Могущественное разума.

                                                      1

   Осознавать чувство превосходства на планете может только одно существо, определивший, назвавший сам себя homo sapiens. Лев не знает, что он царь зверей. От природы наделённый огромной физической силой, сильными клыками, мощной агрессивностью, не знающий конкурентов в среде обитания, он не знает, ничуть не подозревает, что он царь зверей. Его на такое царственное, королевское звание, на такое вот императорское величие короновал вот этот двуногий, именованный высочайшим званием homo sapiens. И он составляет конкуренцию, да что там конкуренцию, он превосходит его, намного превосходит его, становясь для него богом над царём, по прихоти своей, устраивая в саванне сафари, куда, опять же по прихоти своей, часто ненасытной, запросто может соотнести его к категории обречённой жертвы. Такой вот он – этот двуногий homo sapiens! А каких-то там тысячи лет назад предок этого, возомнившего себя чуть ли не богом, при одном лишь виде его, густых грив его над травами саванны, от страха бежал куда попало во все стороны, что лишь нагие пятки блистали, сверкали в лучах солнца, Солнца, этой звезды, дарящей, воздающей живительное тепло этой планете именованной Земля, так уютно, удачно комфортно вписавшейся в тонко тончайшую прослойку вакуума космоса, в это идеальное расстояние от звезды спектрального класса G, в эту, по истине, уникальную «зону Златовласки».  

   Он имел превосходство, он владел превосходством. Он шёл по улице снующих пешеходов, автомобилей никем не замеченный, ибо его  никак не могли не то, что заметить, даже увидеть. Он в этот протяжённый момент в своей юной жизни, был точно человеком-невидимкой. Но точно он не был, как Гриффин, велико знаменитый герой из бессмертной книги Герберта Уэллса «Человек-невидимка». Он не был совершено нагим, ему не надо бояться дождя, да и холода, ибо он одет в спортивные брюки, футболку с изображение парящего орла. Но поверх обыденной одежды он облачён в «плащ-невидимку» из совершенного метаматериала, такой вожделенной мечты разных спецслужб от всего мира.
   Упивался ли он вот таким невероятным превосходством над всеми остальными прохожими, то ли праздно гуляющими по улице, то ли спешащими по своим делам, осознающими ли в такой миг, что они принадлежат к гордому племени, виду избранных высоких саном, званием homo sapiens? Да нет, никак нет. В этом плане он никак не походил на учёного именем Гриффин, возомнившего себя сверхчеловеком, такой возвышенной личностью над людьми. Никак нет, ибо он просто старшеклассник, хотя не просто, которому вот так удачно, сверхудачно улыбнулась столь капризная фортуна судьбы. В данный момент он испытывал «плащ-невидимку», испытывал себя в роли человека-невидимки.  

   Гриффин Герберта Уэллса ходил по улице нагишом, испытывая холод и прочие неудобства, а в дождь рисковал обрести видимость для окружающих, тогда как он поверх спортивных брюк, футболки, надевший «плащ-невидимку», не испытывал дискомфорта от летней жары, ибо «плащ-невидимка» подстроившийся под температуру лета, обдавал его свежей прохладой. Что ж, наступит зима, и он наденет «плащ-невидимку» поверх меховой куртки, ватных брюк, и будет разгуливать сам по себе, невидимый для всех снующих пешеходов, автомобилей, для всех в родном городе, спешащих куда-то по своим делам.  
   Да, Артур был не только в данный миг, но и за всё последнее время, вобравшего в себя примерно две недели июньского месяца, чуть ли, не самым счастливым человеком в этом мире. И счастье это заключалось не в том, что на нём вот этот «плащ-невидимка», и потому он возымел преимущество, такое волшебное превосходство, о чём и не мог даже в помыслах возмечтать, под горестно тягостным грузом неизлечимой болезни, идущий безнадёжно в дни, в лоно последнего лета. Но это было, и это прошло, безвозвратно прошло, ибо получил он в дар от новых друзей самое драгоценное сокровище – здоровье, отменно крепкое здоровье, перед которым блекнут горы бриллиантов, чемоданы валютных купюр и так далее, и так далее.

   Он шёл по родному городу, упиваясь ли превосходством, как увидел, опять же недалеко от того скверика, где недалеко бар пивом на розлив, такой достопримечательности данного квартала, слывущего криминальным, и не более того. Да, как и в тот раз, назревала пакость мерзостного характера. Да, всегда во многих городах мира ежедневно бывает такое, что выявит изначальную агрессивность человеческой натуры, вида homo sapiens, что длинным шлейфом тянется и тянется с доисторических, древнекаменных веков. Неаполь и Медельин, Кейптаун и Богота, Рио-де-Жанейро и Мумбаи, Мехико и Палермо, Нью-Йорк и Гонконг, и ещё длинный, длинный список городов. И его родной город не исключение.
   Группа юнцов хулиганских наклонностей, такая группировка шкетов не просто приставала, хотя, и это тоже из разряда плохо, но точно, собиралась ограбить вот этого бедолагу, вот этого интеллигентного на вид юношу на глазах его девушки, столь перепуганной, что готова закричать зовом помощи, чтоб и полиция услышала, и посторонние вмешались. Но как назло, как-то пустынно у этого скверика, потому и выбрано такое место и время вот этими юнцами хулиганских наклонностей.

   Как разнообразен вид homo sapiens! Кто-то открывает графен, получая за такой труд Нобелевскую премию, кто-то виртуозно исполняет Шуберта на скрипке, кто-то отличным тенором исполняет арии в миланском Ласкала, кто-то с блеском прыгает четверным тулупом, кто-то филигранно вбивает мяч в девятку, а кто-то в виде таких городских шкетов по всем континентам, а таких к сожалению множество, и множество, придаёт городам сомнительную славу криминальных чемпионов. Да, разнообразен вид homo sapiens!
   Он, невидимый для всех, наблюдает за началом этой отвратительно мерзкой сцены, упиваясь ли своим превосходством. Да у него превосходство, но ведь есть у него настоящее оружие, которым одарили его новые друзья, ибо у него полнстью отредактирован геном, предопределивший и крепость духа, и крепость тела. Потому он не останется в стороне, он сделает то, как это сделал его новый друг по имени Эрик, который на данное время отсутствует в его мире, находясь за миллиарды световых лет от этого скверика, он и, конечно же, и Лаура, и Евгеника.

   Он не будет невидимкой атаковать этих отъявленных мерзавцев с поганым разумом, он сделает это в открытом бою, как подобает воину, ибо после того случая на пустыре, когда он, ведомый неведомым посылом от генетического эксперимента и продемонстрировал мастерство, филигранное мастерство. Потому он снимает плащ-невидимку и кладёт в рюкзак-невидимку из метаматериала. Теперь он виден всем.
 - Оглянитесь, подлые душонки. Со мной разговаривать будем, - первое слово было громким, походящим на громовой крик, но последующие слова были преисполнены и уверенностью, самоуверенностью, переходящей в тона наглости, возможно, много было и в словах его, и в поведении его многого от картинности, будто от кино бравирующих боевиков.

   Конечно же, группировка дневных рэкетиров оглянулась под лёгким ли шлейфом обволакивающей опасности, мол, кто их так одёргивает бесцеремонно, и сколько их там, у них за спиной. Но когда оглянулись и увидели его совершено одного, то вновь завитала над ними чёрной тучей зловещая аура господствующей пеленой по этому пространству у этого скверика, недалеко от этого квартала, слывущего криминальным. И, опять же, эта агрессивная группировка так и оседлала, как прежде, этого спесивого коня вседозволенности, нахальства, наглости, агрессивности и всего прочего, сопутствующего всякой ли толпе, сброду хулиганских наклонностей, в общем, пакостным ребятам во множественном числе. И, конечно же, вперёд из группировки вырвался один из них, уж парень довольно крепкой наружности, явно имеющий боевой запал, такие навыки от драки на улице.

   Нет, он никогда не имел навыки уличной драки, да какое там, когда всего лишь две недели назад и был-то обречён на медленное угасание, умирание от неизлечимой болезни, проведший половину жизни по разным больницам в виду скудости, чахлости здоровья. Но это было тогда. А теперь же, в этот остро заостренный момент экстрима он предстал перед группировкой, однако, истинно суперменом, прошедшим в саркофаге у новых высоко, всесильно могущественных друзей вот такое редактирование генома, что вышел оттуда с совершено новым организмом на высшем качественном уровне. Но ведь и дух волшебным образом отредактировался, преобразился, и прежде неизвестные навыки привились прочно, что он, неожиданно для себя так и проявил их тогда виртуозным мастером на том пустыре, когда и состоялась стрелка, в которой он увидел воочию  сверхмогущество новых друзей.
   Противник близко, так и сокращает дистанцию в полной решимости разделаться с ним, отработать на нём все навыки, приёмы уличной драки. Но в данный миг интригующего момента и он сократит дистанцию…

   Это был его крик, собственный крик, что разразился не раскатным громом, но металлом, звук которого точно убьёт всяко разных мелких грызунов, мелкую живность. Потому враждебная группировка человеческим ухом уловила подобный звук, заставляющий встрепенуться сердцу, что дух пакостный уйдёт на парализацию, равно как и тело.
   Это был прыжок неистовости, то был приём кун-фу «усиро-гери» в его должном исполнении, что едва ль уловит глаз. Он таким крутящимся волчком взметнулся верх высоко, и в действии искромётного огня был поворот, разворот стремительности на один оборот в триста шестьдесят градусов на ровно рассчитанной дистанции до головы этого самоуверенного шкета, что до соприкосновения лишь доля секунды, в которой вскроется истина момента, момент истины.
   Как выстрел, как молнии блик, взрывом ли удар пяткой, боковой поверхностью стопы обозначился в переносице, как в лучших традициях кино, боевиков Гонконга, Голливуда и так далее. Этот шкет, подбегавший с надеждой разорвать его, был опрокинут напрочь, уже на лету скошенной травой, утерявший сознание от нокаута, что долго, долго будет приходить в себя, возлежав распластано на асфальте недалеко от этого скверика.

   Нашёлся ещё один смельчак из этой группировки, нашпигованной пакостью, мерзостью от души гнилостной. Но не просто. Такую храбрость придавал ему нож, зажатый правым запястьем правой руки, как весомый ли аргумент в доказательстве ли правоты, но скорей, как продолжение мерзости души.  
   Феноменальная память, опять же из того саркофага, воспроизвела до каждого атома ту боевую сцену с блистательным актёром из Гонконга, с легендарным Брюсом Ли из того фильма «Большой босс». За памятью мгновенно последовало действие точно по её колее, что удар ногой, неуловимый пристальному взору, бликом молнии, взметнулся носком в середину тыльной части ладони, что мгновенно отдалось болью, будто током, что разжалась кисть, и нож полетел, улетел в придорожную пыль, сверкнув на солнце искрящим бликом от лезвия заостренного. А через долю секунды он произвёл второй удар приёмом «мае-гери» из арсенала каратэ, что концом молнии пришёлся точно в челюсть оппонента, от которого опять же убегание сознания в нокаут, что опадёт, уложится неподвижно тело на асфальте рядом с