Жизнь Люки Брази

 
 
В любом случае ему пришлось бы умереть в тот день. Не так, так иначе. Все было в мелочах обставлено семейством Таталья: сбила бы вынырнувшая из-за угла машина; не будь он задушен, пуля настигла бы его, выпущенная из-за одного из тридцати углов, что отделяли его от дома. Могли и отравить здесь же, в баре, но вместо всего этого скромно удавили гароттой.
- Собачья смерть такой собаке,- сказал А.- Совершенно безжалостный был человек, прямиком отправится в ад.- Говорил он это, скорее, себе, ибо тот, кто душил Люку Брази, слишком уж был занят своим любимейшим делом, чтобы различать чужую речь.
Люка Брази с легкостью справился бы с обоими, не будь так ошеломлен. Как, возмущался он в глубине своей души, меня посмеяли душить? Гаротта впилась ему в шею, но не боль он чувствовал, а оскорбление. Он даже привстал со стула, настолько чувствовал себя возущенным, и сделай он то на четверть минуты раньше, раскидал бы по сторонам и А, и Б, и даже парочку других из банды, если бы таковые были поблизости. Но эту четверть минуты он упустил.
В голове его промелькнула вся его жизнь, но мало было ему чем похвалиться. Задержись он на этом свете подольше, намного дольже пришлось бы ему жариться в аду. Так что убийца его, можно сказать, сослужил ему немалую службу. Но были все-таки в жизни Люки Брази и звездные моменты.
К ним вернемся позже, а пока упомянем, как в возрасте всего лишь семи лет Люкка вместе с товарищем, который был всего на год его старше, случайно убил старушку. Отец Люкки, известный в городке плотник, соорудил сыну, а заодно и его другу, Вито, самокат, ему это было несложно: сбить вместе куски дерева, вместо колес установить четыре подшибника, которые гремели по асфальту так, что мертвого бы подняли из могилы. Люкка с другом не просто гоняли по двору, но даже придумали игру, соединив самокаты бечевкой, так что другие дети должны были подпрыгивать, чтобы не запнуться. Игра всех забавляла, но только до тех пор, пока на их дороге не оказалась старушка.Она даже при всем желании не смогла бы подпрыгнуть, потому оказалась сбитой. Так Люкка Брацци уже в возрасте семи лет стал невольным убийцей.
Поскольку дело происходило на Сицилии, где убийство не прощалось даже детям, Люкка вынужден был покинуть остров навсегда. Всех его родственников одного за другим уничтожили родственники старушки, следуя правилам кровной мести, его же самого отослали в Данию и научили датскому языку и датским манерам. Он многому научился в Дании: считать, например, до десяти и писать с небольшими ошибками. Итальянский он напрочь забыл, кроме разве что некоторых слов: мадонна, мамма мия, падре, ностальгия каналья (проклятая ностальгия).
Когда ему исполнилось восемнадцать, он с удивлением узнал, что его друг Вито жив, причем жив в Северной Америке.
- Никому об этом не рассказывай,- писал ему Вито, который взял себе фамилию Корлеоне,- но я все еще жив. Как ни гонялись за мной родственники старушки, судьба все время позволяла мне ускользать от них. А у тебя как дела?- интересовался он.- Сколько людей убил на сегодняшний день?
- Трудно сказать,- врал Люкка.- Сто, двести, триста. Счет уже потерял, может и все пятьсот.
- Люди, вроде тебя, мне нужны,- писал в ответ Вито Корлеоне.
- Делай тогда приглашение,- ответил Люкка.
На самом деле он никого, кроме несчастной бабушки, не убил. Но репутация у него была страшная, костюм в сицилийскую полосочку - страшный. Тонкие усики над верхней губой - страшные. Челка направо - страшная. А акцент вообще ужасный.
Репутация человека складывается из мелких деталей, а таких ужасных деталей у Люкки была масса. Выбор у него был: лететь в Америку самолетом, что быстро, или плыть паромом. И в том, и в другом способе передвижения были свои преимущества. Вряд ли бы он успел совершить что-нибудь серьезное за пять-шесть-семь или восемь часов полета, тогда как за неделю на пароме он мог (при определенной сноровке) угробить поповину парохода.
- Почему так смотришь на меня?- поинтересовался он у стюарда.
- Вижу сходство с собой,- ответил стюард.- Если нас одинако одеть, одинако подстричь, добавить вам моего лоску, нас будет не отличить.
Люкка мог бы убить и за меньшее, остановило его лишь то, что молодой человек был действительно похож на него. Ростом разве что чуть пониже. Он поинтересовался у стюарда, как его зовут.
- Адриано,- ответил тот,- как и родителя, как и родителя родителя, и всех мужчин до него. Родителя, кстати, прозвали пружинистым, не мог он усидеть на месте.
- Про фамилию спрашивать не буду,- сказал Люкка.- Сколько же у нас с тобой все-таки общего. Имена только разные, но всех мужчин в нашей семье звали как меня, Люккой.
И он наврал Адриано о том, какой он страшный наемный убийца.
 Люка Брази делится своими преступлениями с Адрианом
 
- Вас в Нью-Йорке точно будет встречать сам дон Корлеоне?- переспросил Адриано.
Услышав, что все будет именно так, тот уже не отставал от Люки с вопросами. Он чуть было разочаровался, когда услышал, что дон небольшого роста, всего лишь с Люку, и даже тонкого, субтильного телосложения. Однако в разговорах с Люкой понял, что в человеке важны не все качества, что тут же бросаются в глаза. Что даже будучи человеком всех самых прекрасных качеств, можно быть никем. В его голове такое не укладывалось, но в жизни такое встречалось на каждом шагу.
- Как считаете,- поинтересовался стюард,- выйдет ли из меня нечто вроде похожего на дона? Имею в виду Вито Карлеоне. Мне не хотелось бы всю оставшуюся жизнь пробыть стюардом. Разносить пищу голодным и раскланиваться им - слишком уж много им чести от такого, как я.
- Дон бывает разным,- ответил Люка,- мы как-то еще в детстве прославились тем, что...
- Сколько нам еще плыть?- поинтересовался он. Плаванье его нисколько не утомляло, больше даже тревожило, поскольку каждый день естественно приближал его неизбежную встречу с доном. А ведь тот уже со второго дня по прибытии может поручить ему серьезную работу.
- Все зависит от погоды,- ответил Адриано.- Совсем недавно мы пришли в Нью-Йорский порт с опозданием чуть не на сутки. Виной тому штормы, хотя, глядя на такую посудину, и в голову не придет, что что-то может сбить ее с курса. Своего рода "Титаник" нашего времени. Но все же ужасное произошло, и совсем не так давно, мы чуть не сели на мель у берегов недоброжелательной нам Кубы. Почти все, кроме меня, насмерть перепугались, лишь я один на всем судне сохранял спокойствие. Принял на себя командование командой, кричал: полный вперед, полный назад, чем и спас судно и сотни жизней...
- Через пять дней уж точно увидим Статую Свободы,- внезапно заключил он свою речь, усмотрев в глазах Люки безумные искры.- Погода нам явно благоприятствует.
За эти пять дней их плавания много чего поменялось в их жизни, мировоззрения Люки и Адриано стали и вовсе неузнаваемы. Они точно всю жизнь шли друг другу навстречу, а на этом несчастном судне стали одним сицилийским существом.
С тех пор стюард постоянно преследовал Люку, выспрашивая того о совершенных им ужасных преступлениях. Люка делал вид, что избегает стюарда, а если и рассказывает что-то ему, то лишь с очень большой неохотой. Иной раз даже притворялся, что зевает, рассказывая, точно рассказы его самого утомляют: рутинные занятия, даже вспоминать о них скучно. Но этот молодой человек, вроде Адриана, ему был нужен: если тот поверит ему, то и дон Корлеоне, возможно, тоже.
- Я могу убить вовсе ни за что,- рассказывал Люка.- Просто могу оказаться в плохом настроении. А настроение у меня очень переменчиваемое. Любой взгляд, любое слово способны вывести меня из себя.
Он рассказал о том, как одну из своих многочисленных жен прикончил во сне. Ему приснилось, что та ему изменяет с лучшим его другом. Проснувшись, он тотчас же пожалел о своем поступке, но содеянного было уже не исправить.
- Сколько было у вас жен?- поинтересовался Адриан.
- Сто,- ответил Люка, не думая,- двести, какая разница?
- Вообще-то женам со мной не везло. Им мечталось. чтобы я был клерком, зарабатывал маленькие, но стабильные деньги. Трудился с девяти до пяти, был бы скучен, пусть даже скуповат, обуздан в сексе. Они бы вертели мной как угодно, по желанию. Чтобы все было как у всех. Но я не таков, не так прост.
Разглагольствивая, Люка разглаживал свои тонкие итальянские усики, одергивал костюм, хмурился.
- Тебе, Адриано, меня, конечно же, не понять. Ты наверняка не веришь и половины из того, что я тебе рассказываю, Считаешь, небось, что я все вру, вру и ещще раз вру. Думай, впрочем, что угодно. Мне от того ни жарко, ни холодно.
На самом деле ему приятно было наблюдать, что Адриано верит почти всему, или делал вид, что верит. Что почти одно и то же. Была, стало быть, крохотная надежда, что всем его россказням поверит и сам Корлеоне.
- Боюсь того,- как-то признался Люка,- что дон Корлеоне не поверит моим рассказам. Слишком уж они кажутся невероятными. Не случается такого в обычной жизни.
И тут вдруг Адриано поведал Люке свою историю.
- Я не просто рядовой стюард,- поведал он,- который только и слушает команды вроде: поднеси-отнеси. Я организован намного более тоньше. Если я улыбаюсь клиентам, то это вовсе не означает, что я им рад. Я часто плюю в пищу, которую им подношу, но это лишь мелочь. Некоторых своих клиентов я безжалостно убиваю.
Люка Брази всегда считал себя самым страшным и неумолимым убийцей, но от слов Адриано ему стало не по себе. К горлу подступила тошнота. Он перегнулся через бортик и опустошил желудок.
- Будь ваш кошелек не настолько пустым,- сказал Адриано,- он находился бы сейчас в моем кармане. А сами вы барахтались бы в холодной воде. Вас бы никто не услышал, кроме меня, и не увидел, тем более, что вокруг такая темень. Тем более, что моторы шумят, волны, точно безумные, бьют о борт судна, в салоне гремит оркестр. Тогда как вы - мой шанс стать хоть чуть побогаче.
Адриано говорил настолько убедительно, что Вито Корлеоне наверняка поверил бы каждому его слову.
 
 Начинает штормить
 
При шторме, даже самом небольшом, судно превращается в сущий ад. Представить только, обслужить всех господ первым, вторым, третьим и четвертым, не упав, никого не облив. Да еще и за такую чаевую мелочь, которую в любом случае приходилось кидать в общую ресторанскую склянку, из которой кормились все, кроме, разве что, последней посудомойки. О последней посудомойке сказано чисто ради красивого словца, ибо была такая на судне одна-единственная, и была, к тому же мужчиной. Никакая женщина не выдержала бы такой работы.
Посудомойку звали Микаелом, он был румыном и рвался на Запад, потому и терпел все: ему было важно доплыть до американской статуи Свободы. Он нисколько не рассчитывал на чаевые, но не отказывался от еды и питья.
- Клиент отказался от пива,- говорил официант в сотый раз за вечер.- Микаель, желаешь пива?
Микаель знал, что отказываться никак нельзя, ибо все рассердятся и никогда уже ничего ему не предложат. Потому он делал вид, что ему ужасно хочется пива.
- Мечтаю о пиве,- говорил он,- а сам сливал эту непристойную жидкость куда попало.
- Микаэль,- кричал повар, якобы итальянец, а так-то палестинец,- хочешь кусок говядины?- Не получился у него кусок.
- Да как не хотеть,- отвечал Микаель и прятал кусок в карман, а после выкидывал.
-