поднявшись со своего места, король почувствовал, что его начинает пошатывать – и это открытие возбудило в нём какое то странное веселье. Далее пришла пора речей во славу вождя, произносимых дружинниками. Гундобад взгромоздился для этой цели на стол – и по неловкости опрокинул несколько кубков с вином – но, это его не смутило, и он, не скупясь на слова, произнес пространную речь, которая была подхвачена бурными возгласами окружающих.
Веселилась не только малая Хильдерикова дружина. На улицу были вынесены столы, лавки, несметное количество яств и вина – и многотысячное войско отдалось безудержному веселью под открытым небом. В самый разгар празднества Хильдерик вышел к ним – у самого входа во дворец дружинники подняли его на руки – поднесли к одному из столов и бережно поставили на поверхность слегка пошатывающегося вождя.
- Воины! – прогремел король, извлекая из ножен меч – Вы видите, что все мои обещания оказались правдивы! Я сулил вам новые города – они у нас есть! Я обещал вам богатую добычу – может ли кто упрекнуть меня в том, что я распределил её между вами не по совести?
- Не можем! – взревело войско – Слава королю Хильдерику! Слава!
- Вы заслужили все это! – продолжал король, и воины вновь стихли, не желая заглушать слова вождя – Но помните что это – только начало, первая ступень на пути нашего восхождения! – И Хильдерик поднял меч над головой, грозя острием тёмному, усеянному звездами небу – Отныне все узнают о нас!
Король с силой топнул ногой – и стол сотрясся от этого экспрессивного жеста.
- Каждая собака в самом захудалом поселении должна знать, что мы – владыки Галлии! – проорал вождь – И она будет знать это! Все будут знать! Слава нашему народу!
Казалось, вся округа наполнилось грохочущим рёвом голосов, оглушивших на мгновение Хильдерика. Его распирало от гордости и невообразимого ощущения счастья, когда воины вновь подхватили его на руки и понесли обратно во дворец.
Франки порядком опустошили погреба города Турне. Дворец еще долго сотрясался их громкими, хмельными голосами, хохотом, звоном оружия, звуками музыки и падающей на пол посуды. Глаза их сверкали – звери, жившие в них, вновь вырвались на свободу, и отблески огня от горящих факелов плясали на лицах франков, придавая действу дикий, полу мистический оттенок. Забыв о всякой сдержанности, варвары продолжали пить, танцевать и веселиться, до тех пор, пока часть из них не захрапела прямо на своих местах - за столами и под ними.
В ту ночь Хильдерик едва смог дойти до помещения, которое он избрал в качестве своей спальни. Столь простая задача в этот раз оказалась для короля сродни настоящему подвигу, ибо большинство его славных воинов, продолжив веселиться после ухода короля, в конце концов, так и остались прямо в зале, не утруждая себя задачей разойтись по помещениям дворца; всех сразила пьянящая сила вина.
Красная вода горячей отравой разлилась по венам молодого короля, в коленях накопилась странная слабость, франка, привыкшего более к пиву, чем к этому, еще диковинному для его народа напитку, сильно шатало. С трудом дойдя до кровати, Хильдерик рухнул на неё, звеня всем бывшем при нём оружием – смежив веки, он слегка нахмурился. Казалось, его уносило, засасывало в какой-то бешеный водоворот; схватив ртом воздух, король вновь открыл глаза и попытался приподняться на локтях. Вроде бы стало легче. Гадкое пойло. От пива никогда не бывало подобного – да, оно оказывало легкое веселящее действие, но этот рубинового цвета напиток действовал подобно отраве, подобно яду. В какой-то момент королю показалось, что он умирает - что-то давило ему на грудь, в ушах звенело, перед глазами вставали какие-то странные картины из прошлого, а в голове ещё звенели славные речи, произносимые дружинниками и им самим. Усилием воли Хильдерик вынырнул из пучины своего хмельного бреда. Вокруг собиралась странная, давящая тишина. В мозгу проскочила мысль – что, наверное, римляне специально оставили в погребе это адское зелье, чтобы все франки отравились им и отправились в мир иной. Чтобы они умерли не славной смертью, как подобает сынам Одина – а в этом роскошном дворце или на улицах города, лишенные возможности даже двигаться.
В какой-то момент, когда сознание Хильдерика в очередной раз прояснилось, ему вдруг явственно показалось, что в покоях он не один. Франк никак не мог объяснить это свое ощущение – но он чувствовал, что кто-то внимательно на него смотрит. Превозмогая слабость, Хильдерик повернул голову туда, где, по его мнению, находился этот кто-то. Прямо на него из темноты смотрели большие, блестящие глаза. Хильдерик резко сел на кровати – его качнуло, и король франков чуть не сполз со своего ложа на каменный пол. Существо тоже подалось вперед – и в тусклом лунном свете, слабо пробивающемся сквозь оконное стекло, Хильдерик разглядел того самого старика, которого его дружинники нашли в погребе. Только теперь его глаза не казались молодому мужчине безумными.
Старческая ладонь осторожно коснулась пылающего лба короля, и старик чуть надавил на него, словно призывая Хильдерика не глупить и лечь обратно. Затем до обоняния вождя донёсся пряный травяной аромат; глубоко вдохнув его, Хильдерик моментально почувствовал облегчение – хватка сжимающего лоб стального обруча ослабла, стало легче дышать. Но голова по-прежнему шла кругом, и едва Хильдерик закрывал глаза, его уносил за собой бешеный, нагоняющий невыносимую дурноту, вихрь.
Король почувствовал, что на лоб ему положили влажную ткань, и травяной запах вновь резко объявил о себе – под его натиском дурнота стремительно отступала, освобождая место невообразимой легкости; Хильдерик почувствовал себя невесомым. До его слуха донеслось тихое бормотание – старик читал какие-то заклинания. Хильдерик закрыл глаза – и провалился в глубокий, спокойный сон, наполненный травяными запахами.
На следующее утро он проснулся с ясной головой, бодрый и полный сил. Как будто и не было накануне того изнурительного пира, и хмельной шум не овладел вчерашней ночью его рассудком. Что-то подсказывало ему, что не всем повезло столь же сильно.
Хильдерик не ошибся.
Вид у главной залы дворца был такой, как будто по ней прошел Атилла со своими гуннами. Все гипсовые бюсты, бывшие украшением залы, были разбиты; занавеси сдернуты, пострадало так же и окно.
Тут и там валялись опрокинутые лавки, блюда, остатки еды; на мозаичном полу кое-где блестели рубинового цвета лужицы; центральный стол тоже был опрокинут. После того как король благоразумно отправился отсыпаться, малая дружина ещё какое-то время веселилась без него и дошла в этом до крайней степени. Действо завершилось грандиозной дракой – из-за игры в кости.
Среди всего этого беспорядка сидели (а где и лежали) едва проснувшиеся франки. По их угрюмым лицам можно было легко понять, что ощущают они себя далеко не лучшим образом. Обойдя поле брани, на котором мужчины вчера проиграли в неравном бою красной веселящей воде, Хильдерик приказал слугам разыскать сумасшедшего старика.
- Имеешь ли возможность помочь моим людям? – спросил король у старца, когда того привели. Старик обвел франков взглядом, и на его лице появилось подобие улыбки. Хильдерик вдруг подумал, что возможно старик немой – ведь ни вчера днем, ни ночью он не вымолвил ни единого слова. Но на этот раз он ошибся.
- Могу - коротко ответил сумасшедший.
- Довольно с нас этой отравы! - зычно говорил король собравшимся в зале франкам после того, как тем полегчало – Не должны сыны Одина дозволять себе такого! Все, что есть в этом городе – теперь наше. Какие богатства у нас останутся, если мы будем бездумно разрушать то, чем владеем? Благодарите Богов за то, что нашелся муж, вызвавшийся излечить вас от мучений, в то время как они вполне заслужены вами.
И Хильдерик указал пальцем на стоящего за его спиной старичка.
Воины молчали.
- Что молчите? – вопрошал их Хильдерик – Не согласны со мной? Не дело я говорю?
И я виноват в том, что пил без меры – продолжал он, на секунду опуская голову и затем вновь обводя присутствующих горящим взглядом - Что было бы, если бы враг вздумал вчера напасть на нас? Как выглядели бы мы в бою? Разве когда-нибудь ранее доходили мы до такой телесной беспомощности?
- Дело говоришь – вздохнул Гундобад, опустив голову. По рядам франков пронесся вздох.
- Осталась еще отравленная вода? – спросил король.
- Десять бочек - хмуро отвечали ему.
Искоса глядя на выстроившихся перед ним в ряд воинов, вождь прошелся раз-другой по зале, на секунды останавливая свой взгляд на одном лице, затем на другом, третьем. Он видел, что вчера его дружина целиком отдавалась вину, и сильное воздействие напитка скорее обрадовало франков, нежели наоборот. Видят ли они сейчас, какую цену приходится платить за бурное, столь бешеное веселье? Хильдерик и сам вчера не понял своей меры, но сейчас он был уверен, что более не позволит себе подобного, когда его войско находится на не самом безопасном участке местности. Франки ещё не укрепились в городе, и вчерашний столь бурный пир был непростительной ошибкой. Хильдерика злила даже мысль о том, что вчера они могли подвергнуться нападению, а он со своей малой дружиной пьян настолько, что ни о каком бое не может идти и речи. Король франков не ожидал, что он и его воины настолько бесславно падут под воздействием вина. Черты его лица исказило проступившее на лице выражение крайнего презрения. Хильдерик сделал несколько шагов по зале и пнул подвернувшийся под ноги медный кубок.
- Вылить – медленно процедил он, наконец – Вылить всё.
В зале воцарилось гробовое молчание. Мужчины переглядывались друг с другом – по рядам пронёсся тихий ропот. На Хильдерика обратились десятки пар расширившихся от испуга глаз.
Первым позволил себе подать голос Бавдомер.
- Зачем же сразу вылить?
-Зачем сразу всё? – раздались голоса.
- Меру знать будем! Сир! Зачем же выливать! Как же совсем без веселящей воды?
Тёмные глаза Хильдерика сузились – на дне зрачков сверкнули весёлые огоньки. Совсем без выпивки, действительно, было нельзя. Франки привыкли утолять свою жажду пивом, но здесь пива не было, и лишить их вина означало полный отказ от «веселящей воды». Хильдерик не собирался настолько испытывать своих воинов – мятеж – последнее, что было сейчас нужно.
- Меру знать!– передразнил их Хильдерик – Смотрите у меня!
Воины вновь переглянулись между собой, зашептались.
- Трезвый рассудок должен быть – жестко прервал их Хильдерик, вновь оставляя свое обычное благодушие – Или хотите, чтобы римляне или сиагры перерезали нас, как свиней в грязном сарае? Такой то славы желаете? - Бочки с водой останутся не тронутыми - продолжал он, немного помедлив - но кто без моего ведома и согласия напьется до беспамятства или телесной слабости – отправится в деревню, к старикам немощным и бабам поле пахать. А если я позволю себе подобное, то клеймите меня, и да буду я изгнан прочь!
Угроза возымела действие. На земле в народе франков работали только женщины да болезные, ни на что не способные старики – быть изгнанным из дружины в поле, в деревню означало величайший позор. Равно
