расстреляли у меня на глазах, что ты так и не видела двух своих дядьев?! Н -е -е - ет! Тебе глаза его весь мир зАстили!?»
- Я пыталась спорить, убеждала её, что он родился после войны, что их с Поволжья в вагонах для телят депортировали в Казахстан, взрослых забрали в трудармию, оттуда тоже сотни не вернулись… Бесполезно! Нет, и баста. И, знаешь, материнская кровь оказалась настолько сильна, что любя, я поняла, что замуж за него никогда не выйду.
Слез было немало пролито с обеих сторон. Приходила его сестра, обвиняла во всем, помню назвала меня жестокой и бесчеловечной. Костя прямо на улице становился на колени и умолял… Я рыдала в ответ, просила у него прощения, но согласия дать не могла. А вот думать не переставала. С нежностью и печалью. Однажды вспомнила слова мудреца: любовь превращается в привычку, и она всю жизнь держит человека. Любовь гуманнее. Одна уходит, другая приходит. Еще сильнее, еще желаннее. А пока копалась в себе, до меня дошли вести, что все семейство Рисс Карла выехало в Германию. Подушка к утру у меня была мокрая. Но вместе со слезами, выплеснула горечь. И постепенно повернула себя в противоположную сторону. Очень помогали больные: «Сестричка, сероглазка, красавица». Иначе не называли, и этим грели душу.
А потом умерла мама, и меня надо было собирать по частям. Как раз в это время нашего заведующего хирургическим отделением забрали в областную больницу. Видя мое состояние, он заявил, что без меня не поедет: мы привыкли в паре работать.
Так я попала в город, получила благоустроенную комнату в общежитии, и понемногу стала оживать. Друзья появились. А Пашка из параллельного класса ежедневно гостил, и я как -то веселее на него стала смотреть.
Через два года решила съездить в свою деревню, к родителям на кладбище. У папы памятник стоял, а матушкину могилу еще надо было в порядок привести. Пришла, положила цветочки, поговорила, поплакала и пошла центральной дорогой. Но все время под ноги смотреть не будешь, иногда вдоль рядов вечных усыпальниц глазами пробежишь. И вдруг… у меня подкосились ноги. Я онемела. Даже если бы кто заговорил, слова не вымолвила: на меня смотрел, только пустыми глазами…Костя!!!
Первое, что пришло в голову - галлюцинация. Еле-еле передвигая ногами, подошла к памятнику ближе: нет, все его данные. Села на лавочку и напрягла мозговые извилины. Безрезультатно. А в душе пустота. И что удивительно, она тоже может быть тяжелой. Давит, будто воздух пылесос в душу качает. А определить чувства не могу: где- то далеко они, что-то вспоминается, отзывается эхом. И уже эху больно. Стою как тот памятник, глаза сухие, видно, на родительских могилках все слезы выплакала. Погладила мраморные брови, и поспешила тетке допрос учинить.
- А что случилось? - ответила та, - вся семья в Германию отправилась, а Костя здесь остался, и уехал в село Троицкое, за 200 километров отсюда. Там у него до тебя зазноба была. Женился. Но ты, видать, сильно его зацепила. Сюда не приезжал, велел никому не говорить, что остался в Казахстане, но слухи все равно стали просачиваться, ты уже в городе жила. Говорили, что дочка родилась, а он с женой Надеждой запил по-черному. Пока ее родители живы были, одевали, кормили, хоть не бог весть как, а не стало их, совсем запились молодые. Не знала я, только вот как - то пошла на кладбище деда проведать и наткнулась на могилу Кости. Ахнула да тебя вспомнила, слезу пустила. И любовь вашу жалко, и за тебя порадовалась: избежала ты такой судьбы. А причина известная - водка. Утром Надюха проснулась, а он холодный. Вот так-то.
Зажала тогда я в кулак сердце и объявила тетке, что поеду в Троицкое, на его дочку посмотреть. Она промолчала, а я уже назавтра приехала в это незнакомое село. Показали мне развалюху. Темно, грязно, вонь, на продавленном диване женщина в задранном грязном платье храпит. А на меня смотрят Костины глаза: блестящие, живые, любопытные. А главное, изумрудные, как драгоценный камень. Я протянула ей куклу и коробку конфет. Она молча положила подарки на стол, повернулась ко мне и протянула руки. Я подхватила легкое тельце, а девочка прижалась и тихонько прошептала: « Я люблю тебя». Или она спутала меня с кем-то, или ей так не хватало любви и ласки. В тот момент у меня в голове молния сверкнула: лишу материнства эту пьянь, и заберу девочку к себе. «Меня зовут Вика, возьми меня с собой». И еще теснее прижалась ко мне.
Ну, а я стала действовать. Органы опеки ничего против не имели, уже сами об этом думали. Но одна закавыка была: детей отдавали на воспитание только семейным парам. Вот почему я такая хмурая, и настроение у меня грустное.
- Асечка! Я помогу тебе. Напишу твою горькую историю в областную газету. Штырев женился?
- Нет, Сонечка, ходит ко мне, я уже говорила тебе . А я… рада. Парень он хороший, Викусю не обидит. Но не мне же самой предложение ему делать?
- Не беспокойся, это я возьму на себя, а ты оформляй документы на лишение материнских прав этой лахудры. А мы завтра пойдем, столичной журналисткой провинциалок попугаем - и все будет в шоколаде!
- Ой, Сонечка, ты настоящая подруга,- кинулась на шею Ася.- Век не забуду доброты твоей!
- Брось, Аська, для того друзья и существуют.
- Спасибо. Вот и вся моя горькая история, Сонечка!
- Нет, ещё не вся. Осталось совсем немножко: осчастливить бедную девочку. И чтобы её изумрудные глазки все время с любовью смотрели на тебя. И это мы тоже обязательно устроим!!!
Прошли годы, и подросшая Вика однажды попросила Асю свозить её на кладбище. Остановившись невдалеке,она внимательно рассматривала памятник.
-Мама, ты говорила,что у отца мои глаза,а он вообще слепой?!
-Детка, это лишь камень,а на живом лице они были как у тебя...
-И ты их помнишь?
-Конечно, в твоих глазах я всегда вижу плеск его изумрудных волн любви...
