доископаемая рыба.
В любой луже эта рыба жила, потому что морозов она не боялась. Вмерзала в лёд, «и без всяких проблем», даже очень славно там зимовала: уникальная рыба. А другим рыбам это смерть, такой номер не проходит.
Весной лёд растаял, и ротан снова готов к разбою. Зато жрёт он сейчас всё подряд, без всякого разбора, за зиму сильно изголодался.
Его и за рыбу, этого чёрного, пучеглазого обжору, тогда не считали. Очень много другой рыбы в округе водилось. Чудесный край рек, болот и красивейших озёр, как тут без рыбы жить. Хоть руками её бери.
А осенью когда перелёт начинался, то утки да гуси, над этим местом валом валили. И это над городом происходит. Хотя и городом тогда Биробиджан трудно было назвать.
И так изо дня в день, идёт нескончаемый перелёт птицы, до самых морозов тянется. Всё летят они здесь без отдыха, на юг к жаркому солнцу, к теплу тянутся.
С великим отчаянием расстаются они с родным жильём. Хотя в душе противятся птицы, не хотят свой дом покидать, своё гнездо. И деток своих любимых, отсюда, в неизвестность уводить». Больно им! И это понятно.
Но оторвались птицы: «хором от земли». Им по-другому нельзя жить. И по-разному «голосят они», о том не таясь, уже в небесах. Им выплакаться надо. Так же потом и с людьми получилось.
Прости нас Россия, грешных прости,
Тебя не забыли, мы в вечном пути….
А ты молчалива в холодных снегах,
Тоскуешь о детях, и вся в снегирях.
Так что весело жилось тогда мальчишкам, все в гости ходили к друг другу. И это было нормальным явлением. Вынесет бабушка Ивана, или дед из своего сада, сливы или яблоки. А там их, чуть ли не целое ведро. И говорит весело ребятишкам – «угощайтесь!»
Конечно для них это праздник, и те быстро «сортируют» фрукты. Но и тут не без проблем, так не интересно им. Надо старшим детям самим в сад залезть. «Вот это «колорит» настоящий. «высший пилотаж!»
А дедушка Ивана старый охотник и рыбак, и его «на мякине» трудно провести», как того старого, «стреляного воробья». Весь сад, опутает рыболовной леской по периметру. Своего рода, если говорить современным языком, «растяжку готовит». А металлическую, спиннинговую катушку в жестяное ведро положит. Да всё это «творение своих рук» на собачью будку поставит. Крыша там тоже жестяная.
Лезут пацаны, уже можно сказать, что парни. Похулиганить в сад, а больше всего для «куража», ведь с ними и девушки бывают. Всем им веселья хочется, и новых, острых ощущений.
Но вот зацепили они телом леску, а её и днём то, не видать не то, что вечером. И потащили её за собой. Опрокидывается ведро, на крышу собачьей будки. А пёсик там не малый на цепи сидел. Он и так всех чуял, но у него нет свободы. А тут такой гром: трамтарарам, что и мёртвый не выдержит. И собака совсем в ярость приходит.
Выйдет дедушка на крыльцо и с ружья в воздух выстрелит холостым зарядом, «тоже для «куража». Раньше всё это нормой было, на всё люди «проще» смотрели.
Все они знают, что никто закона не нарушал, и даже не думал нарушать. Разгар лета на дворе, урожай в садах поспел. Вот их родные дети и расшалились, «чей-то сад чистят», остепенить их надо. И остепеняли.
Конечно переполоху на всю округу. Но собственно, все этого и хотели. И предполагали, что именно так всё будет. Зато куража, всем вдоволь: забор на части разнесли, леску всю изорвали, пёс будку свернул. И сам он не на шутку напуган, «такого безобразия, и его родители не видели!». Вот так сторож!» Не простят они ему этого беспорядка».
Выходит, что и у них есть «своё большоё» уважение к своим родителям: породу держат! Вот и стыдно барбосу, в глаза людям смотреть. Винится он перед хозяевами, даже кушать не хочет.
- Люди про породу ничего не знают, у них всё проще! Мне бы так просто».
- Отнеси пацанам яблочек, - говорит дед весело внуку. – Вчера не доели, на землю обили. Не пропадать же добру!
Подростки все умиротворённые, тихие и довольные жуют вчерашние яблоки. Заплатки на одежде, на разных местах: кто как мог, так и прилепил.
- Мамке сказать, себе хуже будет, а батя ремнём взгреет, это точно. Сам ведь по садам лазил, и его так же учили. А мне будет всё приговаривать: «бью тебя сын мой не за то, что ты в сад лазил. А за то, что ты попался так нелепо. Цыган так детей своих учил, и я тебя поучу немного». – Хорошо ему куражиться!
- Что дед делает?
- Ружьё почистил, теперь забор чинит, да всё гадает с бабушкой, чьи клочки на заборе остались. Кто в такой одежде примелькался намедни.
- Что жаловаться будет? – тревога в глазах.
- Дед не такой. Он свой боевой орден ещё в гражданскую войну получил, и осколок под лопатку.
- Геройский у тебя дед! Если наша помощь ещё нужна будет, то мы непременно поможем.
- Яблоки ещё не поспели, - спешит их урезонить Ванька. – Рано лезть!
- Да не о том мы, «мы по-хорошему», как и он с нами.
- Если хочешь с другом переговорить, то я тебе это устрою через компьютер, - это Ольга отца успокаивает. Понимает она, что воспоминания захлестнули папу. Он даже лицом посветлел. Совсем, как ребёнок сияет: всё там написано.
Садится за компьютер, и выходит на Александра Портного. Затем короткие переговоры, и уже не только связь наладила, но и видимость воспроизвела. Петров увидев своего друга, невольно забыл все слова, что приготовил. И тот молчит, хоть и ждал этого момента. Волнуется Саша.
- Санька привет родной! – первым, не выдержал Иван. – Что же ты молчишь, ведь я уже у вас в гостях в Израиле.
- Я тебя за брата считаю. И дом ваш на Лесной улице часто мне снится. И бабушка твоя, и папа с мамой. Я туда всё в гости к вам прихожу, как и раньше было. Только сейчас там все каменные дома стоят. Ты и сам тот район не узнаешь, «круто там». Раньше проще было, и лучше.
У Александра слёзы на глазах. Он хлопает своими длинными ресницами, так хочет избавиться от волнения. Но это трудно сделать. Последний раз он виделся с Иваном в девяностых годах, перед самым его отъездом в Израиль. Но тогда у обоих было много своих нерешённых, семейных проблем. И только вся остальная жизнь помогла им частично от них избавиться.
Они оба развелись со своими женами, один позже, другой раньше. Но так же остались проблемы с детьми. И наверно уже ничего не изменишь. Иван по себе судит.
- Я работаю по строительству, занимаюсь ремонтом квартир. Сейчас, как бы открыл своё дело. Мне приходится бригаду обеспечивать работой. Занят круглосуточно.
- Сашка ты так сильно похож на своего отца, прямо одно лицо. Мы, как в детство вернулись. Это невозможно. И лысина добавилась.
- А как ты хотел, я и должен быть на него похож, не на соседа же?! Старею!
- Сестра говорит, что видела тебя в городе, ты с ней автоматически поздоровался, и, прошёл дальше, похоже, что не узнал её. Она так и говорит, что ты не смог бы так сделать.
- Саша, мне уже многие так говорят, потому что у меня далеко: «лица расплываются». И охотник с меня уже никакой, только зайцев петлями ловить. Зрение плохое.
Как в анекдоте, хохол говорит: «глазам своим не верю, надо руками пощупать». Так и я сейчас.
Тот всё прекрасно видит, но боится ошибиться. Что бы его, не обманули, даже случайно: «глазам не верю». Осторожный он очень. А я, всё время сам ошибаюсь: «надо руками щупать». Оба смеются.
- Я попробую выйти на Фиму Кельмана, что-то он давно на связь не выходил, и с Лёней Крепком, что-то не заладилось. Всё времени у меня не хватает.
- Кстати Фимка с тобой в одном городе «живёт», просто он ничего не знает, что ты здесь. Очень обрадуется тебе. Мы все в разных городах живём.
Долго они ещё обо всём разговаривали, и время летело незаметно. Но надо и честь знать. Пришла пора им прощаться. До встречи, дружище.
- Ты доволен папа? – глаза у дочери сияют, она уже знает ответ. – Очень доволен!
- Иди, отдыхай папа, завтра поедем другие достопримечательности Израиля тебе покажем. Тут можно во все стороны ехать, есть, что посмотреть.
- Спокойной ночи папа! – Офир застенчиво улыбается. Он старательно говорит по-русски, что бы всем было приятно: и Оле, и её отцу. Сейчас и его папе. - И отцу это приятно.
Ольгу зять очень любит, и не скрывает этого. Про сына и говорить нечего. Они счастливы. Душа радуется у отца, и это понятно.
- Офир хорошо воспитан. Когда-то его родители из Европы в Израиль приехали. Учёные люди. Оба с высшим образованием. Только жалко, что отец рано умер. Для Офира это был сильнейший удар в жизни. Любил он сильно своего папу, и до сих пор очень тяжело переживает эту утрату.
Оля говорила об этом своему отцу, как только тот приехал к ним. Ей тяжело было видеть, как страдает её любимый человек. И с отцом надо было обязательно своими переживаниями поделиться. Пусть и он это знает. Отец добрый человек, и желает им только счастья. Но тут надо быть очень осторожным, что бы не обидеть Офира.
Теперь славит она Бога, что у них складываются добрые отношения. А для мужчин это много значит. Им тоже поддержка нужна. Надёжная рука. И ей приятно это видеть.
Иван думает о том же, но по-своему:
- Удивительный Офир человек. Ему наверно тяжелее всех сейчас приходится. Такую большую нагрузку несёт, везде успевает. Но виду он не показывает, что сильно устаёт. Хочет мне сделать приятное, ведь я гость у них. Спасибо родной человек! - Не спится Ивану.
Ещё исходит воздух дневным жаром. От домов, дорог, и горячих газонов, жар устремляется в звёздное «бархатно-чёрное небо». На Дальнем Востоке оно «проще выглядит» роднее.
Иван ощущает дыхание ночи. Окно открыто, а там новый мир, незнакомые ощущения. Ему надо хоть немного в них разобраться.
Глубоко задышали тропические, фруктовые деревья, избавляясь от своей «сладкой земной неги». Им всем здесь прохлады хочется, ждут её. И она пришла сейчас, «в это море зрелых фруктов». Такова осень в Израиле, а дома у нас наверно и первый снег лёг. Гость своё вспоминает.
И у нас на Дальнем Востоке есть чему, всегда удивляться. И по силе своей, и грандиозному размаху: есть такие чудеса:
Зацвёл на сопках с виду неприметный, и дикий багульник. И сразу же, «запылали» сопки «огнём». Они с низа, и до самого верха «горят»: влекут они. Иначе не скажешь. А запах, какой? Свои тропики.
Живой Дух Тайги царствует здесь безраздельно. Он везде: он живой, могучий, и стойкий. Все в его власти: и люди, и звери, и птицы. Вот тебе и невзрачный с виду багульник. Сейчас на тысячи километров он цветёт и благоухает. Море тайги «и огня» Грандиозный по просторам размах. И запах его сильнее самых нежных и стойких духов Израиля. Но это миг, и мы не вечны.
- Они тогда заканчивали восьмой класс. И ко Дню Победы, готовилась вся школа. Иначе и быть не могло. Для Советского человека нет дороже праздника: на всём белом свете, чем этот. Дети хорошо это понимали, «и трудились на совесть», усердно готовили праздник.
Надо было много цветов, не для одного класса. И это была первостепенная по своей важности задача. Негде было их взять. Не сезон в городе. - Это теперь, что хочешь, покупай, были бы деньги.
Тогда и решили на классном совете багульника набрать. Вокруг города все сопки огнём пылают. Бери цветов там,
