Есть ли жизнь после предательства…
В среду утром, как и договаривались, позвонила Лариса, мама подруги Вики. Договорились встретиться у подъезда, чтобы идти в школу на предвыпускное собрание. Наташа была совершенно опустошена. Не имела никаких сил дипломатично улыбаться. Казалось, что все ресурсы оптимизма иссякли, но надо было сейчас что-то говорить, держаться. Когда-то эта тема о выпускных платьях, владела ею всецело, но сейчас... и... Сейчас все выражали свое сожаление, в связи с больной ногой, не догадываясь, что придумала эту версию: хоть как-то объяснить свое состояние... Что-то говорили, спрашивали, но до нее все доходило как через плотную занавеску. Хватало сил лишь сконфуженно благодарить. Была невыносима эта ложь и, все время грезилось, что ей никто не верит. Ловила на себе пристрастные взгляды некоторых учителей. Классная руководительница Вики – Мария Владимировна обняла ее и сказала, что сегодня Наташа совсем не похожа на себя. В глазах учительницы сквозило сомнение...
Мудрая пожилая женщина умела отличать физическую боль от душевной, но ведь все это могло Наташе казаться от своей неуверенности, поселившейся в ней от унижения, охватившего душу. Выворачивало наизнанку так, что хотелось неистово кричать, и что-нибудь сокрушать, а вместо этого приходилось мило улыбаться. Лариса все время незаметно наблюдала за Наташей и видела ее муки. Подошла к ней и предложила пройти в пустой класс: там стоят новые парты, еще не распакованные и открыто окно, так что, Наташа сможет немного там отдохнуть, пока все соберутся в зале, а Лариса ее позовет, когда настанет время. Взглянув с благодарностью на подругу, вышла из учительской.
В классе, прикрыв за собой дверь, прошла в самый конец — открыла настежь окно. С жадностью втянула в себя воздух. Слегка раздвинув парты, присела на одну из них и опустила голову на руки. В ушах стоял звон, а под ногами качался пол, проваливаясь вниз. Дверь с грохотом открылась. Наташа резко подняла голову, пытаясь привести себя в порядок. Вошедшие, судя по голосам – девочки, сразу прошли к окну возле учительского стола. Наташа была хорошо закрыта от них школьной мебелью, но могла немного видеть. Это оказались ученицы из параллельного Викиного класса. Во всяком случае, одна из них. Почувствовав себя неловко, собралась было уходить, но вдруг остановил возглас одной из девочек:
- Слушай, так хочется курить! Постой возле двери, чтобы никто из «училок» не засек, — говорила одна из девочек, собираясь закурить.
-Ты что, с ума сошла? – испугалась ее подруга... Они же запах учуют. Из класса потянет в коридор. На тебя и так волокут, а тут еще это. Ну, ты дура, Лилька!
- А, пускай, выгоняют. Я все равно скоро уеду.
- Куда это ты собралась?!
- Мой немчик собирается приезжать, чтобы с маманей калякать. Дурак! Я ему говорю, что «сам с усам», а он мне:
«Так, нельзя, я обязательно должен попросить разрешение у твоих родителей».
- Ой, слушай, они такие потешные, эти престарелые мужички.
- Лиль, как ты не опасаешься?! Ему ведь уже сорок лет, а тебе...
- Это ты у нас всегда дрожишь от страха, а толку? Трешься же со своим Кирюшенькой, а что понтов-то?! Только одни болячки. Сама-то, говорят девчонки, согласилась пойти с ними к Япончикам в гостиницу. Смотри, чтобы вам морду там не набил молодняк.
- О чем это ты? Какой молодняк? Я просто хотела посмотреть.
- Посмотреть?! Чё эт те театр, что ли?! Помнишь, однажды я звала, а твоя мамашка не пустила ко мне ночевать? Ну так вот, в тот вечер мы пошли на встречу с одним прыщавым придурком: он водит наших девчонок в гостиницу к японцам и корейцам... Представляешь, у них это называется секс-тур. Приезжают специально потрахать наших девок. Так им еще подавай совсем малолеток, правда, они в два раза больше им платят, тем, кому тринадцать лет. Так эти прошмандовки еще и лезут в драку с нами, и называют старухами. Семнадцать лет, а уже бабка. Представляешь?! Так что, моя дорогая, надо ловить время, — резюмировала цинично, юная путана.
У Наташи буквально похолодело все внутри.
- Жаль, конечно, что немец, — продолжала свою агитацию новоявленная гетера, — они немного нудные, но для прыжка в клевую жизнь сойдет. Японцы, говорят, хорошо платят, но у них сейчас в ходу флейтистки.
- Флейтистки?! А это еще, что такое?!
- Это такие девчушки, которые хорошо работают ро-о-ти-ком, моя дорогая. Они же специально занимаются на инструменте, чтобы потом косить там, в Японии.
- Слушай! А ты откуда все так хорошо знаешь?! — со страхом и справедливым негодованием на этих «флейтисток», спросила вторая девочка.
- Ой! Ой! Ой! Какие мы необразованные. Можно подумать, ты ничего не понимэ. Что, полагаешь, все мои шмотки, родители мне покупают?! У них допросишься. Да полшколы этим занимаются. Да! Кстати! Нас там созывает один лох... Приехал какой-то агент из Кореи и выбирает наших девок, чтобы фотографировать для мужских журналов, где ты думаешь?! Висящими на деревьях, причём совсем голыми — в виде русалок. Если хочешь, возьму тебя с собой. Меня там уже знают, и физиономия твоя останется целой, — эти слова девочки договаривали уже, выходя из класса.
«Что это было?!— спрашивала себя Наташа. Быть может, у меня уже галлюцинации?! Ну, не должно же все это быть правдой?! Как, оказывается, непредсказуема жизнь... В один момент, может быть, потерять всякий смысл. До какой же степени владеет данной информацией её девочка? Её милая, юная девочка?- эти страшные вопросы вихрем закружились у нее в воспаленном мозгу. Думая так о дочери, Наташа почувствовала, как в сердце вползает, холодящее душу сомнение: -А так ли она невинна? Боже мой! Как я так могу?!»
Стряхнуть это омерзение, грязь так и не смогла — позвала Лариса. Шла за подругой как сомнамбула, не имея ни малейшего понятия, что сейчас станет происходить. Актовый зал был полон. Директор гимназии, Людмила Георгиевна, что-то договаривала в связи с предстоящим мероприятием по выпускным делам. Стоял возбужденный гвалт, оттого, что вместе с директрисой, как это принято у нас, шепотом болтали все остальные. Ей бы, конечно, тоже не мешало послушать, что говорила Людмила Георгиевна, но Лариса, видимо, пожалела и пригласила позже. Ничего, она потом все расскажет, — подумала машинально Наташа... Не успев присесть рядом с выходом, — здесь было немного прохладнее из-за сквозняка — услышала, как через пелену шума донесся до нее голос директрисы:
- Сейчас перед вами выступит со своим предложением член попечительского совета гимназии, мама одной из выпускниц - Наталья Сергеевна Черкасова.
Наташа так и застыла в полуприсевшей позе... Лариса подняла глаза на нее и увидела, что дела подруги обстоят намного хуже, чем до прихода в школу. Отчаяние приобрело какую-то новую окраску, если так можно выразиться. Однако отступать было уже поздно, и хотя сознание неизбежности выступления ужасало ее, но идти было надо... Все, что могла сказать, чем занималась несколько лет, что ее всегда очень волновало — теперь резко потеряло всякий смысл... «При чём здесь выпускные платья, школьные формы, если...» - мелькнула предательская испуганная мысль. Наташа разогнулась и медленно пошла к сцене. Глаза женщины, некогда жизнерадостной, счастливой и уверенной, что ничто не сможет убить этих прекрасных чувств ее души, наполнились слезами. Едва держась на ногах и шатаясь, поднялась по ступенькам на подиум. Никак не решалась смотреть в зал. Бледная и взволнованная, чувствуя, что ее охватила дрожь непонятного отвращения.
- Что с вами, Наталья Сергеевна?! — тревожно спросила Людмила Георгиевна, поднимаясь со своего места. Она, было хотела, не медля ни секунды, броситься к ней на помощь, потому что показалось, что Наташа сейчас буквально рухнет...
- Ничего, ничего, — еле шевелящимися губами ответила та.
Вдруг показалось, что на нее смотрят лица со злыми улыбками. Все уверенно ждут, как она упадет. И как бы подтверждая эту страшную мысль, в зале раздался смешок какого-то юного остряка, еще не научившегося вникать в ситуацию, хотя может вполне милого и доброго человечка, и что самое неприятное, подпевающих ему малолетних «шакальчиков». Это еще больше смутило Наташу:
- Я сейчас, сейч... - но, не договорив, развернулась и, сошла со сцены вниз...
Неоконченный смех мгновенно стих: стало жутко, остряк вжался в собственные плечи, пытаясь спрятаться за товарищей, цыкающих на него. Лариса резко поднялась, охваченная внезапным страхом за Наташу, и собралась идти навстречу, но Наташа, вдруг резко остановилась, и рванулась обратно к сцене. Еще не могла понять, что за новые ощущения толкнули ее назад и придали силы, но энергия потока несла ее на себе... Повернувшись к залу, пристально вглядываясь в глаза каждого — вызвала холодящий шок присутствующих. Она уже знала, и непросто испытывала, а чувствовала в себе необъяснимое желание, необходимость, потребность говорить:
- Простите нас, наши милые мальчики, и девочки! Извините, ради бога! — неожиданно для себя сильным голосом заговорила Наташа.
- Я прошу от имени всех родителей и учителей, — произносила с такой уверенностью, будто знала, что получит их одобрение, не может не обрести... Простите за сомнительное будущее, что ждет вас в родимой стране, а мы это допустили. Сначала позволили, чтобы уничтожили нас: ваших отцов, матерей! Да, да! Поверьте, я знаю, что говорю, — как бы оправдываясь, что ее станут переубеждать.
Но этого никто не собирался делать, потому что всеми уже овладело если не любопытство, то, по крайней мере, осознание того, что все происходящее сейчас, имеет под собой непоколебимое право на существование.
- У ваших отцов бессовестно отняли возможность быть мужчинами: достойно заботиться о вас, держаться на плаву. Они потеряли уважение в ваших глазах, если, конечно, не «крутые», как принято называть псевдо - «хозяев жизни». Но я говорю не об этих...
Перестройка — от нее ждали новой, поистине цивилизованной жизни, но теперь со всем цинизмом стал очевидным ее результат. Цивилизация...
Наташа на мгновение задумалась, и было видно, как мучительно пытается подобрать нужные слова.
- То, как нам преподносили понятие этого термина, не имеет ничего общего с историческим процессом и совокупностью материально -технических и духовных
