё? Было дело на сеновале… Плесни-ка, внученька, на помин Ванькиной души. Бывалочи как зажмет в сенцах, жарко делается…
Снова выпили.
- Ты бы закусила, бабуля.
- Апосля второй закусывать ровно ладошкой по заднице. Не туды и не сюды. Да не перебивай, ты... Дак вот Ванька рядил в разные пестрые тряпки обычную метлу и на ей ездил по дворам, да дань сбирал. Кто пашенички подаст, кто яичек, а у другого рука не дрогнет кусман сала кидануть в нашу корзинку. Всяко было. .. Эх, плесни , Параня, по маленькой.
- Баб Мань! … Дак всё. Кончается портвешок-то. Не бездонная бутылочка
- Ты, давай не скупись. Как подашь сёдни, так будешь жить завтрева. Давай-давай. Поди от свого суженного в кажном углу пузырей понатыкала?
Раскрасневшаяся Параша ставит табурет в красном углу комнаты и лезет за иконку Николы-угодника.
- Вот ведь чё удумала! - не то с гордостью, не то с укором пищит ей в спину баба Маня. - Я, ить, тоже от твого деда нычила за лампадкой. Находил! Куды там. Втихоря…. А потом возьмет рябинового соку дольет в освещенный батюшкой Матвеем «Когор». Я-то, дура молодая тогда никак не могла дотумкать. Так и думала, что после освещения вино непьяным становится. Ве-е-рила!… Ну, Параня, давай-ка помянем наших дедов, маманю твою, доченьку мою милую Ульянушку… Ох, не могу. - по морщинистой щеке бабы Мани катится горькая слеза. - Пусь земля им будет пухом…
Стараясь отвлечь бабу Маню от грустных мыслей, Параня спрашивает:
- Ну, и чё вы там делывали после своего скоморошного шествия?
- Эх, Параша, счастливые денечки были! Три дня кряду куролесили. Сымали на краю деревни, у самой Тутайки избу.
- А почему на краю?
- Так заведено. Чтобы любопытных глаз меньше было. Дак вот. Отдавали мы хозяйке этой избы все продукты, заработанные нашими дворовыми концертами. А пока она в поте лица готовила для нас ужин, наряжали ухват или сковородник большой куклой. Тело из соломы, а одежка - рваный шушпан, старый треух, да драненькие штаны. Потом танцевали да пели вкруг его. Ребята наши обычно не участвовали в этих танцах. Стояли в сторонке, да ухмылялись. Присматривали себе девку покрасивше. «Венчали» нашу куклу с таким же соломенным «пареньком». Соломенный поп справлял весь этот обряд. С этого момента в деревне были разрешены свадьбы. А чучела несли на Тутайку, да предавали огню под общий смех.
- Весело жили.
- Не соскучишься. От того мы и в старости такие справные. Эх, где вы, золотые денечки! Жалко только, что не все дожили до сих пор….
«Сронила колечко.
Со правой руки-и-и.
Заны-ы-ы-ло сердечко
О мило-о-о-м дружке…»
Затянула баба Маня, снова погрузилась в свои воспоминания.
- Баб Маня, ты бы чё повеселей завела. Смени пластинку. Не нагоняй тоску
- А чё? Мы и повеселей могём!
Старушка с легкостью выскользнула из-за стола и пошла впляс, широко размахивая углами шали:
"Я пойду, потопаю
Повиляю попою
Посмотрите на меня
Я сама-то из огня…"
- Ну, бабуля, ты даёшь! Впору жениха искать. - подначивает внучка, притопывая в такт частушке.
Прихлопывая в ладоши, баба Маня не унимается:
"Пошла плясать, моя умница
Впереди самовар
Сзади кузница…"
- Это что за металлообработчики тут объявились?
Как гром среди ясного неба звучит с порога голос Ивана Васильевича.
- А это мы, Ванюша, воскресение из больных справляем. - растерянно произносит Параша.
- О! Спаситель мой! Это мы теперь за твое здоровье портвейн распочали. Дай бог тебе…
Баба Маня обнимает ничего не понимающего Ивана и тащит его за стол.
- Садись. Поешь, Ванюша. - засуетилась жена
- Да погодите, девки. Объясните мне в чем дело. Дайте хоть раздеться…
- А всё очень просто. - весело припевает баба Маня. - Таблетки твои чудодейственные подняли меня на ноги. Дай бог тебе здоровья, сынок. Выпей-ка, с нами, Ванюша.
- Таблетки?
За спиной бабы Мани засимафорила руками, заморгала Параша.
- Ты, Вань, совсем, чё ли, память-то потерял? Меньше пить надо. Чё, не помнишь как дорогие таблетки в аптеке выкупал?
- А-а-а! - вроде как вспомнил Иван. - Не может быть! Да вы чё? Ну-ка, баба Маня, пройдись.
- А чё тут такого? Я и «Семеновну» сбацать могу…
- Да нет. Не может быть…
- Не может. Не может. Зарядил как сорока. Мо-о-жет!
- Надо же так…
- Хоть так, хоть эдак…
- Лей, Параня, моему дорогому Ванюше:
«Ах, Параньюшка-Параня,
Ты за чё любишь Ивана…»
Снова заголосила баба Маня.
- Ладно, бабуль, садимся. Махнем за твое здровьичко. Что б даже нашим врагам весело было…
- За вас, ребятушки. За вас. Спасибочко вам и низкий поклон тебе, Ванюша. Добрая ты душа.
По щекам старушки покатились крупные слезы.
- Полно тебе сырость разводить! За нас. - подытожила Параша. - За всех.
- Ну и дела… - прокряхтел Иван. - Ну и дела-а-а…. - дивится он чуду, принимаясь за наваристые щи. - Вот тебе и таблетки…
[/b][/i]
