9 августа 454 года, Турне
Турне лежал примерно на двести миль западнее Трира и мало в чём уступал Северному Риму. Этот город, конечно, не являлся столь же лакомым куском в плане величины площади и красоты построек, но для франков – а особенно для их короля Хильдерика, Турне уже давно был вожделенной целю. Будучи от природы деятельным, молодой вождь в полной мере проявил свою энергичность после того, как его избрали конунгом. Укрепившись на ранее захваченных территориях, Хильдерик перезимовал с войском в Лансе, а затем двинулся дальше на восток. Поначалу франки грабили сельское население, укрепляясь в деревнях, численность их пополнялась вступающими в дружину галлами. Хильдерик принимал в ряды своего войска всех мужчин, способных носить оружие – новичков обучали военному делу, они получали право на свою часть добычи в случае удачного исхода каждого из сражений. Медленно, но верно Хильдерик подбирался к Турне, выжидая благоприятный момент, и когда он настал, франки захватили сначала Камбре, а затем, не останавливаясь и не давая врагу опомниться, подошли к Турне. В распоряжении Хильдерика была дружина численностью в пять тысяч человек – этого оказалось более чем достаточно для проведения успешной военной кампании.
Франкам удалось подойти к городу, оставшись при этом незамеченными – в этом им помогли густые леса, со всех сторон окружающие поселение. С первыми лучами солнца, лишь только забрезжил первый свет, сражение началось.
Первый отряд, отправленный Хильдериком к стенам города, не был многочисленным и насчитывал всего двести воинов. Франки подошли к деревянным воротам вплотную и спросили стоявших сразу за ними привратников, как называется поселение. Получив ответ, они пустили через щели в воротах несколько стрел и тут же повернули обратно.
Галлы снарядили за нарушителями спокойствия погоню численностью в четыреста воинов, стремясь догнать франков и опрокинуть их, пока те недалеко ушли. Лишь только этот отряд отдалился от города на достаточное расстояние, Хильдерик со всем своим огромным войском обнаружил себя – и дружина бросилась галлам наперерез, лишая их возможности вернуться за городские стены. Весь отряд в итоге был перебит – и после этого франки волной обрушились на Турне. Этот город достался Хильдерику не так легко, как маленький, окруженный ненадежными крепостными стенами Ланс. Турне сопротивлялся захватчикам со всей силой и энергией, на которую только были способны его защитники. Но это не испугало франков, а напротив – распалило и разозлило их до крайности. Чем сильнее сопротивлялись галлы, тем с большей жестокостью атаковали захватчики, тем более упивались они пролитой кровью, и тем сильнее крепла уверенность Хильдерика в том, что он добьется своего, а защитники дорого поплатятся за неповиновение. Довольно скоро ворота города были сломаны – и франки ворвались в город.
Молодой вождь несся впереди всех – сильные ноги лошади несли его вперед, и ему казалось, что он летит, возвышаясь над всеми остальными воинами – быстрый как стрела и неуязвимый, как сам Один. Он снова чувствовал запах крови, его меч то и дело обрушивался на чьи-то спины, шеи, головы, его лошадь давила копытами тела оказавшихся на ее пути убитых и раненых. Он почувствовал лишь обжигающее тепло на левой ноге чуть выше колена, когда вражеская сталь рассекла – впрочем, не слишком сильно – его плоть. И никакой боли. Хильдерик только сильнее сдавил коленями бока своего коня, врезаясь в очередную группу пеших галлов. Его воины были повсюду – они дрались как волки, и не единожды падали сраженные дротиками конные защитники, оказывающиеся слишком близко к новоизбранному вождю. С него не спускали глаз, его охраняли. Хильдерик ощущал звериное желание убить как можно больше врагов – но он не терял ясного рассудка. Он угадывал, что собираются сейчас сделать приближающиеся противники, выставляя вперед щит секундой раньше, чем вражеская стрела срывалась с тетивы лука. Земля была залита кровью – тут и там валялись полу истерзанные тела убитых гало-римлян и франков, некоторые раненные пытались подняться – кому-то это удавалось, а кого-то давили лошадиные копыта нападавших и обороняющихся. Мимо Хильдерика пронеслась лошадь без всадника – ноздри её раздувались, она летела вперед, не видя, куда бежит, а потом упала наземь с диким ржанием, сраженная случайной стрелой.
Племянник Меровея вступил в побежденный город во главе распаленных войной франков, сеющих вокруг смерть и разрушения. Сломив сопротивление, наполнив улицы Турне криками и стонами раненых и умирающих, король варваров упивался своей победой, словно дикий зверь – пряным вкусом крови своих жертв. Должно быть, этот город уже не раз открывал свои ворота другим захватчикам и когда Хильдерик думал об этом, он ощущал нечто сродни острой, жгучей ревности. Но теперь Турне будет принадлежать ему и только ему. Он отдаст его на разграбление своим воинам, и они будут чинить здесь насилие до тех пор, пока король не решит, что в достаточной степени отметил его своим присутствием. Он возведет здесь такие крепостные стены и построит такие ворота, что одолеть их будет непросто даже самым искусным противникам.
Женщины и дети жались к стенам домов, заламывали руки и рыдали, как будто это могло им чем-то помочь. Но мольбы о пощаде лишь раззадоривали обезумевших варваров, алчущих удовлетворения своей жажды крови, наживы и насилия. Когда последнее сопротивление было сломлено, франки хлынули в дома горожан, на улицы, в торговые лавки; распаленные боем, они желали сражаться дальше, колоть, рубить, резать; но мужчин, способных оказать сопротивление, почти не осталось. И тогда вся их неуёмная, разрушительная энергия обрушилась на женщин.
Многие горожанки прятались от завоевателей в тени домов, в погребах, подвалах, но франки, словно по запаху, находили их. Не слушая криков, ухмыляясь в искаженные ужасом лица, мужчины стискивали в грубых, железных объятиях их мягкие тела – и город наполнился криками гало-римлянок.
Хильдерик не ощущал ни малейшей жалости, и ничто не дрогнуло в нём, когда заплаканная, со спутавшимися светлыми волосами, худая женщина схватила его за полу плаща, умоляя пощадить. Без сожаления и с жестокой ухмылкой наблюдал он, как один из его дружинников схватил её одной рукой за волосы, другой поперек туловища – и потащил добычу к ближайшему дому, чтобы удовлетворить своё животное желание прямо у серой каменной стены.
Хильдерик не стал задерживаться на улицах города. Оставив своему доблестному войску право удовлетворять все желания, какими бы кровожадными они ни были, король собрал вокруг себя малую дружину – человек сорок франков и, окинув горящим, торжествующим взглядом боле брани, ударил по бокам своего черного, взмыленного от бешеной скачи коня. Издав короткий боевой клич, Хильдерик поскакал к дворцу – и за ним, не отставая ни на шаг, тронулась его немногочисленная кровожадная свита. Некоторые из воинов везли с собой вырывающихся, рыдающих навзрыд женщин.
Лишив несчастных жителей права обратиться к своей особе за помощью, Хильдерик не собирался, однако, и впредь оставаться глухим к их мольбам – народ должен чувствовать разницу между милостью и немилостью. Правителя должны бояться, должны трепетать перед ним – но должны и любить. Радоваться, когда он в хорошем расположении духа и бояться его гнева. Хильдерик чувствовал все это нутром, как будто кто-то когда-то вложил в его голову представления, которых он, в силу своего воспитания, не должен был получить. Они противились его приходу в их город – и поплатились за это. Хильдерик собирался дать своим воинам четыре дня на разграбление Турне – довольно мало, ибо не хотел показать себя кровожадным, не знающим меры захватчиком. Он стремился к некоему идеалу, который создал для себя. Правитель должен любить войну, быть умеренным на руку, сильным здравомыслием, доступным просящим и милостивым к тем, кому однажды доверился. Только тогда он обретет величие – потомки будут помнить о нём и равняться на него, пусть даже он уже давно почил.
……………………………………………………………………………………………………..
Внутреннее убранство дворца города Турне поразило варваров своим великолепием. Они озирались вокруг, зачарованные блеском расшитых золочеными нитями штор, красотой разукрашенных цветными росписями высоких потолков и мозаикой на полу. Шаги отдавались от каменных стен гулким эхом – дворец был совершенно пуст, если не считать оставшейся там прислуги; он принимал в недра своих комнат, залов, переходов новых постояльцев – франков. Хильдерику даже не хотелось ничего говорить – казалось, его голос звучал здесь как-то по-другому, здесь всё было особенным. Было в этом месте какое-то странное, мистическое очарование. Хотелось слушать тишину этого дворца вечность, не нарушая её ни единым звуком. Но с улиц города доносились пронзительные крики побежденных – и на лице Хильдерика вновь расцветала жестокая улыбка, когда эти звуки достигали его слуха, вновь и вновь разжигая в сердце торжество.
Но этот дворец никто не тронет. Он станет резиденцией короля, сюда же Хильдерик поселит старейшин своего племени и малую дружину.
Молодой король не помнил, когда в последний раз он видел что-нибудь подобное; в его памяти всплывали мрачные, серые здания маленьких городов, ветхие домишки деревень, леса, болота, молочный туман и сырость; советы старейшин, собираемые на тесных, жалких площадях. Всё, что доселе видел Хильдерик, меркло в сравнении с этим дворцом; и кровь быстрее бежала по его венам, когда он сознавал: это не самый большой город, который он может взять и не самый красивый дворец, который он может увидеть.
Роскошные, светлые спальни, кабинеты, залы, широкие мраморные ступени, ведущие наверх и вниз, сундуки с драгоценной утварью и богатой одеждой, поблескивающие золоченой окантовкой – чем больше видел Хильдерик, тем в больший восторг он приходил. В этот момент он как будто забывал, что римляне – враги его народа; оставалось только восхищение при виде величественных построек, возведенных ими. И теперь, с взятием этого города для Хильдерика началась совершенно новая эра. Молодой король инстинктивно ощущал, что теперь он должен соответствовать своей новой роли, он должен быть достойным того, чтобы находиться в этом городе, управлять тем государством, которое он собирается построить.
Мысли Хильдерика то и дело прерывались чужими голосами. До его слуха доносились крики и плач привезенных во дворец женщин – варвары, перекинув драгоценные ноши через плечо, уносили их куда-то наверх, чтобы запереться с гало-римлянками в первой попавшейся комнате и там заняться ими всерьез.
Вскоре стенания почти затихли. Те слабые отзвуки, которые еще доносились из недр замка, были заглушены смехом, фырканьем и громкими возгласами оставшихся с Хильдериком франков. Двое дружинников заинтересовались большим деревянным сундуком, запертым на замок и теперь пытались его открыть; кто-то разглядывал снятый со стены широкий римский меч. Несколько мужчин тут же затеяли
