14. Сад факира Уста

обратно круглым стал!
Устав поднял гостя. Ответил, как отрезал, насмешливо и убийственно серьёзно:
– Выдам, если выследят. А нет, так сам прогоню. Зачем ты мне здесь?
– Устав!
– Но прежде дам совет. Слушай: всё, что ты можешь сделать, это свою работу.
Визирь поник:
– Вехи тебя испортили, ты стал афористичен до слабоумия. Масло масляное.
– Нет. Это всегда и для каждого так. Вернись и сделай свою работу. Возведи мальчика на малый трон.
Гость развёл руками, охватывая пустоту, и снова воздел к небу.
Устав отмахнулся:
– Не перебивай, слушай. Ты, регент, народу слуга. Простираясь перед народом, ты признаешь свою вину. Недосмотрел. Скрывал. Признаешь, что наследник упал с езиря в саду на прогулке, но был выхожен лекарем.
– Кого?! Кого предъявлю?! Да там и Павильон-Султан зарос, и сада то нет!
– Я тебе местную поговорку скажу. Бабника вехи называют: фокусник. К примеру... Наобещал жениться, в масле кататься, финики есть... Да и сбежал! Он, засранец нищий, как выяснилось, между оазисами кочует, перебивается мумиями сусликов с езирем наравне! «Ах, где же тот сад, обещанный мне?!» Красавице так отвечают: «Сад факира – уста!» Понял? Предъяви любого беспризорника. И няньку для него не забудь.
Устав обратился к Чангу:
– А ну-ка, подыграй нам, Чанглум! Изобрази рассерженного султана. Вообрази, будто я старший Хава и поставил тебе подножку?
Очень сомневаясь, что султанам подобает так ругаться, Чанг воздел кулак…
– Аах-ла-лал-лаа! Лэх-лам!
И хлопнул ладонью об колено!
Упавшая челюсть регента вознаградила его артистизм. «Наивысшая воля моя – закон для всей земли…» – машинально повторил гость чеканную формулу наследного султаната.
Устав гордо присвистнул, как глум, возвратившийся с добычей:
– Как тебе?! Скажи, разве султану требуется знать ещё что-то?
– Ааа... Откуда?..
– Я научил!
– Но они всё равно догадаются!
– И что? Из-за шёлковых кушаков вытащат кинжалы, чтоб не порезаться ненароком, и пойдут сшибаться этими круглыми животами? Я бы поглядел!
– Устав, я склоняюсь перед твоей мудростью, как всегда!.. Они примут любого.


6.
В следующую ночь, устраивая представление, факир рассказывал не выдумки про свой сад, а притчу о Саде Чаши.
– Один раз я встретил тех, кто своими глазами видел его ворота. Эти двое были так стары, что не выразить. Ветхие халаты. Руки – кручёные стволы, обвитые хмелем вен. Люди ли? Не уверен. За одним, прихрамывающим, волочился длинный, голый хвост. Плоские лица, узкие глаза. Называли друг друга: Али.
– Авель Али, – сказал бесхвостый старик, – взгляни, как далеко мы очутились с тобой! Они ездят верхом на ящерах, похожих на лошадей, которые вымерли до того, как появились ящеры, подобные тем, что жили на тысячи лет раньше нас! Всё возвращается на круги своя!
– Как его зовут, – спросил он, – про моего езиря.
Я ответил и спросил обратно:
– Долго ли мне ещё ехать, скоро ли увижу стену Сада Чаши?
Это шуточный вопрос между странниками, который ничего не значит. Он выражает отсутствие злых намерений, предполагая во встречном обитателя мирного сада.
– Час пути! – подхватили они шутку, – ещё год от поворота да ещё сто лет по горам!
Я изобразил огорчение:
– Время моей жизни легло поперёк пути моего сердца! Но раз уж не судьба мне увидеть Сад Чаши, расскажите мне о нём!
Это тоже шутка, завуалированная просьба рассказать о себе, и приглашение к совместной трапезе.
Они рассмеялись. Старикам по душе, когда мальчишка, а я был молод тогда, знает древние, уважительные обороты.
Тот, что ещё старей, ответил:
– Авель Али, расскажи юноше, почему мы с тобой проходили мимо, но зайти в Сад Чаши не попытались.
Хромой старик поклонился. Через локоть перекинул хвост… Признаться, я не мог отвести глаз от него. Достал из сумы подстилку, раскинул её. Я тоже предложил, что имел из питья и пищи, с благодарностью выслушав, как говорят о Чаше Сада в тех краях, где не знают езирей, но его знают.


По их легендам, Сад Чаши сам находится в саду, именуемом Огровым Садом, насаждённым племенем гигантов. Его окружает белая стена, вся потрескавшаяся. Стена не высока, но перелезть её нельзя: в каждой трещине растут цветы, источающие смертельно горький запах.
На ворота всегда падает тень от двух высоких деревьев, растущих по обе стороны. Если издалека смотреть, одна створка ворот почти вся светла, а вторая тёмная. Вблизи же они одинаковые.
Ворота имеют особенность. Рядом с ними нет привратника, на них нет замка, но зайти в Сад Чаши, можно распахнув лишь одну, светлую сворку. Если откроешь тёмную, наружу вырвется хозяин Сада Чаши – Вех Самум. Обожжёт красными глазами, вскочит тебе на спину, помчится верхом. И ты слепой, ища спасения, примчишь его к людям, на погибель им. Мало кто рискнёт.
Чанг не выдержал:
– Но почему? Разве трудно открыть светлую створку! Чего проще запомнить, с какой она была стороны?!
Устав кивнул:
– Я тоже так подумал. Умом ребёнок, характером глум, я не понимал очевидного: чем ближе подходишь к воротам, тем сильней охватывают сомнения: а то ли я видел, а правильно ли запомнил? Немедленно вслед за этим другая идея пришла мне в голову, ещё лучше. Я усмехнулся...
Старик покачал головой:
– Не ты первый так решил: распахни обе створки и беги в сад. Что там будет, снаружи, не твоё дело!
– Разве для достижения цели не все средства хороши?
– Все, – кивнул Авель Али, – достигающие её.
Второй старик добавил:
– А ты знаешь, как по-другому называют Сад Чаши?
– Как?
– Угадай. Нам пора и тебе пора. Не горячись, это лёгкая загадка. Вот, возьми на дорогу. У нас есть поверье: «Из Сада Чаши только гранат смотрит наружу и роняет целебные плоды». Хоть год храни, хоть по пустынной жаре носи его за пазухой, останется свежим и холодным.
Он протянул мне ссохшийся, красно-коричневый гранат, и мы разошлись.
На обратном пути я был так рассеян, что едва не свернул себе шею. Мой езирь почуял труп в каменистой земле, взбрыкнул и сбросил меня. Очнувшись, я увидел, как он доедает ошмётки высохшей плоти в смятых, как фольга, доспехах. Из-под камня на меня в упор смотрел голый череп. Глубокими провалами глазниц – прямо на меня. «Сад Смерти, – понял я отчётливо, словно услышал, словно в гонг ударили, – другое название Сада Чаши – Сад Смерти. Тот, кто распахивает две створки разом, не встречает за ними ни сада, ни Веха Самума...» Знаешь, Чанг, я отдал поклон этому черепу. Рядом с ним лежал расколовшийся гранат. Заиндевевший изнутри.
– Сладкий?
– С горчинкой.
– Загадка без отгадки. Фу на такие. Три варианта, все мимо.
– Есть четвёртый, хоть он и не отгадка.
– Какой?
– Да эти же двое! Они не пытались зайти.
– Устав, а ты искал Сад Чаши?
Кивок.
– Докуда доехал?
– Досюда.


7.
Разумеется, они поддались на уговоры. Трудно ли соблазнить женщину, трудно ли соблазнить мальчишку дальними странами. Тем более для факира, который освободит сердце, прогнав их от себя.
Гуль боком, Чанг прямо, обнявшись, сидели на езире. Гость стоял рядом. Закутанного в белые шелка, в белом тюрбане Чанга нелегко было узнать.
 Устав распахнул ворота и указал на пятно зари:
– Там мой сад, Чанглум, я не лжец. Там у тебя в руках и на кончике языка окажется больше двух жизней. Будь добр с ними, но и не потеряй среди них свою одну. Гуль, я уверен, что вы благополучно достигнете цели с маленьким глумом-телохранителем. Я спокоен за вас.


Как предсказал Устав, знать и народ султаната приняли маленького наследника, ещё не подозревая, насколько им повезло.
Знакомство с факиром оставило печать благородства на вполне достойном материале: глумы не бегут смертельного риска и убивают зря. Султан приближал к себе прямых людей. С разбойной проницательностью хватал за руку воров, лихо распутывал интриги. Но не казнил. На то, за что прежде летели бы головы, государь Чанг-Тан лишь фыркал. Он грустил по своей настоящей сокровищнице, зарытой под стойбищем езирьих самок, по кладу веховых глаз, как угли красных...
Иногда бранился, напоминая, что:
– Аах-ла-лал-лаа! Лэх-лам!..
А когда злился всерьёз, выдавал что-то гортанное на восточно-глумском наречии, про испражнения и ямку в земле. Без малейшего акцента. Тогда старый визирь прятал улыбку в церемониальном шарфе, и перемигивался с вытаращившим глаза, бритым послом вехов.