племени, и умело противостоял нагрянувшим врагам, а затем и изгнал их из угодий своего народа, и преследовал месегутов до самых южных степей. И не было на последующем курултае ни одного слова против его избрания главой племени, ханом балабашняков.
Когда-то месегуты были частью гузского иля, но после разгрома их кипчаками они рассыпались на отдельные роды и многие из них, как и некоторые гузы, пробивались на север, тесня балабашняков. Уже несколько десятилетий Степь пребывала в пожаре жестоких кровопролитных войн. И бывшие её хозяева, вытесняемые грозными кипчаками, искали прибежища в окрестных землях. Балабашнякские племена с неимоверным напряжением сдерживали их отчаянный натиск, но всё же им приходилось тесниться, уступая, кусок за куском, часть своих угодий.
Не об этом ли говорят его сны? Птица та тревожно смотрела на юг, словно ждал беды оттуда. Но что может сделать Алтузак и его племя, и так порядком обескровленное непрекращающимся многие годы натиском с юга? Правда за последние два года этот натиск заметно уменьшился – видимо, теперь там безраздельно господствуют одни кипчаки, другие уже все, наверное, покинули Степь, или уничтожены. Но сколько же в Степи развелось разбойников! Большинство из них – это бывшие гузские, а иногда и башнякские, воины, чьи племена полностью уничтожены. Набеги этих разбойников с юга, лишившихся рода и племени, причиняют немалый урон балабашнякам.
Мысли мрачные, снами последних ночей навеянные, беспокоят Алтузак-хана. Много дней он ходит, погружённый в раздумья тревожные, – не обращаясь к знахарям, зная, что сон этот не закончен ещё, а раз так, то нельзя о нём никому рассказывать, иначе можно спугнуть духов, нашёптывающих его ему в уши по ночам.
Так, в ожиданиях неопределённых и предчувствиях тревожащих, как и предыдущие, прошёл и этот день.
Вечером вернулись молодые охотники. Добыли трёх маралов, и Алтузак-хан, довольный, похвалил их, отметив, что скоро они уже будут настоящими воинами. Те сразу возвысились в своих глазах и в глазах своих сверстников – ещё бы, Алтузак-хан уже видит в них храбрых воинов и объявляет об этом во всеуслышание, и это – значащее признание.
Устроили пир на берегу Ашкадара, и сам хан отрезал от мяса марала по кусочку и из своих рук угостил каждого из молодых охотников. Это особая честь для юношей: согласно древнему обычаю, при сборе войска хан разрешает им присоединиться к нему. Их радость не имеет границ, но они, сдерживая чувства, никоим образом не проявляют её – не пристало им, гордым башнякским воинам, веселиться и шуметь пред лицом хана и уважаемыми старейшинами, присутствующими здесь. А ночью каждый их них, лёжа в своей постели, долго не может уснуть, живо представляя себе будущие битвы и сражения, в которых они, конечно же, будут победителями; громкая слава непобедимых воинов и всемерное уважение ожидают их, и с такими мыслями они, воодушевлённые, засыпают лишь под утро.
Алтузак-хан, как и народ его, закончив дела дневные, тоже ложится спать. И возвращается опять в тот самый сон…
Он выбирается из камышей, чтобы узнать, что напугало птицу волшебную. Вот он выбрался уже на открытое пространство, и смотрит внимательно по сторонам. Вокруг Алтузака волнистая степь с рассыпанными по ней небольшими холмами и островками леса. Вид здесь совсем не такой приветливый, что был у озера: тёмное небо хмурое словно бы давит, вызывая тревогу смутную, а степь вокруг бурая, как будто выжжена жестокой засухой (страшное зрелище для башняка). Солнца не видно из-за серого, тяжелого неба и Алтузак, для которого степь всегда была родным домом, к удивлению своему не может определить, в какой стороне юг.
Он оборачивается к озеру, чтобы сориентироваться. Озера нет, перед ним совсем другой пейзаж: катит свои волны неторопливая река, а далее, за ней, возвышаются горы, покрытые лесом. Алтузак сразу узнал Агидель и горы Урала. Река эта течёт на север – хотя во сне всё может быть и по-другому – и он поворачивает голову в сторону, где должен быть юг. Там, вдалеке, виднеется гора Кунгак-тау, полого устремляющаяся вверх и замыкающая гряду, протянувшуюся с севера на юг.
Внезапно нахлынула, откуда-то извне с сокрушающей силой, потребность попасть на вершину Кунгак-тау, охватила неистово Алтузака и заставила забыть обо всём, кроме этого устремления всепоглощающего. В глазах стало темно: он ничего не видит, – но он чувствует, что всё окружающее вдруг завертелось вокруг него в вихре, и он перестал ощущать своё тело – оно растаяло и исчезло, а он, Алтузак, всё же каким-то образом осознаёт происходящее. В окружающей тьме мелькают какие-то искры (звёзды?), какие-то неясные очертания чего-то неопределённого. А затем, спустя вечность, ощущение своего тела стало возвращаться постепенно – исчезли искры, и непонятные образы стали принимать какие-то, почти узнаваемые, формы. Вновь появилось ощущение опоры под ногами, а вскоре вернулось и его обычное зрение, – если только оно может быть обычным во сне.
Он стоит на вершине горы и видит, по окружающему пейзажу, что это Кунгак-тау. Но Алтузак не рассматривает раскинувшиеся вокруг необъятные дали: его внимание целиком приковано к сидящей там, впереди, фигуре. Это женщина, и она сидит спиной к нему, смотря вниз, на просторы бескрайние, уходящие к полыхающему где-то там, в знойной дали, югу.
Алтузаку она кажется знакомой, но он не может вспомнить, кто она. И это не просто когда-то увиденная им, быть может и случайно, женщина – его с ней связывают крепкие узы, но что-то не даёт ему её вспомнить. Но Алтузак уже на грани озарения: вот-вот он вспомнит её – ещё чуть-чуть, ещё один или два шага к ней, чтобы разглядеть получше, и всё!
…И он просыпается. Эта женщина… ему не хватило одного шага, чтобы узнать её. Но… Кунгак-тау! Следует отправиться туда: его сон ясно указал ему на это. Наконец-то он обрёл направление.
Сколько ночей слышал он в снах своих пение волшебной птицы, пока не отправился искать её? Эти сны были очень ясные и живые, неотличимые от повседневного мира. А Алтузак хорошо знал, что духи дают особую ясность во сне, если хотят показать что-то важное, влияющее на судьбу. Много ночей искал он в снах источник этой чудесной мелодии, и нашёл его на озере, окруженном камышами. Но и озеро это, и местность, по которой шёл к нему Алтузак, были незнакомы ему, и он не понимал, что всё это значит. Последний же сон указал ему на Кунгак-тау и с силой, которой невозможно было противиться, занёс его туда. Это явное, прямое воздействие из мира духов – настоящее указание, и Алтузак не может не подчиниться ему.
Начинался новый день. Итак, надо отправиться на Кунгак-тау. И надо взять с собой тех молодых егетов, что добыли вчера маралов: они прекрасные охотники и, наверное, из них получатся отличные воины. Как они обрадовались вчера, когда хан сам угостил их кусочками мяса из своих рук: лица их расцвели, глаза засияли гордостью, – но они сумели с достоинством удержать свои чувства, как настоящие мужчины. Теперь они ни за что не покинут стан – хоть целый год будут ждать – боясь пропустить столь важное в их жизни событие, как созыв ханом войска. Это Алтузак знал по собственному опыту.
Так и есть – выйдя из юрты на воздух, Алтузак-хан увидел невдалеке группу вчерашних охотников. Они расположились вокруг большого дерева на берегу Ашкадара, и кони их тут же. Настоящих мечей ни у кого из них нет и пики лишь у двоих из восьми ребят, но у каждого лук и колчаны их полны стрел, а ещё дубины – настоящие боевые дубины: когда успели выстругать?
Хан направился к ним. Егеты подобрались, внутренне подтянулись и, предав лицам своим серьёзное выражение, подобающее воинам, двинулись навстречу хану.
- Ну, как вы, храбрецы? Готовы к делу? – обратился к ним Алтузак-хан.
- Мы готовы к любому делу, Алтузак-хан, - с гордым видом ответил один из них, настроенный очень решительно.
Как же они молоды, даже усов-то настоящих нет.
- Тебя зовут Каракош, ты сын Тигоя?
- Да, Алтузак-хан, я Каракош, сын Тигоя. Со мной два моих брата, Баламир и Тигой. А это Гилар, сын Годека и его брат Белес, и трое сыновей Мусай-батыра: Бурибай, Аюхан и Туктамас.
- Мусай-батыр сильный и бесстрашный воин нашего народа. И я думаю, что он воспитал таких же бесстрашных воинов из своих сыновей. Будьте достойны его славы, Бурибай, Туктамас и Аюхан. Храбрейший Годек погиб в бою с месегутами и покрыл себя славой, которую вы, Гилар и Белес, должны сберечь и приумножить, чтобы отец ваш мог гордиться вами в другом мире и радоваться за свой род. Тигой – один из сильнейших воинов – гордость народа балабашняков и я верю, что вы, Каракош, Баламир и Тигой ни в чём не уступите его храбрости и силе. Будьте достойны своих храбрых отцов, егеты. Вы молоды и ваши подвиги во славу народа балабашняков ещё впереди. Сколько вам лет, батыры?
- Мне скоро шестнадцать, - ответил самый старший из них, Каракош. - Гилару тоже. А Тигою и Аюхану, самым младшим, уже четырнадцать.
- Четырнадцать? Когда вашему деду Каракошу было четырнадцать лет, он ходил в поход на Булгарию в войске великого Курдас-хана и стал главой сотни. А вы, храбрецы, готовы идти в поход?
- Конечно, Алтузак-хан. Ты собираешь войско? – воодушевившись, спросил Каракош. - Ханы Кинели и Ика зовут нас в поход на Булгарию? Или на марийцев?
- Нет, Тогдек-хан и Бугуш-хан пока никуда не собираются. Я отправляюсь проведать южные наши кочевья и беру вас с собой. Возьмите припасов на два дня и ждите у моего шатра.
2. У реки Мелеуз.
Год выдался незасушливым и сейчас, в самой середине лета, степь буйно расцвела обильным разнотравьем. Девять всадников двигались по ней на юг, легко пересекая попадающиеся на пути мелкие речушки и крутые овраги. Речки эти все текли с запада на восток, впадая, вскоре, в неторопливо несущую свои воды на север, к далекому Сулману, Агидель. Блеск её широкой поверхности, скрытой чаще всего густыми лесами, иногда открывался взору девяти всадников, по левую сторону от них. Всадниками этими были Алтузак-хан и восемь его новых, молодых воинов.
Молодые воины раскинулись широкой шеренгой позади своего предводителя, Алтузак-хана, как и положено верным воинам, и зорко всматривались в дали бескрайние, окружающие их под синевою чистой небес сияющих. Они постоянно были начеку в своем первом походе. Хотя это и не настоящий военный поход и стычек с врагом не предполагается, но они сопровождают самого Алтузак-хана, вождя одного из балабашнякских племён – задача, достойная храбрых воинов. Да и идут они на юг, к границам Степи, а там всегда сохраняется опасность набега. Это ощущение – возможной встречи с врагом – возбуждало их дух и горячило кровь: они готовы были пустить коней своих быстроногих вскачь, до самой Степи, и броситься в битву с ненавистными гузами и месегутами, и победить их всех. И никто не смог бы остановить их, батыров несокрушимых, если бы сам Алтузак-хан, победитель гузов и месегутов, марийцев, мордвы и булгар, повёл их в битву. И разбили бы они кипчаков, и загнали бы их в пустыни бесплодные, а затем, переправившись через великую Идель, освободили бы братьев своих олобашняков. И легенды об их великих подвигах передавались бы, в песнях и сказаниях, через многие века, на удивление грядущим
