Любовь любви - рознь.(Приворот, ворожба)

как бы впервые я увидел Римму, которую знал, как детдомовскую девочку, но не видел в течение нескольких лет.
Когда мы выходили в сени, на крыльцо покурить, глядя на струи проливного осеннего дождя, я спросил Ийвана (Ейвана) о прошедшей жизни Риммы. Но получил очень небольшие сведения.
Её обучали домашнему хозяйственному обиходу, когда взяли в свой дом. Она хорошо училась в школе. «Ничего себе девочка росла, - прилежная, послушная, понятливая» - как Ийван выразился. Но сбежала из дома, как до этого, оказывается, сбегала и из детского дома еще в 10, в 11 лет, как потом узнали, когда стали искать с милицией уже в 16 лет. Нашли её, через несколько месяцев, больше полугода. Оказывается она с цыганами, с табором бродила. Их табор по вдоль всей Волги ходил, пока сезон – от весны до зимы. Пришла и горькими слезами плакала: простите меня ради Бога, и опять возьмите к себе, не отдавайте в детдом». «Ну, что поделаешь? Взяли мы её к себе обратно» - сказал Ийван. И время шло, а жена моя старше меня на 10 лет была, сердце и так у неё было слабое, а тут за всеми переживаниями она в больницу быстро слегла, да больше и не вернулась, умерла.
«Да и не осуждаю я её, но свободу ей даю, гуляет поздно. И я слышу от соседей, что в ту деревню и ходит, в заброшенную, в которой мы были с тобой. Дома травы на сеновале под крышей появились, пучками висят. Отварами поит меня, когда простужусь и заболею. Помогает, знаешь ли, сразу, за пару дней вся хворь уходит» - поделился Ийван, немного с радостью в голосе.
_________________________
Любовь любви рознь. Часть 2.
После этого я перестал обращать внимание на тихую Римму, а в доме Ийвана бывать я стал часто. После той утиной охоты, начался «чернотроп» по первому снегу – охота на зайцев. Римма существовала в доме Ийвана словно принадлежность к нему, будто старая мебель давно тут стоящая. И странные огни, зажигавшиеся игрою под длинными ресницами её опущенных глаз, перестали меня удивлять и беспокоить. Привык я, что она такая и всё. 
А, между тем, я в это время подумывал уже серьезно о достойной женитьбе, покоряясь родительским (материным в основном) наставлениям. И женихом я считался, по тамошним местам, очень видным: молодой, здоровый, не урод; интеллигент, умный и на должности главного агронома. Кое каких прекрасных девиц я уже имел на примете…
Но вот тут и грянуло на меня это чертовское, бесовское проклятие….
Позабыл уже теперь, в каком году это было, помню только, что летом, что в пятницу это было, так как на выходной собирались мы поохотиться; говорил же, что «как пьяный к вину» так и я к охоте прикипел.
День тогда выдался жаркий, вообще лето без дождей, и плохо было с посевами, поливалки в полях выставляли, за всем приходилось следить, бегать, - умаялся, было, за день. После работы, по пути, зашел к Ийвану и поздоровался с Риммой, так, «запросто». Договорившись об охоте, решил на речку пойти искупаться, и «чёрт дернул» Римму позвать с собой.
______________________
Я выкупался теплым светлым летним вечером, в теплой, нагретой солнцем за день, водичке «как парное молоко». Ох, какое наслаждение после дневного пекла вдыхать свежий душистый прохладный воздух! И на светло-сером небе выкатилась рано огромная круглая луна. Вечер был волшебным. Я сидел на траве, а рядом присела и Римма.
- Посмотрите, какая прекрасная ночь…
- Да, прекрасная, - отозвалась она. – Прелестная. Возьмите, вот я вам букетик цветов принесла, чудесно пахнут так….
В ту же секунду я почуял упоительный, зовущий, возбуждающий аромат и почувствовал её горячую руку на моей ноге выше коленки. Пылкое, никогда не испытываемое мною раньше желание пробежало по моему телу, от кончиков ног до самых волос на голове. Я весь дрожал, а она тихо говорила мне, обдавая лицо мое своим дыханием:
- Я люблю тебя, страшно люблю тебя… - и еще фразы о том же, о любви: «возьми меня, я отдам тебе всю себя, все моё тело твое» - и так далее.
Нет! Об этой ночи словами невозможно рассказать!
Колдовская круглая луна, сводница влюбленных, и мы завороженные ей, и одуряющие запахи «ночной фиалки» - сделали нас любовниками.
Первый же поцелуй свел меня с ума. Силы небесные(!), что это был за поцелуй! Мне казалось, что земля кружится под нами, и что я схожу с ума, сознание мое напрочь отключилось. А она шептала: «Ещё, ещё, ещё…».
Я пришел домой только на рассвете. Ноги мои подгибались, в голове гудело, все мускулы ныли от усталости, даже руки била легкая дрожь, а лицо горело и было покрасневшим. Мать моя всё видела и зашла ко мне в комнату:
- Что с тобою, сынок, ты сам на себя не похож?
Я сказал:
- Это от жары, день жаркий – солнечный удар, может быть.
А она сказала:
- Нет, это не от солнца. Это лунный удар. Проспись, со сном всё пройдет!
Но ничего не прошло. На следующую ночь мы вновь встретились с Риммой у реки и нашли неподалеку сеновал от стоящей у реки конюшни. Сарай заполнен был сеном только наполовину, и он стал нашим «пристанищем любви».
Так и пошло, каждый день….
Чёрт знает, откуда эта молодая юная женщина, рожденная и воспитанная в глухой захолустной деревне, могла научиться этим утонченным любовным приёмам, затеям и извращениям, о которых мне теперь даже вспоминать срамно, - разве что от цыганских женщин, в таборе которых провела она несколько месяцев жизни. Но тогда я жил в каком-то блаженном (сумасшедшем) и сладостном аду, обвитый невидимыми нитями приворота.
Оба мы (в крайнем случае я точно), как сумасшедшие и радостно-безумные, ни о чем не думали, кроме любви (как отнесутся к нам окружающие, нам было наплевать). Я узнавал Римму издалека: по запаху, по голосу, по походке, когда она шла в толпе доярок возвращающихся с фермы. И неудержимо мы стремились друг к другу, чтобы вновь вступить в бешенство разъяренной любовной страсти. Все кусты и амбары, конюшни и погреба и пристройки – среди белого дня были нашими «кровлями любви».
Но внешне это выглядело недОбро – любовь и страсть приворотная – это разные вещи, как Небо и Земля.
Римма хорошела и здоровела, становилась красивее, «вся цвела», как говорят, а я шел к погибели. Я худел, осунулся лицом, и телом стал похож на скелет своей изможденностью. И ноги мои стали неловко дрожать на ходу. Я потерял аппетит, и память моя стала изменять мне так, что я забывал всю науку агрономии, которую учил, я забывал имена своих близких рабочих колхозников, порою имена отца и матери своих не мог вспомнить. Похоже на склероз, память отказывать стала. Я помнил только любовь, любовь страстную и образ Риммы стоял в глазах моих.
Милая матушка всё поняла – я заболел, поняла своим материнским инстинктом, что надо меня спасать. Она упросила отца моего отправить меня в город к брату своему, якобы за какими-то делами семейными, которые я вспомнить не могу, как не мог и тогда. Но в городе, где брат отца задержал меня на два или три дня (сколько я выдержал, не знаю), напала на меня лютая тоска по Римме; и я при первой же возможности прыгнул в автобус и приехал назад в деревню.
Вот тут самоотверженная мама моя начала разматывать этот заколдованный клубок, в нитях которого (в привороте) я так позорно запутался. Она пошла к Ийвану, и тот рассказал, что мы ходили во время охоты на уток к «старой ведьме» их заброшенной деревни, и когда уходили от неё, она сказала вслед нам, обращаясь ко мне:
- Опасайся, молодой мОлодец, кошачьего глаза, а еще духовитой «ночной фиалки», и бойся полной луны. Доброго пути вам желаю, а когда захвораешь от этих трех злых демонов, приходи ко мне, я дам тебе полный отворот….
Еще же, заметил Ийван, что вышли мы тогда из леса очень быстро, дорога заросшая от деревни до тракта делала несколько поворотов, он знал это точно. А тогда они шли все время прямо и, вдруг, оказались на тракте. «Точно было колдовство, эти местные бабки язычницы, все колдуньи» - сказал Ийван. 
Тогда мать моя пошла к знахарке той старой, в заброшенную деревню и долго там говорила с ней. Уходя же, она давала деньги, но «старая ведьма» не взяла: «Я, говорит, Божьему делу помогаю, а за это денег не берут». Только Боги у неё свои – есть в национальной их вере и бог воды, и бог ночи, и бог ветра и еще бесчисленное количество богов.
И пошла мать моя к священнику в ближайший Храм, по научению же знахарки, «иди к своему Богу» - сказала та. А в Церкви старый протоиерей молебен отслужил, и благословение матери дал и наставил, как и что.
На день Архангела Гавриила матушка заказала молебен на дому и приехал к нам священник. Пригласили и Ийвана с Риммой. Во время богослужения они сидели в соседней комнате – не захотели креститься, Ийван был язычником. Тогда и было сказано, что должны мы расстаться и вручили Римме бумажник с деньгами, а мне дали часики, которые я должен был подарить в знак расставания.
Передавая часики, я простился с Риммой без слов, только взглядом, и увидел, как она смертельно побледнела. Тогда матушка взяла кропило и чашку с водой святой и окропила всех нас с молитвою Матери Божией: «Призри с Небеси, всепетая Богородице, на их лютое телесе озлобление и утоли печаль души их…».
Вот и конец всему. И той же ночью Римма исчезла из дома, оставив и деньги и часики. Ийван – сотоварищ-охотник мой не особенно и расстроился: «совершеннолетняя, ведь, уже девушка…».
Рассказывали после, что видели её с табором цыган, что на базаре в городе останавливают людей: дай погадаю.
Бывает же, однако, и привороты страшные существуют, а значит, их бесовское отродье через людей действует. Так что любовь любви – рознь, может быть! – заключил свой рассказ друг моего детства.
А мне пришлось уехать из родных краев, но воспоминания возвращают меня в этот прекрасный лесной край на пологом берегу волги, с заливными лугами.
Конец.