Укладка ценных вещей в доме Нарышкиных осенью 1917 года

 
 
Пролог
 
Дом Нарышкиных стоял на месте литейно-пушечного двора. При строительстве Санкт-Петербурга здесь была прорублена широкая просека до «большой першпективы», позже названной Невским проспектом, а на месте просеки образовалась улица с артиллерийскими и литейными слободами, которая стала зваться Литейной. В сумбуре и хаосе петровского времени, когда старая иерархическая система рухнула, а новая ещё не образовалась, на Литейной и прилегающих к ней улицах можно было найти дома умелых кузнецов и свежеиспечённых графов, корабельных бомбардиров и бывших боярских сынов, ставших смотрителями за цейхгаузами. Тут устраивались «ассамблеи» на манер европейских балов, и рядом же ковались якоря и отливались пушки; помимо прочего, возле речки Фонтанки, впадающей в Неву, были устроены пруды для разведения рыбы к царскому столу.
Так продолжалось вплоть до правления Екатерины Второй, которая, став настоящей русской императрицей, не утратила, однако, любви к немецкой упорядоченности. «Всяк сверчок знай свой шесток», – любила повторять Екатерина понравившуюся ей русскую пословицу и в соответствии с этим правилом четко определила место каждого сословия в государственном устройстве, а отсюда – и в месте проживания. Поскольку литейные и пушечные слободы находились в недопустимой близости от императорского дворца, они были выведены из этого района, который начал застраиваться исключительно домами благородных господ. Литейная улица сделалась проспектом, пруды для разведения рыбы засыпали, все улицы поблизости привели в надлежащий вид.
Среди последних была и Сергиевская, бывшая Артиллерийская, названная в честь храма Святого Сергия Всей Артиллерии. Он был посвящён Сергию Радонежскому, который, как известно, благословил князя Дмитрия на Куликовскую битву, а потому мог считаться покровителем всего русского войска. Кроме того, в храме был придел в честь святителя Николая Чудотворца, покровителя моряков, путешествующих, учащихся и бесприданниц, но, главное, спасителя от внезапной смерти. В ходе облагораживания улицы Храм Святого Сергия Всей Артиллерии тоже претерпел немалые изменения: сначала маленький деревянный, он был перестроен в огромный каменный собор с роскошным внутренним убранством.
В девятнадцатом веке Сергиевская улица сделалась одной из самых аристократических в Петербурге: дома на ней принадлежали графам Апраксиным, князьям Трубецким и  Барятинским; был даже дворец великой княгини Ольги Александровны. Дом Нарышкиных также принадлежал ранее князю Трубецкому, а до него здесь проживал Абрам Ганнибал, «арап Петра Великого», прадед Пушкина. Арап имел нрав бешеный, африканский: заподозрив первую жену в измене, он бил её смертным боем, держал в заточении и морил голодом, а после отправил в монастырь. Во второй раз он женился, не дожидаясь развода, что ему было прощено – как из уважения к заслугам перед Россией, так и из опасений буйного арапского нрава. Впрочем, развод был, всё-таки, получен, и, поселившись открыто со второй женой на Сергиевской улице, арап нажил немало детей.
По праву рождения Нарышкины тоже имели полное право находиться в этом избранном районе, ибо приходились родственниками правящей династии: мать Петра Великого была урождённой Нарышкиной. Связи с императорским домом ещё более укрепились в царствование Александра I: супруга Дмитрия Нарышкина, Мария, была сердечным другом императора – он жил с ней пятнадцать лет как со своей женой и она родила ему нескольких детей. Жаннетта, сестра Марии, была таким же  сердечным другом Константина, младшего брата Александра.
Обе сестры отличались ветреностью и непостоянством: так, Мария изменяла царю Александру то с князем Гагариным, высланным за это за границу, то с генерал-адъютантом Адамом Ожаровским, а потом и с другими волокитами. В конце концов, император охладел к ней, и связь эта прекратилась, но Дмитрий Нарышкин навсегда сохранил звание наиглавнейшего рогоносца России; обманутых мужей издевательски поздравляли с принятием в орден, где он состоял великим магистром. Такой диплом получил по почте Пушкин, когда в Петербурге стало известно о тайном свидании его жены с Жоржем Дантесом. Характером Пушкин вышел в прадеда-арапа: жену он, правда, бить не стал, но с Дантесом стрелялся на дуэли и получил смертельную рану. Дмитрий же Нарышкин к своим рогам относился спокойно: жил в довольстве и увеселениях, со всеми был непринуждённо учтив, благороден сердцем и манерами, но сластолюбив, роскошен и расточителен.
Дом на Сергиевской улице купил его родственник Василий Львович Нарышкин в середине девятнадцатого века. Не обладая высокими должностями, – Василий Львович был всего лишь камер-юнкером при императорском дворе, – он владел огромными имениями по всей России. Это позволило ему полностью перестроить дом на Сергиевской: один из залов был выстроен, например, по подобию зала короля Генриха Наваррского, мужа королевы Марго, во дворце Фонтенбло.
Другие залы нарышкинского дома были также прекрасны, – часть из них предназначалась для великолепной коллекции Василия Львовича, который всю жизнь собирал предметы искусства и ценные археологические находки. Но, увы, времена настали тревожные – в России ширилось революционное движение, сопровождающееся в русских условиях террором. На царя Александра II было устроено несколько покушений и он погиб; на Александра III тоже готовилось покушение; при Николае II образовались сильные революционные партии.
Поскольку дом Нарышкиных находился в непосредственной близости от высших штабов государственной власти, изменения в её положении были весьма ощутимы здесь. При Николае I даже представить было невозможно, чтобы на царя совершались покушения, – единственное потрясение он пережил при вступлении на престол, когда произошло восстание на Сенатской площади. В дальнейшем малейшие поползновения на существующий порядок решительно пресекались Третьем отделением канцелярии его императорского величества и приданным ему Корпусом жандармов; дом Третьего отделения и тюрьма при нём находились на набережной Фонтанки, в нескольких минутах ходьбы от Сергиевской улицы.
Ещё на одной соседней улице, на Шпалерной, при Александре II была построена следственная тюрьма, в которой было 317 одиночных и 68 общих камер и карцеров, рассчитанных на 700 заключённых. Это был нехороший признак, свидетельствующий о  том, что число политических заключённых растёт, и, стало быть, революционное движение действительно набирает силу.
При Николае II произошла уже настоящая революция в 1905 году, в ходе которой на той же Шпалерной улице, в Таврическом дворце, подаренном когда-то императрицей Екатериной своему любимцу Григорию Потёмкину, разместилась Государственная Дума. Хотя она была слаба и в целом покорна правительству, однако вековое здание российской империи дало трещину, которая стала всё более и более расползаться, пока не привела к обвалу всего строения в 1917 году. В Таврическом дворце образовалось Временное правительство и одновременно с ним возникли Советы рабочих и солдатских депутатов; всё лето 1917 года между двумя органами новой власти продолжалась борьба, пока перевес в ней не обозначился в пользу Советов.
Василий Львович Нарышкин не дожил до этих событий, – он умер вскоре после революции 1905 года, – но проявил удивительную прозорливость: будто предвидя тревожное будущее страны и опасаясь за свою бесценную коллекцию, он распорядился устроить в своём доме потайное помещение, куда можно было спрятать немало произведений искусства. В сентябре 1917 года его вдова и дети решили уложить в тайник предметы из коллекции Василия Львовича, которые не могли увезти с собой из России.
 
Укладка ценных вещей
 
– Как я устала, – видит Бог, как я устала! Всё на мне, всё! – никто не поможет! За что Господь так наказал меня? Чем я так провинилась?! – восклицала Феодора Павловна Нарышкина, всплёскивая руками и прикладывая платок к глазам. Несмотря на то, что грузинский род князей Орбелиани, к которому она принадлежала, давно обрусел, в речи Феодоры Павловны отчётливо слышался грузинский акцент. – За что Бог карает меня?! – продолжала она. – Мужа взял, дочь взял, а теперь надо уезжать из родного дома – куда поедем, зачем поедем? – она заплакала.
– Не надо отчаиваться, maman: если мы не можем ничего изменить, будем покорны своей судьбе и в этой покорности найдём утешение. Мы не станем роптать, – возблагодарим судьбу, даже если она зла к нам, – печально и спокойно сказал Наталья, её приёмная дочь.
– Ах, Наташа, не понимаю, что ты говоришь! Откуда ты это взяла, из каких книг? – возразила Феодора Павловна. – За что благодарить? Муж умер ещё не старым, а этой весной умерла Ирочка, бедная моя, Царство ей Небесное! – и вот, сейчас мы должны бежать в чужие края! Нет, мы прокляты Богом, мы проклятая семья! – Феодора Павловна заплакала больше прежнего.
Наталья обняла её и стала целовать мокрые от слёз щёки:
– Не надо! Когда-нибудь и мы отдохнём… Помните, как у Чехова: «Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах; мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, – и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка…».
– Наташа, милая, одна ты моя радость, – Феодора Павловна спрятала лицо у неё на груди. – Светлая душа, доброе сердце…
Наплакавшись, она посмотрела на груду серебряных вещей, приготовленных к укладке в тайник, и сказала:
– Этой ночью мы должны закончить. Есть у нас ещё уксус? Без него серебро потемнеет… Где Серёжа?..
– Он скоро придёт, – ответила Наталья.
– Если бы не он, дай Бог ему здоровья, мы пропали бы, – сказала Феодора Павловна. – Хороший у тебя муж: хоть тебе повезло в браке.
– Да, повезло… – горько улыбнулась Наталья. – А вы разве не были счастливы с Василием Львовичем? – перевела она разговор на другую тему.
– Счастлива? Когда выходила за него, думала, счастливее меня нет никого. А потом… – она вздохнула. – Мужчина, что вольный ветер, – гуляет, где хочет. Мой муж не был скромником; много обид нанёс он мне, но я терпела. Четырёх детей родила я ему, но часто ли видела его ласку?.. И сыновья пошли в него: им нет дела до матери. Где они, когда нужна их помощь?
– Они придут, они обещали.
– Ай, обещали! – воскликнула Феодора Павловна. – Обещания лёгки и красивы, как лебединое перо, но дом из них не построишь… А вот и Серёжа, единственный настоящий мужчина в семье!
– Я посмотрел в доме, больше ничего ценного не осталось. Сейчас уложим всё это, и конец! Уксус и газеты я принёс, – деловито сказал он. – Вы позволите,  maman, я положу в тайник кое-какие свои вещи? – он показал небольшой деревянный ларец. – Тут мои ордена, бумаги, и всякая мелочь, которая в дороге может затеряться, а выбрасывать жалко. 
– Ради Бога, Серёжа, зачем спрашиваешь? Клади, что хочешь, места хватит, – отвечала Феодора Павловна.
– Да, Василий Львович умно всё устроил, – Сергей бросил взгляд на тайник. – Что же, взялись? Я буду складывать.
– Уксус, уксус не забудь! Без уксуса серебро потемнеет, – напомнила Феодора Павловна.
– Конечно, но