У Спарклинг были соседи. Их было много. Десять или одиннадцать. Сколько точно, она не помнила. Иногда их было десять. В другой раз их было одиннадцать.
Почему так - она не знала. Когда кто-то из соседей уходил в магазин за фаршем или мукой, их становилось неожиданно десять. Когда сосед возвращался, их снова становилось одиннадцать.
Спарклинг была почему-то двенадцатой. Хотя ей хотелось быть первой. Но почему-то всегда оказывалась двенадцатой.
Соседи были сплошь фактурные и колоритные. Один горбатый. Другой хромой. Третий косой. Четвертый заика. Пятый лысый. Шестой карлик. Седьмой каланча. И так далее.
Напомним, двенадцатой была Спарклинг. Она была фактурнее и колоритнее всех. Редактор Вога как-то похвалил ее за вес. Но пожурил за рост.
Дядя всем говорил, что он главный редактор Вога. Он тоже был фактурным и колоритным.
Спарклинг жалела, что Дядя не ее сосед.
А соседи у нее были бесстыдные. Не было у них никакого датского стыда. Об этом позже.
На травмы Спарклинг им было наплевать. Они даже бесстыдно насмехались над ее травмами. Это очень ранило Спарклинг. Об этом тоже позже.
Сегодня утром соседей оказалось всего девять. Трое ушли за мукой и фаршем. Когда они вернутся, соседей снова станет одиннадцать.
Хромой вернется последним. Потому что, если все ходят "раз-два, раз-два", то он ходит "раз-полтора, раз-полтора".
Спарклинг угадала. Хромой вернулся последним.
Он купил пакет муки и два килограмма фарша. Потому что был честным человеком.
Другие покупали два пакета муки и один кило фарша. Потому что были пройдохами.
Хромой из-за своей честности был самым бедным соседом. Поэтому он не курил и не пил. Жил скромно.
Соседи не работали. Вели праздную жизнь. На праздную жизнь зарабатывали пельменями.
Спарклинг тоже зарабатывала на жизнь пельменями. Она продавала их поштучно. Брала три кроны за штуку. Двадцать за десяток.
Соседи продавали на вес.
В полицейских кругах дом Спарклинг считался притоном. Соседи Спарклинг не раз подвергались аресту за незаконное распространение пельменей.
Спарклинг не трогали. У нее была знакомая полицайская переводчица.
А сейчас расскажу об одном из соседей Спарклинг. Он не был датчанином. Потому датского стыда у него быть не могло.
Он пригласил к себе маму. Сказал, что покажет ей Купикакен. А сам заставил ее делать пельмени.
Он скупил в супермаркете всю муку и весь фарш. Так что соседям пришлось ходить в дальние супермаркеты.
Мама работала не покладая рук. Вскоре и соседние районы были завалены недатскими пельменями.
Цена на пельмени упала. Грош им теперь была цена.
У Спарклинг уже второй день не покупали пельмени. Потому она решила пойти на работу.У нее еще сохранилась рабочая одежда. С того времени, когда она работала учительницей. Это было пять лет назад. Работала она учительницей физического труда.
Спарклинг постучалась всем соседям. Сказала, что идет на работу.
- Чумачечая,- сказал сосед-заика. Он специально искажал слова. Чтобы не было заметно, что он заикается.
- Как мофно рабофать,- добавил он,- если нету рабофы?- Он недоуменно покрутил у пальцем виска.
Палец был у него в тесте. Он вчера лепил пельмени до полуночи. Так и уснул, не вымыв руки.
Спарклинг обошла близлежайшие школы. Учительницей ее не брали.
- Слишком высокая у вас квалификация,- говорили ей.
Приятно такое слышать. Уже ради этого стоило поискать работу.
Работа была только на рыбном комбинате. Потрошить семгу.
И в доме для престарелых. Мыть старых датчан.
Спарклинг выбрала обе работы.
Потрошить рыб оказалось забавным занятием. Они так смешно разевали рты. Точно хотели что-то сообщить. Но не успевали. Попадали в корзину с такими же освежеванными.
- Это они шлют тебе рыбные проклятия,- сказал бригадир.
Бригадир рассказал Спарклинг, что проработал на рыбной фабрике очень долго. Десять или одиннадцать лет. Точно уже не помнит.
- А у меня десять или одиннадцать соседей,- сказала спарклинг.- Точно тоже не помню.
Бригадир поведал ей тайну. Он страшно проклят. За все годы работы его прокляло множество рыб. Не меньше миллиона.
У него не было жены. Она не вынесла его рыбного запаха. Ушла к цветочнику.
Бригадир остался один. Он завел себе собаку. Но и та вскоре сбежала от него.
Соседи не раз обращались в полицию. Говорили, что в квартире бригадира спрятан труп. Что от трупа запах на весь подъезд.
Полицейские обыскивали квартиру тщательно. Шарили под кроватью. Заглядывали в шкафы.
После одевали на бригадира наручники. Отвозили в участок. Били, требуя признания. Но бригадир молчал как рыба.
После его помещали в кутузку. Но вскоре отпускали. Потому что этого требовали заключенные. Грозились устроить бунт.
- Нам нечем дышать,- кричали они. И колотили аллюминиевыми мисками по стенам камер.
Бригадир сказал, что это еще не все. Он повернулся к Спарклинг спиной. Приспустил штаны.
Из того места, где кончается спина, у бригадира рос маленький рыбный хвост. Он дергался из стороны в сторону. точно желал, чтобы его приласкали.
- Беги отсюда, Спарклинг,- сказал бригадир.- Пока с тобой не случилось то же.
Бегать Спарклинг умела. И быстро, когда нужно прийти первой. И медленно, когда спешить некуда.
Сейчас она бежала так, что пятки сверкали. На ходу скидывала халат. Шапочку. Перчатки. Трэско.
На секунду остановилась у шкафчика. Распахнула дверцы, схватила одежду, сумку. И снова побежала, одеваясь на бегу.
Охранники на выходе не стали ее останавливать. Опешили. Впервые видели такое. Полуголую женщину, убегающую из фабрики.
Работа работой, подумала Спарклинг, но ведь нужно все же как-то на жизнь зарабатывать. Она возвращалась домой с работы. В блузке и бермудах. Хорошо, что дождя не было.
Она думала, почему ей так не везет в жизни. Ведь неглупая девушка. Ведь красивая, сам редактор Вог так сказал.
- Не могу загуглить твоего редактора. Сказала как-то подружка. У них там редакторы сплошь женщины.
- Нет, он мужчина. Два метра десять сантиметров ростом, баскетболист. Ну не будет же он врать?
Так и дошла до своего дома. До квартиры номер двенадцать. На шестом этаже желтого кирпичного дома. Под самой крышей.
Ей вспоминалось многое. Когда главный редактор эстонского отделения Вог заехал к ней на чашку американо. Развалился на кушетке. Точно был у себя дома. Отметил гронко эксклюзивность недвижимости.
- Пентхаус, мать твою. Кричал как помешанный. Ни больше, ни меньше.
- Да ты и сама баба вполне эксклюзивная. Под стать своей хате.
Он еще и по-другому хамил. Но хамство его сводило Спарклинг с ума. Редактору она позволяла многое. Почти все. Все.
Других она держала под каблуком. Под своей острой шпилькой. Любимые туфли у нее были Ракетная Собака, если что. Десять или одиннадцать сантиметров каблук.
Не хамил ей приятель-норвежец. Он был суровым. Молчаливым человеком. Точно спящая скала. На все шалости Спарклинг смотрел сквозь пальцы.
- Пусть порезвится девочка. Говорил он сам себе. Все равно вернется в страну фьёрдов и скал. Там у нас зарплаты намного больше. От таких зарплат не бегут. Любовь до гроба у нас будет.
- Как порабофалось?- поинтересовался сосед-заика. Он рассказал происшедшее за день. Пока Спарклинг отсутствовала. Недатского соседа забрали в полицию. Вместе с матерью. За незаконное использование наемного труда. С целью обогащения.
- Какого обогащения?- возмутился Данилка. Так звали этого недатского прохиндея.- Это моя мама. Она готовит исключительно для меня. Я могу за день съесть тонну пельменей.
Он потряс всем своим телом. Оно было гигантским.
Пельмени были в доме повсюду. Шкафы, тумбочки, полки были забиты пельменями. И это не считая того, что Данилке удалось слить в унитаз. Он даже за каждой щекой спрятал по пельменю.
- Надеюсь, его не расстреляют?- посочуствовала Спарклинг. Ей всех было жаль.
Около полуночи Спарклинг позвонили. Звонил германский член редакционной коллегии Вог. В разговоре он во многом признался. Что, например, родился в Восточном Берлине. Изъяснялся исключительно модными словами. Сладким голосом. Медовым. Срарклинг влюбилась в него за один уже голос. Совсем забыла про норвега.
Затем позвонил норвег. Строго поинтересовался, где она была весь день. Работала, ответила Спарклинг. Норвег не поверил. Вежливо попросил не врать.
Спарклинг бросила трубку. Ничего, конечно, не бросила. Да и трубки как таковой не было. Просто нажала на "выкл".
Перед сном, как полагается, проплакалась. Над своей порушенной жизнью. Жизнь ее разрушил последний и единственный брак. В брак она вошла полной оптимисткой. Вышла из него полной пессимисткой. Точно полусдутый шарик по имени Спарклинг.
Неудачный брак сделал из нее истеричку.
Ей приснилось, что в туалетной комнате у нее закончилась туалетная бумага. Вот какая беда - пошел и купил. Но где купить, если на дворе ночь? Все закрыто. Все.
А вдруг в это время к ней приедет редактор Вог. Вдруг ему приспичит и он спросит: где у тебя бумага?
- Нет бумаги,- ответит Спарклинг и опозорится перед редактором.
Это всего лишь сон, бумага была, причем разная. Даже с веселым текстом и с барашками.
Но сон снился, что бумаги нет.
Она пошла к соседям.
- Нет бумафи,- сказал заика.- Полчафа нафад истратил. Фду, кофда магафин откроют.
Ужасный сон. А вдруг среди ночи приедет к ней редактор парижского Вога. И скажет:
- Как так? У вас в туалетной комнате нет. Туалетной бумаги.
Сядет в самолет и улетит обратно в Париж.
В пять утра прозвенел будильник. Надо будет, подумала Спарклинг. Купить что-нибудь не такое громкое. Она десять минут выключала будильник. Он свел ее с ума.
- Зачем я так рано встала? Спросила она себя.
- Тебе на работу. Ответила она сама себе.
- Куда?
- К датским старичкам. Ответило отражение в зеркале.
Спарклинг сбежала по ступенькам. А по улице пошла медленно.
- Фы кута, Спаклинк?- спросил сосед-заика. Он даже и в такое раннее время успел продать кило пельменей. На эти деньги он мог жить до конца дня.
- Так на работу. Радостно прокричала Спарлинг.
- Так ты фроде фчера рабофала,- подивился заика.
- Работать нужно каждый день,- ответила Спарклинг. Она помчалась по улице к дому престарелых.
- Чумачечая,- проворчал сосед-заика. Пивмени,- закричал он,- покупаем пивмени.
Не успела Спаклинг войти в дверь. Как кто-то хлопнул ее по попе.
- Кто? Закричала она.
- Я!- ответил старик. И я,- сказал другой. И мы,- сказали двое.
Спарклинг уже начала нравиться ее новая работа.
- Работа несложная,- сказала директриса.- Покормить этих идиотов. Отвести в туалет. Попы подмыть. Да почитать на ночь Андерсона.
- Не перепутать бы,- подумала Спарклинг.
Все она перепутала, разумеется.
Старики есть отказались. Говорили, что невкусно. Спарклинг сама попробовала. Такой гадости она в жизни не ела.
- Изумительно,- сказала она.- Такое есть да есть. А вы, старые, ни на что не годные ублюдки. Заелись.
- Нам бы пельменей,- высказался один старик.
- Молчать!- заорала Спарклинг.
- Так я уже пятьдесят лет как молчу,- ответил старик.
Спарклинг стало стыдно.
- Будут вам пельмени,- сказала она.- Только молчок.
- А я уже сто лет как молчу,- сказал старик. Ему было сто двадцать лет.
- Жила-была на свете русалочка.
- Эту сказку я уже тысячу раз слышал,- сказал старичок.- Мне бы что-нибудь грустное. Как маленькая девочка полюбила маленького старичка.
-
Не судите строго, судите лучше нестрого.
-
