Любовь любви – рознь.
Все виды гадания, колдовства, чародейства и подобных явлений, типа магии и суеверий, строятся на вере древних народов и современных людей в то, что неким образом можно контролировать природные силы, направляя их к достижению желаемой цели.
Этим занимаются люди (чаще всего женщины), обладающие некими личными способностями навязывать свою волю (колдуны, маги и т. д.), которым известны магические формулы призывания нечистых духов, а многие из них совершают при этом магические обряды и действия. Эти Ведьмы и ведьмаки (мужского рода) передают свои знания из поколения в поколение лицам питающим особую склонность к общению с падшими духами.
Родина моя в середине России, на реке Волге, на пологом левом её берегу. А там живут народы до сих пор в язычестве пребывающие, - марийцы и удмурты, чуваши и мордва. И среди народов этих существуют до сих пор и гадалки и знахарки и напрямую ведьмы, которые и привороты творят и отвороты, и заговоры разные. Они живут в природе и природными средствами пользуются – травами и лечатся и травы же в колдовстве используют.
Есть такой цветок удивительный и таинственный, который цветет, открывает лепестки своего бутона только по ночам. И произрастает он в сырых болотистых лесах. Его называют Ночной фиалкой. А отличается он еще и прелестным кадильным ароматом, пахнет так, как пахнет церковный ладан во время каждения при богослужении.
Вот этот цветок «болотницу лиловую» используют ворожеи и гадалки, колдуны и ведьмы для своих «обрядов» приворота. И «отворота», потому что, будучи сорванным и поставленным в воду, цветочный аромат к утру начинает меняться и прямо смердеть неприятным сероводородом (тухлыми яйцами).
Этот цветок вовсе не родня скромным фиалкам, хотя назван также. Не зря, те же ворожеи, гадалки, колдуны и ведьмы называют его лиловым, а не фиолетовым. Крестьяне разных областей и деревень дали этому цветку несколько разных выразительных названий – ведьмин цвет, ведьмина фиалка и другие. И этот цветок никем из народа никуда не употребляется: ни как лекарственное растение, ни как украшение, о нем единственно что известно, - что собирают его только ведьмы.
Странные и невероятные истории рассказывают об этом цветке «ночная фиалка». Мне довелось услышать одну такую историю об этих цветах от своего друга, когда я побывал в родном краю, среди густых лесов и в краю болотистом и озерном. Мой закадычный друг детства, деревенский агроном, который далеко никуда не выезжал из родного края, разве что учился в местном провинциальном сельхозтехникуме, а потом и институт закончил тут же.
- Ты знаешь, что цветок этот совершенно не знаком многим молодым людям, знают о нем одни лишь старики, - начал рассказывать мой друг свою историю. – А что касается фиолетового цвета, то такой цвет в русском народе редко употреблялся. Лиловый – есть слово в русском языке, и всегда он связан бывает с мистикой, с нечистой силой. Как в сказке о «Варваре красе», - когда чудо-юдо подземельное с лиловым лицом, и когда бежали Варвара с Иваном превращались они в лиловых кроликов. –
Мы сидели за столом в гостях у друга и за встречу пили домашнее самим сваренное пиво. Отхлебнув пивка и похвалив: «Ах! хорошо пивко – сам себя не похвалишь, кто ж еще…», - он начал рассказывать.
- Ну, вот, послушай-ка, что я расскажу об этом цветке. Удивительная история, между прочим. Если рассказал мне самому её кто-нибудь другой – не поверил бы, что так бывает: «Брешет парень, байки сочиняет, на уши вешает»- подумал бы. Но в том-то и дело, что сам я стал и свидетелем, и действующим лицом и даже, можно сказать, плачевной жертвой.
Ладно. Ну, итак: окончил я свой институт и вышел из него дипломированным агрономом. Сколько я на родине не был – лет восемь, то, что на выходные пару раз в году приезжал, это не считается. Поехал немедленно в родной колхоз, к моим родителям.
Отец мой всю свою рабочую жизнь отдал колхозу, а под пенсию, он сторожил еще и лошадей на конюшне. Когда уж совсем вышел на пенсию, занялся он рыбалкой на местном озере, обзавелся лодкой, и для рыбной ловли на всякие способы стояли в сенях всевозможные удочки и спиннинги, сачки и садки и другие приспособления.
Так что отсутствовал я 8 лет моей учебы, и приехал в родной дом, как в рай земной, если включить еще домашние пироги с вареньем и разносолы. Какая это радость – приехать в милый теплый отчий дом, серьезным солидным человеком. Тут и мамочка моя немного всплакнула от родительского умиления:
- Вот, - говорит, - как Господь Бог хорошо и ладно устроил, что нам с отцом приятно будет отдохнуть на старости лет, когда сынок наш и работу имеет и рядом будет жить. А пока что мы тебе и знатную невесту подыщем. У нас тут этого добра – навалом: и красавицы и работящие.
Но тут отец её перебил:
- Подожди мать. Успеешь «с козами на базаре торговать». О жене сыну рано еще загадывать. Всего двадцать лет с небольшим. Пускай на свободе поживет, вволю поест, попьет, воздухом свежим, после города надышится, знакомствами обзаведется. Поохотится и рыбу половит, а там уж, что Бог даст. Вот ружье моё возьми себе на память, а я уже стар стал на охоту ходить….
Вот чего я не знал, так не знал. Когда сторожил отец лошадей на конюшне, он и ружьем обзавелся и в охотники записался и охотиться на болота ходил вместе с другими деревенскими. И надо сказать, после городской замкнутой среди бетона и кирпича и асфальта жизни, пристрастился я к охоте, как пьяница к вину. А постоянным спутником моим, а, еще и учителем был колхозный наш ветеринар Ийван (произносилось это русское имя с акцентом местного языка и звучало как Ейван). С ним мы пошли в местное управления охотников, где мне и книжечку дали, охотничий билет и разрешение на ружье помогли выправить.
Ийван был пожилой, знакомец и сотоварищ отца, неутомимый опытный охотник, который и все места знал и патроны оружейные сам набивал и меня научил: сколько пороху, по мерке, сыпать, сколько дроби и как пыжи закладывать.
Часто мы собирались с ним, с Ийваном, чтобы идти из дома на все выходные на двое суток, и тогда мать моя снабжала мой ягдташ (сумку охотничью) съестным – на случай голода, и согревающим – на случай болотной простуды. В рюкзаке за спиной всегда были большие болотные сапоги и подстилка-матрасик на землю, в случае ночевки. И мы уходили в ночь, намного раньше зари.
Друга моего, Ийвана, собирала в дорогу его приемная дочь – Римма. Странно: я знал эту Римму с того времени, как она появилась в нашей деревне. В те годы это было большой редкостью и вызывало удивление всех местных: усыновили, взяли из детского дома почти взрослую девочку 12-ти лет. И вот, за время моего отсутствия эта девочка выросла в стройную красавицу. Она была, при красоте своей, тихая и молчаливая, вся опрятная с лицом бледным и с какой-то странностью в глазах».
После некоторого перерыва, когда мы снова выпили и закусили, сходили на крыльцо покурить и погоду обсудить, мой друг вновь приступил к рассказу своей истории.
«Ну, а теперь подступаем ближе к самим событиям моего рассказа. Как-то охотились мы с Ийваном в отдаленных болотах на уток, которые собирались уже улетать на юг, был открыт осенний сезон охоты. И зашли мы от деревни нашей довольно далеко, так что мой сотоварищ стал вертеть головой, опознавая местность. Потом мы долго шли по незнакомому лесу, пока не увидели, что в стороне, куда солнышко село, маячат чуть заметные среди леса столбы.
Ийван говорит:
- Я, кажется, знаю это место. Это оставшиеся от деревни несколько домов, деревня заброшенная давно, а живет тут одна старуха, говорят что ведьма, в разрушающемся доме. Бабы говорят, что она будто бы знахарка, к ней ходят лечиться и за травами. Она травы собирает и сушит. Деревня далекая и дорога к ней уже зарастает. А ты знаешь, все местные бабы ворожить умеют. Мы же с тобой, как люди образованные, в бабьи глупости не верим, а, однако, - попробуем зайти. Пойдем, - чай у нас есть с собой; кипяток нам вскипятят. Вот и попьем китайского зелья с устатку, да обсохнем, измочившись на болотах….
И мы пошли. Приходим к последнему дому мимо оставшихся фундаментов, дома-то разобрали и вывезли. Стоит, и правда, - хибара разрушающаяся, как избушка бабы яги на курьих ножках. Ни заборов вокруг… всё кустами, вишнями поросло. Увидели тропинку к дому, подошли и постучались. В дом пригласила нас старая носатая женщина, с почерневшим закоптелым лицом. Чем-то она на цыганку смахивала, хотя акцент был здешний, и слова она в разговор вставляла из языка местной народности. Развела она огонь, вскипятила воду в старом чайнике. Мы чай заварили, напились и «старую ведьму» угостили, которая всё болтала и болтала (соскучилась по общению). Нам вопрос задаст: «что наохотили», а сама говорит и говорит о своем, едва дождавшись ответа. И сын-то у неё был недавно тут, всё в город зовёт, и приезжает он «раз в году», по праздникам. А она тут травы сушит – полный чердак, людям добрым помогает, отвары варит и в погребе у нее и настоек разных больше сотни банок…. Успокоилась она только за чаепитием, и тогда говорит, глядя на меня:
- Дай, молодой, ручку, я тебе поворожу…
Ийван ворчит полушепотом, в бок толкая меня локтем:
- Ну её к бесу, не надо тут гадать.
А она уже завладела моей рукой, и бормочет:
Ах, молодчик молодой, красивый, - и быть тебе счастливым и богатым. А есть у тебя по левую сторону черный человек, он много зла тебе сделать хочет, а ты не бойся его, не страшись. Одна девица молоденькая, хорошенькая, всё на тебя глядит…, и проживешь ты долго до восьмидесяти лет….
И всю другую цыганскую обычную белиберду. Прекратил всё гадание Ийван, друг мой, «с устатку» достал он алкогольное собственного приготовления. Пошла «старая ведьма» рюмки доставать. Поднесли и старушке. Чтобы не оставаться тут на ночь, мы поспешили уйти, пока совсем не стемнело, а она нам вслед пророчество свое и высказала. Тогда мы не обратили своего внимания. Что-то про полную луну, про цветок этот самый и про глаза кошачьи. Мы шли по заросшей дороге до тракта, а там нас попутный грузовик довез до деревни.
На другой день пришел я к Ийвану, чтобы снова пойти на охоту, как договаривались. Но пасмурное небо с утра так и не просветлело, а, наоборот, потемнев, оно обрушилось на землю активным дождем и дождем долгим. Судя по примете с детства известной: в лужах от крупных капель пузыри надувались – значит, надолго зарядил дождь. И сидели мы за столом у сотоварища-охотника; занялись разборкой ружей….
Сам не могу припомнить, когда меня, вдруг, очарованно поразили глаза Риммы. Кажется это за обедом случилось. Пока мы ружья чистили и чуть-чуть кое-что отлаживали-ремонтировали, пришло обеденное время. Римма же всё приготовила, как заправская хозяйка и на стол собрала.
Случайно взглянул я на Римму, и увидел, что в её глубоких черных иззелена глазах горят странные огоньки. Они менялись согласно поворотам Римминой головы, огоньки мелькали разными цветами: то зеленым, то красным, то лиловым, а то фиолетово-темным. Такую световую игру можно наблюдать у кошек в темном помещении, когда кошка крутит головой. И вот, с этого мгновения (все произошло быстро, я всё заметил только раз взглянув – может это та самая «любовь с первого взгляда») –
